Марк выглянул в окно. Лера вышла из дома и о чём-то переговаривалась с Петрухой. Так, кажется, звали парня в будёновке. Он пошли, Лера чуть впереди. Позади шёл ещё один, с винтовкой наперевес. Маленькая хрупкая, в тапочках, которые чуть не сваливались с её ног. Волна нежности захлестнула. Впервые он ощутил совсем неизведанное, новое чувство. Желание не обладать, а оберегать, держать на ладони, прикрывать от всех ветров. Марк задумался. Надо было что-то делать. А что - он не представлял. Реальность поставила новую задачу. А как её решать? Ясно было только одно. Сидеть на месте, шагать по пустыне, жевать бутерброды в ожидании он больше не мог. Лера своим появлением запустила некий механизм в его одиночестве. Механизм действия. Стало ясно - он должен идти следом. И по ходу разобраться, что делать дальше. Из сбивчивых Лериных фраз он понял, что дедушка, тот самый, чья Библия хранилась в доме, прячет у себя церковные ценности. Их и нужно было экспроприировать - слово, какое жуткое. Просто варварски отнять под маской милосердия и помощи голодающим. Так. Что в такой ситуации можно сделать? Да и где шанс, что он в этой проклятой пустыне выйдет в село, где теперь Лера - потёр лоб. - Следы? Конечно. На песке следы. Он пойдет следом. Посмотрел на свои джинсы, футболку. - Нет. Не годится. Открыл шкаф. На плечиках висел костюм, коричневый, шерстяной. Пиджак с широкими, подбитыми ватином, плечами, брюки. Примерил - костюм сел, как влитой, только брюки немного коротковаты. Обувь, не босиком же? В костюме и босиком. Кажется, в сенях видел сапоги. Сгодится. Смешно, но, наверное, это и к лучшему. Он совершенно не представлял свою роль в предстоящем действии. Решил - будь, как будет. В сенях нашёл сапоги, всунул ноги - потянет. От крыльца действительно уходили следы. И Марк двинулся по ним, как охотник. Пустыня благодаря этим следам ожила, горизонт приблизился. Три пары следов на песке, словно прочертили дорогу между его прошлым и будущим. Хотелось пить. Он привычно представил стакан воды на песке - попил. И вдруг - мысль. Представить документ, важный, вселяющий уважение, а еще лучше - страх. Паспорт, или как там было? Мандат. Мандат уполномоченного, представителя власти, комиссара. Плохо, почти ничего не знал о них. Помнил по картинкам из старых фильмов людей с горящим взглядом и его величеством "товарищем маузером". Коня бы. С конем - никак. Живая тварь. Придется появиться в селе так. Чем больше таинственности и силы во взгляде - тем больше они будут подчиняться. Вид, правда, совсем не соответствует. Волосы отросли. Если собрать - больше похож на монаха. Придется остричь.
Вернулся в дом. Возле зеркала, висящего, на стене остриг волосы. Костюм повесил на место. Он не годился. На этажерке лежал альбом. Открыл наугад. Ого! На него смотрел матрос. В уголке - виньетка с надписью - Привет из Севастополя! На обратной стороне четким почерком - Софье от Андрея. Июль 1926. То, что надо. Отложил фотографию. Сосредоточился. Представил тельняшку, бушлат, бескозырку, брюки-клеш, хромовые сапоги. Быстро переоделся. В зеркале отразился бравый матрос - революционер. Чего не хватает? Должен быть кортик. Хотя нет. Кортик только у офицерского состава. Пистолет. Настоящий, не пластмассовый, как у Леры. - Улыбнулся, представив Леру с игрушечным пистолетиком и напуганного пришельца. Представил свое оружие. Холодный металл рукоятки приятно коснулся руки. Стало спокойно. Почувствовал силу и уверенность. Всё получится. За ним сила. Он знает будущее. Он знает, к чему приведет борьба за мнимую справедливость, политая кровью собственных братьев. Он знает, чем обернётся война против храмов, против православия. Он знает, к чему приведет уничтожение своего генетического кода, столетиями выстроенного молитвами святых угодников Божиих. Народ медленно, но верно, превратится в электорат, отечество в страну, учитель в мучителя, врач во рвача. Вековые традиции будут осмеяны и заменены шоубизнесом. И никто не задумается, что же на самом деле происходит…
Лера открыла глаза и увидела дедушку, склонившегося у стола.
- И Серафимы будут воспевать: "Свят, свят Господь Саваоф!"
- Серафимы? - посмотрела удивлённо, стараясь припомнить, что же с ней происходит.
- Ангелы. Бесплотные существа. Мы их не видим и не слышим. Диапазон наш узок. Господь сотворил их до нас. А потом - по образу и подобию своему сотворил человека. Поспала чуть-чуть?
- Да, кажется. Холодно.
Дедушка развернул кофту, лежащую в изголовье, подал.
- Надень. Есть хочешь?
