- Вот именно. И слава Б-гу! Впрочем, потом к нему ездил и Ллойд Джордж. И герцог Виндзорский. Позже вас. Гораздо позже. Ну и как вам Гитлер? Впрочем, по вашему лицу все видно. Он произвел на вас сильное впечатление. Понравился. Против его обаяния трудно было устоять.
- Против его силы - вот против чего трудно было устоять, - сказал Грей. - Неимоверной силы. Ни с чем подобным я ни у кого не сталкивался. Впоследствии, как мы знаем, он употребил ее во зло.
- Он всегда употреблял ее во зло, - взревел Розенбаум, приподнявшись в кресле; Грей, ошарашенный таким пылом, чуть отшатнулся, словно уклоняясь от мяча, оплошно направленного боулером ему в голову. Розенбаум так же внезапно сник, встряхнул головой и перевернул страницу.
- Я был ошеломлен, - сказал он. - Столько воспоминаний пробудилось. Отнюдь не таких, как ваши, Джордж. Завидую вашим воспоминаниям. Если можешь наследовать прошлое, легче жить.
Они познакомились год назад - одновременно вошли в тесный, еле ползущий лифт, пропитавшийся прилипчивым, едким запахом политуры. На Грее был туго подпоясанный, забрызганный дождем плащ, но в руке он держал не стек, а сетку с покупками. Розенбаум, по обыкновению сотрудников Би-би-си, был в твидовом пиджаке с кожаными нашлепками на локтях и фланелевых брюках. По пути к остановке автобуса на Финчли-роуд они неизбежно сталкивались, и не раз, но до сих пор в разговоры не вступали.
А тут Грей с высоты своего аристократического роста вгляделся в галстук Розенбаума и спросил:
- Это галстук Ориеля?
- Ну да, - сказал Розенбаум. - Вас, по-видимому, это удивило.
- Нет-нет, нисколько.
Лифт, как обычно подскочив, остановился на пятом этаже, Грей дернул на себя решетчатую дверцу, но наружную дверь не открыл.
- А вы? - спросил Розенбаум. - Вы тоже учились в Оксфорде?
- В Модлине. Моя фамилия Грей.
- Моя - Розенбаум.
Они пожали друг другу руки. Рука у Грея была крупная, сухая, в ней чувствовалась сила.
- Зайдите выпить сегодня вечером.
В квартирке Грея, не больше его собственной, этажом выше, Розенбаума окружили всевозможные трофеи, медали, головы зверей, ружья, крикетные биты, фотографии: Грей на крикете в фуфайке и кепке с эмблемой сборной Англии, Грей в форме "Коринтианз", Грей верхом на лошади, Грей с Черчиллем, Грей с удочкой, Грей с ружьем, рядом с ним толстомордый индиец в национальном костюме и тюрбане, у их ног распростерся убитый тигр.
- Так вы Дж. Б. Грей! - сказал Розенбаум.
- Вот так так! Вы обо мне слышали?
- Разумеется, слышал.
- Разумеется? Какое там "разумеется". Я уже стар. Вышел в тираж.
- Дж. Б. Грей! - сказал Розенбаум, впившись в него с пылом археолога. - Надо же - встретиться с вами здесь, в Коулбрук-Корте!
- Что будете пить? Виски? Виски нет. Как насчет шерри?
- Спасибо, да, - сказал Розенбаум, оглядывая комнату: изобилие лиц и артефактов - залежи прошлого - подавляли его, и у него промелькнула мысль: он еще жив! Вот он где!
- Как можно, - сказал он. - Оксфорд вас не забыл. Вы же играли в трех сборных. В финале по регби вы не участвовали из-за травмы. И ваш мировой рекорд по прыжкам в высоту.
- Мens sana, - сказал Грей, подавая ему шерри, - прямая спина, двубортный синий блейзер, оттененный галстуком МКК в положенную ему кричащую полоску. - В моем выпуске я был первый по классической филологии. Обошел Дж. Д. Брауна.
- Лорда Уиррола, лорда-канцлера.
- И вице-короля Индии. Полагаю, он мне этого не простил. Считалось, что он прекрасный классицист. Полная ерунда! Латынь он знал сносно. А в греческом был не силен. Стипендию получил за английское сочинение. Первым никогда не был.
