...
Много лет спустя в одном из откровений Пугачёва поведала, что после Зелёного Мыса у неё возникли серьёзные проблемы с горлом. И я ей верю. Более того, голосовые связки как источник хлеба с маслом пострадали не только у неё и не только в 86-м году. Помнится, когда следующим летом в Киеве гастролировал молдавский оперный театр, многие солисты жаловались на неприятные ощущения в горле, "треск" и зажатость голоса. Пришлось обращаться к местным (киевским, то есть) педагогам за скорой "вокальной" помощью, что и спасло гастрольную программу. На радость публике. К слову замечу, что из молдавского репертуара мы с Таней послушали только "Золотого петушка", оперу Римского-Корсакова, крайне редко звучащую из-за повсеместной нехватки теноров-альтино (Звездочёт) и крепких колоратурных сопрано (Шемаханская царица).
Концерт Примадонны, как и следовало ожидать, прошёл с потрясающим успехом, и о нём ещё долго вспоминали. Да и сейчас, едва речь зайдёт о Чернобыле, нет-нет – и выскочит строчка-две об отважной певице, всенародной любимице. Позже, по проторенной дорожке, приезжали и другие. Однако первой была и останется именно Алла Пугачёва. Это как освоение космоса: полетать-то многие спромоглись, но Юра Гагарин – навсегда Первый.
...
Кажется, давненько я не "заглядывал" на станцию.
А ведь там что ни день, то подвиг. Только вряд ли об этом задумывались те, кто заступал на очередную смену. Для них дело обыденное, будь то "саркофаг" (Объект "Укрытие" [24] ) над 4-м энергоблоком, возобновление работы других энергоблоков. [25] Увы, не обходилось и без трагических событий. Так, 2 октября вертолёт Ми-8 зацепился за подъёмный кран около 4-го энергоблока. Весь экипаж – 4 чел. – погиб.
В августе Правительственная комиссия приняла решение об эвакуации ещё нескольких сёл и посёлков.
В сентябре ПК издала циркуляр, по которому подлежали засекречиванию данные об ухудшении работоспособности атомщиков и ликвидаторов. [26]
Той же осенью центральное телевидение "порадовало" едва ли не первым документальным фильмом об аварии. Хотя лучше б не "радовало". Фильм получился так себе. А главное – авторы занизили роль горисполкома, службы гражданской обороны и других учреждений. В картине буквально прозвучало, что они (мы, то есть) оказались бессильны, чуть ли не беспомощны перед катастрофой века. И, мол, вопросы решались только благодаря горкому партии, взявшему на себя руководство и ответственность за ситуацию. Замалчивалось то, что партийное руководство города попросту связало руки всем-всем-всем и, в частности, той же службе гражданской обороны, что особенно возмущало начальника городского штаба ГО – Валерия Семёновича Иващенко.
Думаю, позиция создателей фильма вполне объяснима. К тому времени ещё действовала пресловутая шестая статья Конституции СССР о компартии как "руководящей и направляющей" силе советского общества. Однако уже год как по стране шагала Перестройка, а вместе с ней и Гласность, благодаря которой заметно пошатнулся авторитет единственной советской партии. Отсюда и неуклюжие попытки укрепления позиций КПСС в общественном сознании, в том числе и столь некорректными методами, в ущерб истине. Впрочем, это не более, чем моё предположение, поскольку мне неизвестны мотивы создателей фильма.
Картина вызвала бурю негодования среди посвящённых. Шутка ли! В таком свете выставить нас на весь Союз! Да что там! На весь мир! Ведь только мы знаем, как всё происходило на самом деле. После просмотра фильма группа активистов подготовила гневное письмо, но в какую инстанцию – память не удержала. Главными подписантами выступили председатель горисполкома, его зам, а также Валерий Семёнович. Не знаю, по каким причинам, но письмо так и не ушло. Могу лишь догадываться, что идею в принципе не одобрил кто-то из верхнего эшелона власти.
Время от времени печатные издания развлекали публику всякого рода нелепостями. Особенно "отжигали" зарубежные масс-медиа. Ещё в первые "послевоенные" дни одна из советских газет поместила фотокопию не очень, мягко говоря, умной статьи из какого-то "таймса" или "геральда". Автор, изучая – как он думал – чернобыльские материалы, скорее всего, ограничился школьным глобусом: Чернобыль у него оказался… в Киеве. Впрочем, если даже в этой стране далеко не все и не сразу разобрались, что Припять не Чернобыль, то что спрашивать с забугровых журналюг? Зато какая получилась арифметика – отпад! Из населения Киева автор тупо вычел общее число эвакуированных из 30-км зоны и получил:
...
3 млн. – 115 тыс. = 2,9 млн… погибших (!)
А что? Ведь, думал он, раз вывезли чуть больше ста тысяч, значит, остальные пали жертвой атомной катастрофы. Мрак, да и только! Даже не знаю, получил ли заокеанский писака нагоняй за подобную "небрежность", но сенсация-однодневка ему удалась.