- Немножко. Терпимо. - Лера смахнула непослушную прядь волос. - Ты скажи, дедушка. По образу и подобию? То есть, мы подобны Богу? Внешне?
- Нет. Мы подобны Богу возможностью творить. Этого нет ни у кого из сущих на земле. И у ангелов в том числе.
- А муравьи, а пчелы? А птицы? Они творят свои жилища, мёд, в конце концов.
- Это творчество запрограммированное. Его и творчеством не назовёшь. Это программа Божья. Оттого плоды его так прекрасны. Муравейник по своей структуре безукоризненно удобен и выверен геометрически. Всё для жизни в нём есть.
- Огромный многоэтажный дом. Система проветривания, мусоросборники, зернохранилище, ясли для малышей, царские покои и даже туалеты. И главное - идеальная чистота.
- О! Да ты специалист. По муравейникам? - Добрая улыбка высветила лицо.
- Я биолог. У меня была курсовая работа, связанная с изучением жизнедеятельности муравьев. Во время летней практики я сутками наблюдала за их жизнью. Больше всего меня поразило, что у них есть кладбище, куда сносят трупы умерших собратьев. Дедушка, ты бы видел, как бережно они несут их останки. Кажется, скорбят.
- Ну - это антропоморфизм, наделение живности человеческими качествами.
- Сложно от этого удержаться, когда наблюдаешь за их бытом. У них есть специальная зимняя спальня. Взрослые муравьи в тесноте, да не в обиде, проводят зиму в этом помещении. Закрывают все ходы-выходы в муравейнике, сбиваются в кучу в зимней спальне и засыпают. Причем, те, что в центре, отогреваются и уступают место тем, кто снаружи. Без ссор, выяснения отношений, борьбы за лидерство. Справедливость во всей своей мощи.
- Биологи считают это следствием некоего взрыва, природным всплеском эволюции?
- Дедушка, ты не представляешь, в хлебном складе муравьи хранят зерна, а мясную кладовку приносят гусениц и другую добычу. Кстати, тебя кормят эти вандалы?
- Нет. На их взгляд - это лишнее.
- Вот гады! Я им устрою - стукнула кулачком по столу. - Кстати, у муравьев есть специальный коровник.
- Коровник?
- Коровник. В нем живут не настоящие коровы, а тли. Они их кормят травкой, а те в свою очередь дают им молоко.
- Ну, а молоке и не мечтай. Хлебушка бы, конечно, горбушку. Да с солью!
Лера встала и стала стучать в дверь:
- Петруха!!! Петруху сюда!
- Что кричишь, орёшь, спать не даешь? Нету тут Петрухи!
- Кормить нас собираетесь?
Заскрипела щеколда, дверь приоткрылась, из-за нее показался Михеич, тот самый старик, который топил печь.
- Так не было такого приказа!
- С пленными так не обращаются. Я так поняла, мы пленные?
- Хто ж его знает? - Михеич почтительно посмотрел на батюшку. - Вы уж, отец Александр, простите, Христа ради, мы - лицо подневольное. Не велено вообще с вами разговаривать. Они ушли в сельсовет покудова. Один я туточки.
- Хлеба, горбушку нам, а лучше две. И воды. - Лера говорила, словно заказ в ресторане делала тоном, не терпящим никаких возражений.
- Так нетути хлебца. Бульба есть. Петух варицца, Енерал значить. Но он сырой, по причине старости. Старый подлюка, как я. Будет варыцца яшче часа три, каб яго можно, значыцца, употребить. А бульбы дам, чаго ж не дать бульбы. Что ж я ирод, что ли? И воды в колодце много.
- Михеич! - отец Александр привстал со скамьи.
- Батюшка, благословите! - подошел, пригнул голову под благословение.
- Бог благословит. Что там за новости?
- Уполномоченный прыехал з городу, говораць, злы, як чорт, прости Господи. Требует, каб сдали с каждого двора усе каштоунае. А где там? Люди галодныя. Нияк будуть и по вашу душу разбирацца.
- Что там иконы? Успели забрать?
- Бабки по хатам разнесли, слава Богу.
- А Тихвинскую?
- Фотиния. Вы, батюшка, не поверите. Оклад у иконы - фунтов на дваццать, Тут мужику не под силу, а яна, у чым тольки душа трымаецца, подхапила её и, как пушинку, понесла, значыцца, у сваю хату.
- Фотиния? Та бабушка, хозяйка петуха? - Лера вспомнила старушку, которая встретилась им на улице.
- Яна самая. У нас одна Фотиния.
- Батюшка, не поверите. Як вас забрали, яны стали палить храм. Сараюшка загорэлась першая, а царква сперва занялась, а тут ливень. И адкуль туча та узялась, загрымело усё. Гэтыя от страха прысели, голавы схавали. Так што стаить царква. Не волнуйтесь. Па сялу размовы идуть про кару Господню. Можа, побояцца зрушить.
- Может, и побояться. А ты, Михеич, что же, на службу призвался?