- А вы?
- Был, на первом публичном экзамене.
- Но не на выпускном? Слишком много времени отнимал крикет?
- Никак нет. - Грей насупился. - Слишком много времени отнимало частное репетиторство на каникулах. Вечно не хватало денег, - и по стариковски медленно, осмотрительно сел, Розенбаум поспешил отвернуться: его пронзила жалость.
- А вы отличались в науках? - осведомился Грей.
- Был стипендиатом по истории или тому, что сходило за историю.
- И как окончили?
- Первым. - Розенбаум смешался. - Разве это имеет значение?
- Очень даже имеет! - попенял ему Грей. - Ничуть не меньшее, чем участие в сборной. Чем любой рекорд! Независимо ни от чего. Ну а дальше будь что будет.
- Разочарование, вот что, - ляпнул Розенбаум, не подумав.
- Нет, - сказал Грей. - Воздаяние - вот что. Ловите момент, Розенбаум! Carpe diem! Я радовался каждому моменту моей жизни.
- Да, - сказал Розенбаум, глаза его обшаривали комнату, разглядывая фотографии - мощные удары, бесконечная цепь великих свершений. - Но это зависит от того, какие у кого воспоминания.
- Чудесные воспоминания! - воскликнул Грей. - Мне везло, не отрицаю.
Да уж везло, подумал Розенбаум, снова обозрев комнату, запущенные, пожелтевшие стены - до чего ж убогая оправа для такого великолепия.
- Чудесные деньки, Розенбаум! Дивные деньки! Больше нам таких не видать! Мир изменился, но жить в нем еще можно.
- Если остаться в живых, - сказал Розенбаум.
Грей перевел на него глаза.
- Извините за любопытство. Где вы родились?
- В Вене.
- А потом… потом вы приехали в Англию?
- Да, в 1938-м. После аншлюса. Еще бы чуть-чуть - и опоздал. Вы знаете про аншлюс?
- Как же, - сказал Грей, - аншлюс. - Между ними явственно обозначился разрыв, пролегла пропасть.
Ни о каком диалоге и речи быть не могло, но слушал Грея он с упоением. Вечер за вечером. Час за часом - легендарные моменты. Огромный мир вставал перед глазами, облекался плотью. Такого Оксфорда он не знал. Дерзкие проделки. Пиво на завтрак. Дважды по сто лет.
- Вам не понять.
- Чего, крикета? Нет, никогда не понять.
- Империя сама по себе. Поставившая себя над политикой.
- Отторгнувшая иностранцев.
- Иностранцы сами себя отторгли.
- Возможно, - сказал Розенбаум. - Я ходил смотреть на крикет в парках.
- Парки! - воскликнул Грей. - Лучшая площадка для крикета.
- Я ходил на крикет. Когда пытался стать англичанином. Но меня клонило в сон. На солнышке снисходит такой покой.
- Ты или англичанин, или нет, Розенбаум, - сказал Грей. - Я родился в Суссексе. Мой род жил там еще до Вильгельма Завоевателя.
- Вы не ошибаетесь?
- Нисколько. Сохранились письменные свидетельства. Суссекс был королевством. Узкая прибрежная полоса, по преимуществу болотистая. Лишь самым богатым и сильным удавалось выбраться из тамошних лесов. Никаких тебе дорог, Розенбаум! Хочешь не хочешь, а торчи в тамошних чащобах вплоть до середины семнадцатого столетия!
Пропасть была бездонной - ее не перейти.
Сходились они всегда у Грея, не у Розенбаума, зато Розенбаум часто прихватывал бутылку: шерри, виски, а как-то раз на день рождения Грея - шампанское.
- Всегда пил шампанское в моей ложе в "Лордз", - сказал Грей.
А однажды вечером бросил через плечо:
- Вы не могли бы… это несколько неловко. Но тут такой случай. Не могли бы ссудить мне пять фунтов? Всего на неделю или около того.
- Разумеется, - поспешно ответил Розенбаум. - Пяти фунтов хватит? Может быть, лучше десять?
- Да, десять. Десять лучше, - Грей повернулся, ловко, что твой фокусник, зажав кредитку в руке.