Асфальт привычно скрипел под упругими подошвами кроссовок. Шуршали листья тополей, из раскрытых дверей цеха повизгивала пневмомашинка для снятия заусенцев. Любимая, мирная картина конца рабочего дня. И все-таки что-то было не так, вернее не совсем так. Что конкретно - он никак не мог уловить; отсутствовал какой-то маленький штрих, уловленный глазом, но не отслеженный сознанием.
"Зря Хаима не дождался, - решил Мишка. - Из-за того и беспокойно. Может, вернуться?"
Дорожка слегка изогнулась, огибая угол столярки, и далеко впереди, у самой проходной, Мишка увидел Хаима. Он степенно обсуждал что-то с Ингале-слесарюгой и в доказательство своей правоты широко разводил руками.
"Вот гад! - подумал Мишка. - Самый натуральный гад, мочой моченный, в дерьме перченный".
Заноза мягко шевельнулась. Сладко так, потянуло за ниточку и пропало, словно и не было ничего.
Слегка прихрамывая, он сбежал по ступенькам, ведущим к проходной, быстро миновал узкий проход между воротами и будкой охранника и вышел на стоянку.
"Вот она - родная!"
Новенькая "Мазда" уютно примостилась в глубокой тени деревьев.
"Не обманет и не предаст и службу свою отслужит, от начала и до конца. И положиться можно на бесконечные ее лошадиные силы плюс железный корпус, усиленный специальными балками. Насколько прочней и честнее человека произведение его рук. Лишено корысти, зависти и эгоизма!"
Мишка открыл дверцу и, стараясь не заглядывать в зеркало заднего обзора, принялся устраиваться на сиденье. Уже несколько недель как ему стал неприятен вид собственной физиономии. Не то, чтобы противен, а так, неприятен и все дела.
Целью ерзанья и притирки был поиск наиболее удобной позы для ноги. Каждый раз она болела по-другому, требуя микроскопических изменений в посадке.
"Задницу чуть вперед, подвернуть вправо, левой рукой облокотиться на поручень, правой опереться на руль…"
Этой нехитрой разминкой он занимался уже много лет, с тех пор как получил первый автомобиль. Менялись марки, страны-изготовители, сиденья становились мягче, шире, удобнее, а нога ныла все так же, ни во что не ставя достижения современного дизайна. Даже небольшая прогулка от цеха до проходной и та отзывалась покалыванием в прожженной икре.
В семьдесят третьем, на Голанах, сирийский бомбардировщик выстелил вдоль их позиции серию напалмовых бомб. Мишке досталась всего одна капля, она прошла сквозь икру, как ветер через открытое окно. Одна капля - и джоггинг, бассейн и прочие нехитрые удовольствия здоровых людей остались вне его жизни.
"Скажи спасибо, что ходишь, - в который раз сам себе усмехнулся Мишка. А то и вовсе лежал бы сейчас кучкой пепла где-нибудь на подступах к Мадж-Эль-Шамс".
Мотор, как и положено, завелся с первого поворота ключа. "Мазда" плавно покатилась, чуть пофыркивая от нетерпения.
"Сейчас погоню тебя, душечка, - думал Мишка, аккуратно выруливая за ворота. - Ох, и надавлю, с ветерком, с перетрясочкой, с гудением ветра в чуть приоткрытом окне".
Увы, пробка началась сразу за воротами. Потряхивая задами, словно трясогузки в Японии, машины медленно продвигались к светофору, чтобы, миновав его, продолжить причмокивания и приседания до следующего перекрестка. Он пристроился за автобусом "Эгеда" и включился в чайную церемонию.
Гидон, интересно, он все еще крутит баранку? Наверное, крутит, из "Эгеда" уносят уже на носилках. Влезть в этот кооператив - все равно что выиграть в лотерею. Но вот Гидон же влез!
Гидон… Он всегда был большим артистом, наверное, тем и воспользовался, заболтал, охмурил кого надо. Ловкие руки, длинный язык. Все знал, везде поспевал. И про Геду, ведь это он рассказал ему про Геду.
Геда, Герда, Гертруда… Его первый мальчишеский интерес устремился, конечно же, за соседний забор, на круглые коленки, мелькающие под краем выцветшей юбки. Впрочем, перемигиваниями и хихиканьем на тот момент все и кончилось, в восьмом классе Мишкина семья выехала на дачу в последний раз. У отца начались неприятности - не в меру ретивый фининспектор сумел пробраться сквозь лисий веер цифр годового отчета. В Сигулду Мишка попал только через три года, студентом первого курса.
Институт выехал на картошку, и его группе досталась Сигулда. Поселили всех в огромном бараке, бывшей казарме довоенной латышской армии. В казарме было холодно и неуютно, после ужина Мишка пошел бродить по знакомому городу, и конечно же, ноги сами принесли его к бывшей даче. Окна были наглухо перекрыты оранжевыми занавесками, и теплый, мягкий свет так осторожно, по-домашнему раздвигал темноту, что у Мишки защемило сердце.
