- Што ты, батюшка. Высокия пароги не нашыя ноги. Ты ж майго Петруху шалапута ведаешь. Деду мила, а внуку гнила. Сирота, адним словом. Усе куролесит. Рэвалюцыя для яго - радость велькая. Рабить не трэба, усе маузером можно вытрасци. Гэта па ём у самы раз. Ты ж ведаешь, с детства удержу няма, як матка яго памерла, Глаша моя - дед всхлипнул, привычно смахнул слезу - так и понесло хлопца. А зараз ён начальник, даже деда родного не чуе.
- Михеич, а вы отпустите нас, что вам родной внук сделает?
- Э, милая, куды я вас отпущу? Близка видаць, да далёка дыбаць. Найдуть сразу. Везде революция, от яе никуды не схаваешься. А батюшек, попов, значицца, новая власть совсем не любить. Что уж яны новой власти, как бельмо у глазу? Не ведаю.
- Что же тут, Михеич, не ясно? Царя расстреляли, детей неповинных, Россию кровью залили. Голгофа. Им же кровь невинных спать не дает. И раскаянья нет. Как Иуда метался с тридцатью серебряниками, так и они со своими манифестами. Сплошной обман и ничего более.
- Вось за гэтыя словы и забъюць цябе, отец Александр. Маучы ты уж, Хрыста ради.
- Что же молчать? Мой век короток уже. За Христа пострадать - радость большая. Мне бы внучку вызволить. Что ей пропадать со мной?
- Отец Александр, аддау бы ты им усё. И выратуешь унучку. - Дверь закрылась.
- Дедушка, скажи, а ты ценности, зачем прячешь? Хочешь с ними уехать куда-нибудь?
- Куда? - недоуменно приподнял очки.
- За границу. Это золото, насколько я поняла. Будешь жить там безбедно?
Старик посмотрел на неё задумчиво, покачал головой.
- Детка. С родной земли не бегут. И ценности тут останутся. Служба в храме должна продолжаться. Во что бы то ни стало. Верю, что всё это когда-нибудь понадобится. Придёт время собирать камни. Придёт.
- Не дадут. Не дадут никаких служб проводить очень долго. И церковь в клуб превратят. Будут там кино показывать.
- Не разрушат? Слава Богу.
- Не разрушат. Стены каменные. Не смогут. Во время войны бомба рядом упадёт. Взрывной волной разрушит немного, но храм выстоит.
- Ангелы будут служить. Во всех разрушенных храмах Литургию служат ангелы.
Скрипнула дверь. Снова вошёл Михеич. Поставил на стол миску с картошкой. Плошку с солью.
- Ешьте, что Бог послал.
- Спасибо, Михеич.
- Воды зараз принесу, а вы ешьте, ешьте. - Вышел.
***
Уполномоченный шел по улице, сердито сдвинув брови. Рядом, подобострастно наклонив голову, вышагивал Петруха.
- Как обращаться к вам, товарищ комиссар?
- Феликс Эдмундович зови.
- Э-мун-давич? Не выговоришь…
Уполномоченный схватился за маузер.
- Эдмун-тович. Понятненько, ясненько. Не волнуйтесь. Выговорим. И других научим. Имя чудное? - покосился на маузер.
- Имя самое что ни есть революционное. Докладай обстановку во вверенном тебе селе!
- Обстановка боевая. Продналог сдали еще давеча. Вытрясли все до остатку.
- Что это за "все до остатку"? А чем люди твои будут детей кормить?
- Эй, у них завсегда на чёрный день есть. Ясненько, понятненько, три шкуры снимешь, а под ими - чацьвертая виднеецца. Это уж как пить дать.
- Что с церковными ценностями?
- Вот с этим плохо. Попа местного, значицца, посадили, тольки вот толку нет. Сидить, значицца, в каталажке и молицца. Не говорить, где спрятал золотишко.
- А много золотишка, предполагаете, спрятал?
- Потир, чаша, значицца, крест, оклад у чудотворной иконы был серебра чистого, еще барин дарил за исцеление матушки своей.
- Так, понятно. Родственники у него есть?
- Есть. Внучка. Внучку доставили сёння утром. Боевая внучка, стервоза форменная. Но справились.
- Как зовут?
- Кого?
Внучку, стервозу как зовут?
- Дык, Соня, Софья, значицца.
- Софья? Не путаете?
- Софья. Ясненько-понятненько. Бедовая девка. К деду подсадили. Нехай сидять обое, может у деда язык развяжется. Припугнём слегка для острастки.
- Софья, значит. Выпустить Софью!
- Как так? - Петруха от удивления замер.
- А так! Не оспаривать мой приказ. Говорю - значит знаю.
- Товарищ комиссар! Дык это… Мы эту Софью чуть ли не из - под земли достали, нашли. Это ж операция, продуманная. Он, поп, значицца, через нее нам ценности отдаст. Окромя её у него и нет никого.
- Дурак ты. Если не понял до сих пор. Никого у него нет, кроме Бога. И служит он только ему. Никакая Софья тут не поможет. Тут хитрость нужна. Выпустим - а дальше посмотрим.
