- Да, дорогой пан Богумил, я был вынужден на мгновение прервать это повествование, потому что от табака панны Цивле у меня закружилась голова, таким он оказался крепким и ароматным, но поскольку мы вновь уселись в "фиат", то стоило мне на первой скорости благополучно покинуть учебную площадку, она спросила: - Ну и что там было с новым "ситроеном" вашей бабушки Марии? - О, тут получился сюрприз так сюрприз, - мне чудом удалось свернуть налево, на Картускую и без скрежета включить вторую передачу, - с момента появления статьи в "Таймс" прошло всего несколько дней, и вот вечером в бабушкиной квартире раздался телефонный звонок - междугородный, из Берлина; трубку взял отец, то есть мой прадед Тадеуш, который сразу пришел в страшное волнение, поскольку услыхал голос будущего зятя, выкрикивавшего что-то кошмарное насчет похорон Марии, о которых, мол, будущий тесть даже не удосужился сообщить несостоявшемуся зятю; они то и дело перебивали друг друга, так что им никак не удавалось ни прервать, ни закончить этот разговор, ибо, да будет вам известно, - пояснил я, - репортаж в газете "Таймс", что была куплена в табачной лавке на Потсдамской площади, заставил жениха Кароля предположить самое ужасное - и не последнюю, надо заметить, роль сыграл здесь журналист, мистер Ллойд-Джонс, который, живописуя расплющенную польским локомотивом французскую жестянку, ни словом не обмолвился о чудесном спасении - молитвами Матери Божьей Неустанной Помощи - инструктора с ученицей; другими словами, Кароль решил, что лишился невесты. Представьте себе, - продолжал я, проскочив на красный свет, - они никак не могли договориться, потому что когда тесть во Львове кричал в трубку: - Да Марыся-то жива-здорова! - зять в Берлине орал, что держит в руках страницу "Таймс" с фоторепортажем и очень просит не обнадеживать его понапрасну, ибо готов к самому худшему. - Господи Иисусе, - смеялась панна Цивле, - неужели нельзя было позвать к телефону вашу бабушку? - В том-то все и дело, - я робко прибавил газу на второй передаче, - бабушка стояла у окна и, услыхав, как они ругаются, именно это и пыталась жестами предложить отцу, но недолго, потому что в ту самую минуту, когда будущий тесть закричал: - Да Марыся-то жива! - заметила, как по улице Уейского медленно движется новехонький "ситроен", как он останавливается перед их парадным, а появившийся из него мсье Россе, представитель фирмы "Ситроен" на территории всей юго-восточной Польши, принимается сверять номер дома с записанным на листочке адресом. И когда мой прадед Тадеуш, решив, наконец, разрубить гордиев узел сей беседы, крикнул будущему зятю: - Ладно, передаю трубку Марысе! - дочь из гостиной уже исчезла, отправившись, видимо, в кабинет, принимать нежданного гостя, - и будущий тесть несколько озадаченно произнес: - Вот только что была здесь, но сейчас ее нет, - а будущий зять заорал: - Сколько можно лгать, почему вы скрываете от меня правду?! - И в сердцах швырнул трубку, так что изумленный взгляд немецкой телефонистки проводил его до самых дверей стеклянной будки на Потсдамской площади. Вот и представьте себе эту сцену, - я включил правый поворотник, - прадед Тадеуш стоит с трубкой в руке, не в силах поверить, что разговор окончен, как утверждает голос немецкой телефонистки, бабка Мария стоит в кабинете перед мсье Россе, не в силах поверить, будто французская фирма готова преподнести ей в подарок новый автомобиль в обмен на короткое интервью для газеты "Монд", а дедушка Кароль стоит в Берлине, посреди Потсдамской площади, со смятой страничкой из "Таймс", не в силах поверить словам несостоявшегося, как он считал в то мгновение, тестя. - Теперь придется подождать, - спокойно заметила панна Цивле, - вы не перестроились в правый ряд, мне следовало предупредить, но вас разве прервешь? - И в самом деле, за кормой "фиата" росла пробка, но по правой полосе непрерывным потоком двигались машины, и никто не собирался пропускать нас с Картуской на улицу Совинского, где находилась фирма "Коррадо", а потому, несмотря на