Войти в дом он не решился и постучал к Геде. Она открыла дверь, засмеялась, затормошила, потащила в дом. И как же уютно было снова сидеть на высоком сундуке, правда, ноги теперь не свисали, а плотно стояли на полу. Геда была одна, мать уехала на хутор к брату, а муж в море. Муж; он и не знал, что уже есть муж. Как не знал, она же писала, приглашала на свадьбу. Ах, приглашала, да он не получал, значит, опять виновата почта. Разве можно полагаться на почту; а кто счастливец? Янис? Тот самый, сын ведьмака? Ну какого там ведьмака, болтают люди ерунду, а ты повторяешь.
Спать легли поздно, она в своей комнате, Мишка в горенке матери. Сердце стучало как отбойный молоток. Больше всего на свете ему хотелось встать и отворить дверь, но стыд останавливал, связывая ноги ватными веревками страха. До десяти, досчитаю до десяти и пойду. Он досчитал до ста, потом еще раз до ста, потом до тысячи, а потом встал и легко, словно и не было этих часов мучительных колебаний, встал и подошел к ее комнате. Дверь отворилась легко и без скрипа, словно только что смазанная обильной порцией масла. Стараясь не шуметь, он осторожно переступил высокий порог. Геда не спала.
- Ты что, ты что! Янис узнает, убьет меня и тебя!
Дверь ровно и осторожно встала на свое место.
Утром отец приехал за ним из Риги на мотоцикле.
- Мы решили подавать документы на выезд. Из института все равно исключат, незачем даром валандаться.
Геда позвонила через полгода. Разрешение уже было получено, и хмель будущей свободы вовсю бродил в Мишкиных жилах. Все остающееся по эту стороны границы представлялась мелким и несущественным.
- Мне надо с тобой поговорить. Давай встретимся.
- Давай.
Она расползлась и обабилась, буквально на глазах превращаясь в заурядную толстую латышку.
"Как быстро меняются женщины - подумал Мишка. - Как моментально уходят свежесть, молодость и красота".
Разговаривать на улице было неудобно, и он повел ее в "Пут вейн" - уютное кафе в старом городе. Мишкины друзья его называли "Гей ватершасс", и официантом подрабатывал там Гидон, все еще не потерявший надежды поступить в "театральный".
- Что будем есть, - он учтиво раскрыл меню перед дамой.
- Что нибудь полегче, можно рыбу.
- Жена рыбака, - понимающе усмехнулся Мишка.
- Да нет, просто мяса не хочется.
- Есть потрясающее горячее, - зачастил Гидон, - натуральное офигение в ставриде.
- Неси офигение, - милостиво согласился Мишка.
Высокие спинки стульев скрывали сидящих за столиком от посторонних взглядов. Собственно, этим, особой атмосферой интима и славился "Гей ватершасс". После первого бокала аперитива Мишку слегка развезло, и он принялся разворачивать перед Гедой перспективы жизни под южным солнцем. Она слушала, вежливо кивая, и время от времени задавала осторожные вопросы. К рыбе Геда не прикоснулась - вдруг расхотела есть; Мишка уписал и ее порцию, выпил два поллитровых бокала пива, и только к концу вечера вспомнил о цели встречи.
- Так о чем ты хотела поговорить?
- Да так, глупости, - Геда улыбнулась. - Мне надо кое-какие покупки сделать, думала узнать адреса магазинов, да пока ждала тебя, купила справочник и отыскала сама.
На том и порешили. Гидон принес счет, Мишка, слегка рисуясь, эффектным жестом извлек новенькое, купленное уже для отъезда портмоне, вытащил денежку и онемел. Пятерки, на которую он рассчитывал, не было. Балда, а чем ты расплачивался на почте, балда! К счастью, есть мелочь. Он высыпал монетки на стол, быстро пересчитал. Не хватало шестидесяти копеек. Геда, улыбаясь, смотрела на его манипуляции.
- Возьми, вот рубль.
- Ни за что!
Он порыскал в карманах, достал два завалившихся пятака и присоединил к общей горке.
- Ладно, одолжи полтинник. Но только с возвратом, я обязательно отдам.
- Конечно, что за разговор!
Мишка проводил ее на последний автобус в Сигулду и поспешил домой. Его ждали великие дела. Больше они не виделись.
Гидон приехал в Израиль через три года. Его попытки сделаться актером закончились полным провалом. Он обвинял в этом антисемитов, засевших на всех уровнях театральных инстанций. Впрочем, антисемитов, как оказалось, хватает и в Израиле. После нескольких месяцев обивания порогов в студиях Тель-Авива и Хайфы, Гидон оставил мечты, выучился на шофера и сел за баранку. Но не о том речь, актерские способности Гидона Мишка всегда оценивал как весьма посредственные. Главное - он рассказал ему о Геде.
Геда родила девочку, рыжую, как солнце. Праздновали всем кварталом, гуляли допоздна. Янис обильно разливал гостям самогон, не забывал прикладываться сам. Утром соседка пошла набрать воды и заметила в глубине колодца что-то белое. Приглядевшись, она завопила от ужаса. Над поверхностью воды торчали икры ног.
Яниса нашли дома. Он сидел на кровати, покрытой кровавыми пятнами, и раскачивался, словно в гипнотическом трансе. Не сопротивляясь, сам вдел руки в наручники.