- А с ним что делать?
- С ним? Пусть сидит пока. Кормить.
- Кормить? Вражину.
- Кормить! - Схватился за кортик.
- Понял. Кормить. - Только вы, товарищ комиссар, недооцениваете его вражескую сущность. Опиум он. Он нам все развалит, всю революционную работу. И Сонька это не так проста, как кажется. Вся в деда. Как скажеть что - мозги закипають. Контра.
- С бабами воевать не будем. Это мой приказ. Софью выпустить.
- Может, в расход? Или побаловаться, Феликс.. Эд-мундович? - оттого, что произнес правильно, расплылся в улыбке, осклабив желтые прокуренные зубы.
- Девка-то хоть хороша?
- Ледащая. Кожа да кости. Бренчать, как идеть. Но в военное революционное время сгодится и такая.
- Девку не трогать.
- Феликс …
- Эдмундович!!!
- Эдмундович! У нас в селе девки - кровь с молоком!!! Выбирай любую. Зачем вам эта малахольная?
- Ладно, разберемся. А пока определи меня в хату. Потише чтобы было. Сутки не спал. Пешком шёл. Места у вас дикие. Не пройти, не проехать.
- Это так. Тольки зимой, кали лёд на Каспле ложится - дорога коротка. А так - вокруг, вдоль болота. И як вы не заблукали? И один? Не страшно?
- Прошёл. Задание партии.
- Гэта да. Задание партии - святое.
- Какое?
- Тьфу ты! Ну, значится, важная справа, не требующее отлагательства.
- Что за тьфу? Отвечай по форме. Ты боец? В каком звании? Что за форма? Буденовка на голове, а на заднице - штаны в полоску, как у контры недорезанной.
- Дык у нас трудно с этим делом. Что нашёл, то и напялил.
- Напялил. Тоже мне, революционер. Дисциплина в селе как?
- Нормальная дисциплина. Все по хатам. Бояцца. Дьякона расстреляли - вот и дисциплина.
- За что?
- Попа прикрывал. Мешал в церковь войти. Да туда ему и дорога. Всю дорогу макушку пилил своим Господом. Вот и спас его Бог его. Как же. Держи карман шире.
- Дьякон местный?
- Монах. Год назад приблудился. Монастырь разорили, так они, недобитые которые, разбежались. Вот он до нас и дошёл. У нас ещё службы в храме были, вот он стал прислуживать. Голосище, скажу тебе - как начнет "Верую" - стены потрясывались.
- За что расстреляли?
- Так, сказал, вроде. Когда за попом пришли, он встал у двери и ни с места. Сказал, пока Литургия не закончится, никого не допустит в храм. Здоровый был, разметал наших, как снопы ручищами своими. Всё просил:
- Православные, не доводите до греха, не дайте кровь пролить. Мы же братья. Из одной чаши причащались.
- А вы?
- Ага. Так и послушали. - заржал.
- Он один защищал церковь?
- Бабы визжали.
- А мужики?
- В сторонке в основном. Правда, были и те, кто назад отступил, креститься начал. Но мы их быстро нейтрализовали. Он до последнего держал дверь. С первого выстрела упал поперёк входа. Еле оттянули.
- А поп?
- Когда в церковь зашли - отец Александр на полу молился перед алтарём. Пал ниц. Ни потира, ни золотого креста не было. То ли он раньше спрятал, то ли как ещё. Короче, брать было нечего. Обшарили весь алтарь. Попа вывели на улицу связанного, связали прямо там. Он белый весь, казалось, сбрендил, губы только шевелятся.
- С ума сошел?
- Ан нет, ничего не стало с ним. Уже неделю сидит в каталажке, не ест. Знаю, что у него Евангелие было с золотом на переплете. Все вынесли, святоши.
- Наша задача - найти. Для того меня губчека и направило. Значит так. Первое - на постой определится.
- Так, к Фотинье. Бабка одна живеть. Вот к ней и пойдём.
- Веди. Что за бабка?
- Бабка как бабка. Травы ведае. Чисто у хате, одна живе. Самое то место, тихо вам там буде. Можа, чаго и разведаете между делом. Она в церкви завсегдатайка…
***
Фотинья была в огороде. На крик Петрухи выглянула, вытирая руки о передник.
- Опять ты, охальник! Мало цябе сёння?
- Молчи, бабка! Революция тебе большое доверие оказывает. Будет у тебя жить уполномоченный. Гляди, в чистую горницу его определи. Покорми товарища.
- Чым кармить-то? Выгребли усё.
- Найдешь. Без разговоров. Гляди мне.
- Бяда на селе, кали лебеда на столе. Последнее сгребли у народа, ироды.
- Но-но! Башкой кумекай! Перед кем говоришь? Уполномоченный! Загремишь, куды Макар телят не гонял.
- Не пугай! Пуганая я, Петька. Бог не выдасць - свиння не съесць.
- Ну, пустил бы я тебя в расход, как петуха твоего. Да пожалел. Доживай.