- Только что стлеляли, - с такой укоризной, что на минуту все мы, взрослые, замерли, и как бы в оправдание, старший из нас по положению услащенным баритоном ответил:
- Так это в воздух, для порядку.
- От стлельбы "полядку" нет - одна лазлуха, и папа с мамой плопали, - глядя прямо в глаза капитана, громким баском сказал мальчик и жестом указал на автомат. - А оздух стлелят солсем нельзя - туда ведь улетел мой щалик. И оттуда, когда я сплю, плилетают мои папа и мама, если вы ночью не стлеляете. Но вы каждую ночь стлеляете, и мои папа и мама уже давно ко мне не плилетают. И щалик не прилетает. Вы все время стлеляете.
- Мы не стлеляем, мы от бандитов отстреливаемся.
- Бабушка Учитал говолит: кто с олужием - все бандиты.
- Вот карга вонючая, - оживились в углу.
- Прибить дуру надо, одичала средь варваров.
- Ха-ха-ха! - сумасшедшим хором.
Мальчик резко отпрянул от меня, от нас всех, прильнул к бетонной стене, съежился, маленькими испачканными ручонками прикрыл головку, и лишь глаза, эти большие блестящие глаза учащенно заморгали, но прямо, пытливо глядели на солдат, стремясь понять их.
- Кузьмин! Твою мать! - пропала изящность в голосе капитана. - Пшел вон! Все вон отсюда!
- Ну-ну, не усердствуй, все мы на посту, - пробурчал на ходу кто-то, и уже извне другим певучим голоском: - А шальные пули летают, где настигнут - неведомо.
- Эх! Яблочко, куда ты катишься, - запел пропитой хрипотцой другой, - ко мне в рот попадешь - не укатишься.
А капитан подошел к мальчику, крепко прижал к себе, склонился, и поцеловав в щечку, поглаживая, мягким шепотом:
- Ты завтра придешь со скрипкой?
- Учитал заплещает.
- Тогда я сам приду, тебя послушаю - застегивая пуговки на куртке мальчика, потом, став на колено, очень аккуратно очищал засохшую грязь со штанин, и как бы улавливая мою мысль: - Завтра пойдем на базар, ботинки зимние тебе купим.
- Бабушка Учитал и Ложа сказали, что скоро Новый год будет, им на лаботе теперь деньги дадут, и они мне все новое и ботинки блестящие купят.
- Теперь мальчик вновь выпрямился, посветлел и, заглядывая в глаза капитана, уже доверительно водил пальчиком по золотистой пуговице на бушлате, в то время как капитан, усердно возился с отклеившейся подошвой на ботинке мальчика, пытаясь крепче перевязать ее шнурком.
- А еще, а еще, - загорелись глаза мальчика. - У нас будет елка, зеленая, как в вашем телевизоле и плидет дедушка, его зовут Молоз, и он ласкажет мне сказку и подалит много-много, вот столько, - и он развел ручонки, - подалков, а там и конфеты, и шоколад, и йогулт, и яблоки, и даже бананы.
- Завтра, завтра, я тебе все это куплю, - с удивительной нежностью любовался капитан мальчиком, сидя перед ним на корточках. - Я бы тебе давно все это купил, так разве этих архаровцев одних оставишь? - тяжело вздохнул капитан, от каких-то мыслей меняясь в лице и вставая. - Тебе пора домой, стемнело.
- А вы мне еще машину купите? - оживился мальчик, снизу пытаясь заглянуть в глаза, очень быстро глубоко вздыхая. - Такую класную, большую, - самосвал называется. Мне папа такую в "Детском миле" покупал. Там много было иглушек, и много было детей, и я с ними иглал, и в войнушку тоже. А вы не умеете иглать, и автоматы у вас воняют, они глязные, не такие, как в "Детском миле" были. А где сейчас "Детский мил"?
Я увидел, как в страдающей гримасе изменилось лицо капитана, дернулись сжатые губы, и как он увел растерянный взгляд в сторону.
- Так где же "Детский мил", где? - слегка дергая бушлат военного, повторил мальчик, и не дождавшись ответа, перевел вопрошающий взгляд на меня, прямо в глаза. - А вы дядя, знаете, где "Детский мил"?
Я оторопел, тоже отвел взгляд и потом, ища поддержки, посмотрел на военного; наши глаза встретились, и я не знаю, что он прочитал в моих, но в его глазах была крайняя тоска и усталость.
А мальчик, не дождавшись ответа, с детской непосредственностью продолжал:
- Вот видите, ничего вы не знаете. Значит, плохо учились. А бабушка Учитал все знает. И она говолит, что "Детский мил" там, где мои папа и мама, и скоро они все велнутся, и щалик велнется… Может, даже сегодня ночью, если вы опять стлелять не будете.
- Так кроме нас кругом стреляют, кругом бомбят, - виновато развел руками капитан.
- Да-а - как-то не по-детски вздохнул мальчик, опустил голову и, уже не глядя на нас:
- А когда же ваша война кончится?
- Скоро, скоро кончится, - совсем неуверенно сказал капитан, кладя руку на голову ребенка.
А мальчик вновь устремил взгляд на военного и совсем тихо:
- Вы давно обещаете. Пойду домой. Учитал, может плишла, волнуется, искать будет. Снова полугает, - он сделал пару шажков к выходу, остановился, обернулся, и очень ласково: - А вы мне и домой покушать дадите?