гудки и явно недоброжелательные жесты водителей, мне удалось кое-как дорассказать историю нового "ситроена", который и вправду достался бабке Марии даром, нельзя ведь считать оплатой коротенькое интервью, которое она дала на следующий день журналисту "Монд" и в котором заявила, что наверняка погибла бы, окажись на железнодорожном переезде в другой машине, ибо ни чешская "татра", ни немецкий "хорьх", ни польский "фиат", ни тем более американский "бьюик" не снабжены столь легко открывающимися дверцами, которые позволяют благополучно покинуть машину за несколько секунд до столкновения, дверцами, которые спасут вам жизнь в любой автокатастрофе; здесь, по указке журналиста, бабушка Мария поведала, что ей снятся кошмары - будто она горит, запертая в американском "бьюике", - так вот, если бы не дверцы, специально спроектированные на заводе "Ситроен" инженерами, которым под силу предвидеть любую опасность, вся эта история, столь тенденциозно описанная репортером "Таймс", приняла бы просто-таки трагический оборот, и, позируя рядом с новеньким автомобилем в сиянии магниевых вспышек, бабка Мария могла улыбнуться и радостно признаться: путешествуя на "ситроене", она чувствует себя абсолютно уверенно и забывает о выбоинах и ухабах на дороге, крестьянских повозках, наводнениях, ураганах, а также хшановских локомотивах. - Я наблюдал, как панна Цивле возится с дверцей своего "фиата", как в конце концов открывает ее, довольно-таки судорожно, ибо, хотя справа на нас надвигался не курьерский "Вильно - Барановичи - Львов" под управлением машиниста Гнатюка, а одни лишь автомобили, но все равно требовалось немалое мужество, чтобы выйти на правую полосу, жестом полицейского остановить поток машин и подать мне знак, дабы, воспользовавшись этой короткой передышкой, я быстро свернул на улицу Совинского, что было исполнено почти безупречно - почти, потому что когда "фиатик" уже спокойно катил по узенькой улочке к фирме "Коррадо", я, увидав в зеркале приближавшуюся ко мне с улыбкой панну Цивле, вместо тормоза надавил на газ, и не успел я понять и исправить эту ошибку, как "фиат" резко рванул вперед и выехал на правую обочину, в общем, дорогой пан Богумил, так я впервые попал в аварию, протаранив жестяной мусорный контейнер, из которого, помимо банановых шкурок, посыпались коробки, тряпки, огрызки, окурки, консервные банки, бутылки и газеты, а также неведомо откуда и почему выпала эбонитовая кисть руки, жутковатый фрагмент манекена, чье отделенное от целого запястье украшал к тому же эмалированный браслет. - От вас ни на секунду отойти нельзя, - воскликнула панна Цивле, склоняясь над треснувшей фарой, - вы необучаемы, - она ткнула пальцем в содранную эмаль, - ну и где же ваши журналисты из "Таймс" или чего там, "Монд"? - она обеими руками поправила покосившийся бампер, - а может, сейчас появится дилер "Фиата" и обменяет мне этот металлолом на новую тачку? - До фирмы "Коррадо" оставалось каких-нибудь тридцать метров, панна Цивле, не оглядываясь, вскочила в машину и поехала вверх по узкой улочке, а я бежал по тротуару за ее пострадавшим "фиатиком", бежал что было мочи, чтобы добраться до маленькой стоянки прежде, чем она выйдет, - мне хотелось распахнуть дверцу "фиата", отвесить поклон, пасть на колени, молить о прощении, обещать все отремонтировать и дать зарок никогда-преникогда ничего больше не рассказывать о былых временах и былых автомобилях; но как только мы столкнулись у открытой двери этого ее "фиатика", я - запыхавшийся после спринта, она - раздосадованная из-за аварии, я тут же произнес: - Завтра же заплачу за этот фонарь, только, прошу вас, не сердитесь и не отказывайтесь от меня, не прогоняйте, пожалуйста, никто ведь не научит так, как вы, - и тогда панна Цивле улыбнулась и сказала: - Ну разумеется, никто, завтра в десять утра на площадке, да, кстати, а этот инструктор Чажастый продолжал заниматься с вашей бабушкой? - О да, - ответил я не раздумывая, - правда, с тех пор он всегда избегал маршрутов, пролегающих через железнодорожные переезды.