Другой пример. Год спустя после аварии мне попался в библиотеке январский (87-го) номер швейцарского журнала. Название – что-то там о фермерстве, не помню. На первых страницах – материал о Чернобыле, притом не столько о катастрофе, сколько об её последствиях для рынка продовольствия. Читаю – вроде всё логично: в Европе отдельные поля выведены из севооборота, частично пострадали пастбища, а значит, сельхозпродуктов ожидается меньше и цены слегка рванут в гору… Так упрощённо выглядел журналистский прогноз.
Но вот авторам надумалось поумничать за пределами рынка, в результате чего я "узнаю", что на ЧАЭС произошёл… ядерный взрыв (nuclear explosion). Именно ядерный, а не химический, как на самом деле. На всю статью этот прокол оказался единственным, но достаточным, чтобы я прыснул со смеху. Привычная тишина читального зала враз нарушилась. Немногочисленные посетители удивлённо оглянулись, а пожилая библиотекарь сделала мне строгое увещевание, добавив:
– Вы что там, "Перец" [27] читаете?
А я, пересмеявшись, в ответ:
– Нет-нет, я только радуюсь, что остался жив.
Разумеется, никто ничего не понял, и вскоре обо мне забыли.
Глава 15. Отдельно взятое утро
Поток прихожан шёл на спад, пусть и не так быстро, как хотелось. Руководство решило, что коль народу поубавилось, пора вернуться к привычному недельному графику – пять дней по восемь. По факту же работе отдавалось и десять и более часов, пока не иссякала "дневная доза прихожан". Вот только за сверхурочные больше не платили: их как бы не существовало. Надо ли пояснять, какой это анти-стимул?
Прежнее рвение постепенно замещалось прохладцей, вплоть до саботажа. Я сейчас о себе и, возможно, о тех, кто никогда всерьёз не принимал девиз "нам хлеба не надо, работу давай". Как результат – противоречие между оплатой и затратами труда постепенно переросло в вялотекущий, но перманентный конфликт между мной и системой (!). Тьфу ты, прости господи! Как же пафосно звучит – между мной и аж целой системой!
Рабочий день начинался в девять. Прихожане подтягивались часов с шести-семи. Надумал и я однажды прийти в семь утра – навести порядок в бумагах. Да где уж! Народ, завидев "ответственное лицо" (?! – это я о себе), давай ломиться в кабинет. Вроде неудобно сказать: "подождите, граждане, до девяти". Но – решился. И получил:
– Да вы что, издеваетесь?
– Мы тут ехали аж… (откуда-то из очень далека)
– Нам на работу!
– Нам что, по десять раз приезжать?!
И т. п.
Сжалился над теми, кто привёл доводы вроде "малого не на кого оставить". А тем, кто грозился писать чуть ли не в ЦК, посоветовал дождаться девяти утра и начать "процедуру обжалования" с местного руководства.
Не знаю, строчил ли кто на меня доносы, но неприятности прошли стороной. Если даже получал нагоняй, то слишком мелкий, чтобы помнить.
А в одно прекрасное утро – тупо проспал. Не позавтракавший, недобритый, "недоумытый", запыхавшийся – прибежал… нет, прилетел… чуть ли не в пол-одиннадцатого.
Перед исполкомом беру паузу – отдышаться. "Зачем им думать, будто я СПЕШИЛ? Притом на работу!" – вот такое пижонство, пацанячий гонор.
Рука машинально тянется в карман за сигаретой, но с полпути возвращается, и – лёгкий взмах:
– Ай, ну его!
К чертям перекур – и дыхание восстанавливается. Оказалось, это самое "ай-ну-его" я озвучил. У входа – сотрудники местного исполкома. Что-то обсуждают, раз за разом выдавая взрывы хохота. Нормальные мужики во время перекура. Кто-то интересуется:
– Жень, а что такое? Случилось чего?
– Да нет, всё нормально, – пытаюсь придать словам как можно больше безразличия. Но, видать, на образ "пофигиста" духу не хватило, и уверенности в голосе поубавилось. – Вот… на работу иду…
– А не рано? – иронизирует тот же исполкомовец.
– А ты ничё не забыл? – вставляет другой.
Общий гогот – непонятно, с чего. Не злобно, а так, по-приятельски. Причина открылась чуть позже.
В здание вхожу на ровном дыхании, с натянутой улыбкой. По коридору снуют чиновники, посетители, уборщица со шваброй и пустым ведром. Два милиционера мягко выпроваживают злого гражданина, не получившего доступ к председателю в неприёмные часы…
А навстречу… Володя-киномеханик! Тот самый, из общаги по Дружбы Народов. Идёт, ничего не замечая, мысли где-то "там"… Я ему:
– Вова! – По вскинутым бровям и широкой улыбке понимаю, что он удивлён не меньше моего.
– Жека? Привет! – и после крепкого рукопожатия: – А ты чё тут?
– Да я тут… хм… на работе, – неуклюже реагирую и, не желая расспросов, перевожу стрелки: – А ты что, Володь, компенсацию оформляешь?