- Конечно, дам. Вот пакет я тебе приготовил.
- Спасибо. Вкусный у вас хлеб. А Учитал меня лугает, говолит, я поплошайка. Но они тоже кушают. А денег у нас давно нет.
Мальчик двумя ручонками буквально выхватил пакет, не удержал, положил и с нескрываемым любопытством заглянул в него:
- О-о! Моложеное!
- Это не мороженое, - также склонился военный. - Зимой мороженое не едят. Это масло, вот сгущенка. Ты ведь любишь сгущенку?
- Ой, как я люблю сгущенку! Это объедение! На хлеб намажу и буду долго-долго есть!
- Ну, давай, уже поздно, - настоятельные нотки зазвучали в голосе капитана, - мои ребята тебя проводят.
- Не-не, не надо, - широко раскрылись глаза мальчика.
- Учитал и Ложа военных боятся. Меня лугать будут.
- А как ты пакет унесешь? Да и темно уже.
И тут без заминки мальчик сказал:
- А меня дядя пловодит.
- Он задержан, - командный баритон появился вновь в голосе капитана.
- А зачем его заделживать? - удивленно продолжил мальчик. - Ведь он без олужия.
- Это жизнь, война - назидательно сказал капитан, и, вздыхая - Понимаешь?
- Не понимаю, - в глазах мальчика появилось то ли смятение, то ли еще что, и он вновь вглядывался прямо в глаза офицера. - А вы ведь говолили, что жизнь - это сказка, а сказка и есть жизнь.
Капитан потупился, дергаными движениями достал из кармана сигареты. И в это время мальчик подошел ко мне, взял за руку:
- Отпустите его, пожалуйста, - сказал он так же просяще, как ранее просил еды.
Офицер медленно прикурил, часто глубоко затягиваясь, провел тяжелым взглядом по всей моей фигуре.
- Не думайте о нем плохо.
- Откуда тебе знать, как я думаю? - отводя от нас взгляд, жестковато ответил военный.
- Знаю, - как-то загадочно произнес мальчик, чуть погодя слегка дернув меня, - отпустите нас.
На слове "нас" он сделал до того значительное ударение, что капитан встрепенулся, резко глянул в нашу сторону, остановил взгляд на нашем рукопожатии. С нетерпением ожидая решения, я в упор смотрел на командира блок-поста, и мне показалось - не что иное, а лишь потаенная ревность тенью легла на его лицо.
- Идите, - тихо вымолвил он, устало подошел к нарам, грузно сел, швырнув в угол окурок.
Я кинулся к своим вещам, в беспорядке валявшимся тут же на нарах, спешно взял паспорт со стола, а дорогая шапка, часы и кошелек исчезли. Я замялся, желая привлечь внимание капитана, но тот огрубевшей, испачканной рукой прикрыл склоненное лицо, будто испытывал боль.
- Ничего, - вновь дернул меня мальчик к выходу, - зато нам вот сколько еды дали, - он еле держал пакет, - вот будет счастье, ведь там и сгущенка есть, а с хлебом так вкусно, лакомство. Пойдем, Учитал небось волнуется, домой плишла.
Темным лабиринтом железобетона я засеменил за мальчиком. Потом был яркий свет прожекторов, и окрики военных возле запоздалой машины. Все это я пытался не видеть, и лишь когда ряды колючей проволоки остались позади, я понял, что холодная, ветреная зимняя ночь застигла меня врасплох в этом страшном разбитом городе, где отовсюду стреляют, где темное небо беспрерывно бороздят самолеты и вертолеты, и все это на фоне неумолкающей недалекой канонады по всему периметру города.
- Ой, - вдруг средь этого кошмара я услышал игривый голосок моего ведущего, - опять негодная лазвязалась. - Мальчик присел, стремясь приноровить оторвавшуюся подошву. Пытаясь ему помочь, я тоже сел, но было темно и руки мои отчего-то дрожали, и, не справившись с промоченным узлом, я второпях решил иначе - взял мальчика с пакетом на руки. - Куда идти? - озабоченно спросил я, обнаружив, что ребенок на вид хоть и худющ, да увесист, даже крепок, так что с силой сжал мою шею и с задором скомандовал:
- Сюда! Где "Детский мил"!
Обходя многочисленные рытвины и воронки, боясь поскользнуться, как можно быстрее я направился к мрачному полуразрушенному зданию. А мальчик, видать, уже освоившись на моих руках, чуть расслабился и - уже поглаживая мои волосы:
- Вот так же в детстве и папа меня на руках носил.
- А теперь ты не маленький? - почему-то вырвалось у меня.
- Конечно, нет. Я даже в колонии был.
- В какой колонии?
- В такой, где все бьют, чеченом обзывают. А ты ведь тоже чечен?. А почему нас все бьют, все в нас стлеляют?
Я не знал, что сказать, как ответить, и только сильнее прижав мальчика, еще более ускорил шаг, пытаясь внимательнее глядеть под ноги. Однако мальчик обеими руками с непонятной силой обхватил мое лицо, уперся взглядом в мои глаза и не по-детски серьезно на чеченском спросил:
- И долго мы будем чеченами?