- Ваши деды за эту землю - погладила ладошкой утоптанную колею - кровь проливали, а вы её загубите. Будет бурьян по пояс стоять. Будут ваши внуки по городам ширяться да пивом накачиваться.
- Ты чего, малахольная! Да мы за землю эту батьку расстреляем, если надо.
- Надо! Кому надо?
- Революции! Великой.
- Дура она, ваша революция. И вы дураки.
- Ну-ну! Разговорилась. Щас бы тебя к стенке за контрреволюционные разговорчики. И кляп в рот.
- Знаю ваши методы. Зальете кровью страну, выбьете всех, кто думает иначе.
- А как же? Неча думать иначе - заржали.
- Вот-вот. И к чему придете?
- Но-но! Подбирай выражения. К светлой цели придем. Тебе этого не понять, малахольной. О тебе же печёмся. Женщины станут полноценными членами коллектива. Нам на палитыфармации говорили.
- На чем?
- У, темнота! На палиты - фармации. Это беседа такая с умным человеком, который в политике разбираецца. Вы дитями связаны по рукам и ногам. Так вот - не будет этого. И вам свободу дадут. Детей, если надумаете родить - будут забирать в коммунистические детские ячейки, будут готовить граждан коммунизма.
- Детей забирать? Ужас, какой!
- У - дура тёмная! - ткнул дулом между лопаток - для вас всё делаецца. Для вашего, так сказать, блага. А вы - живите в свободе. Даже семьи не обязательно. Всё по любви, а не по обязаловке. Шагай, знай себе!
- Любви? А какая любовь у большевиков?
- Надоела мне Дуня, скажем - долой Дуню. Варька красившее девка - давай Варьку! Красота.
- Не долготерпит, не милосердствует?
- Э! Расстрелять её надо! Слышишь, что она балаболит? - Митяй раздражённо цыкнул слюной на дорогу.
- Да завсегда успеем. И попы ваши не будут о грехе макушку пилить. Хочешь такой жизни? Потир золотой найдешь - будет тебе такая жизнь. Попросишь хорошо - устрою.
- Не хочу. Я такой жизнью жила.
- Как это? - Петруха ошарашено остановился, почесал ухо, приподняв будёновку.
- Так, как ты говоришь. Так и жила.
- Проститутка что ли? Прости Господи.
- Нет. Нормальная.
- Дети есть?
- Детей пока нет. В ячейку детскую очереди такие, что не попадёшь туда.
- Ты точно малахольная. Пошла! Неча мне зубы заговаривать. О том, что я сказал - мечтай себе тихо и всё.
Петруха покосился на Митяя. Тот смотрел на Леру с опаской, набычившись, на всякий случай старался идти чуть в стороне. Круглые щёки его налились краской, стал заметен светлый пушок будущей бороды.
- Да глаза мне развяжите! Как идти то, если не вижу ничего.
- Ладно. Развязывай. Пришли ужо почти.
Лера сняла косынку, осмотрелась вокруг.
Они шли по улице. Дома со ставеньками прятались за заборами. У забора бродили куры. Огненно-рыжий петух вышагивал чуть впереди, грозно озираясь вокруг. Увидев конвойных, сверкнул бусинкой - глазом и принял вид ещё более воинственный.
Митяй сделал в его сторону шаг, передразнивая петушиный крик. И в ту же секунду петух бросился к нему, грозно распушив перья. Митяй испугался, вскинул ружьё - раздался выстрел. Куры в ужасе рассыпались вдоль забора, пытаясь протиснуться между досками во двор, застревали и орали еще громче. То, что осталось от петуха, лежало у ног Леры. Щиколотки и подол бабушкиного платья были забрызганы кровью. Петушиная голова подергивалась, билась о серую мягкую пыль дороги, чёрную бусинку глаза затянула белая поволока. Петух затих.
- Идиот! Бес-предельщик, безумец, бездельник, бестолочь! Чем тебе петух помешал? Тоже против советской власти? - Лера осторожно сделала шаг в сторону, оттирая кровь с забрызганной ноги.
- Против! Неча скакать на власть! - Митяй, в первую минуту растерявшийся от своего неожиданного выстрела, пришёл в себя и привычно заржал. - Пусть все знают, что будет с контрой.
- Супостат! Изверг, Ирод царя небесного! - Из калитки на улицу выскочила бабушка - маленькая, сухонькая, в коричневом платочке. Замахала кулачками, вцепилась в рубаху Петрухи, да так, что пуговица оторвалась и упала в пыль дороги.
- Оглашенная, пристрелю, как петуха! - Петруха с силой отбросил старушку от себя. Она, оступившись, упала, как сухая тростинка. Седые прядки волос выбились из-под платка. Лера бережно присела на колени рядом:
- Бабушка, больно? Где болит? Давайте, я вам помогу подняться.
- Сонюшка? Детка! А ты откуль тут? Нельга цябе тут. Бацюшку нашаго, отца Александра, забрали, ироды. Отца Иоанна забили. Храм чуть не спалили. - Бабушка заплакала, слезинка покатилась по иссушенной солнцем и годами кожей.
Лера гладила сухонькую спину. Бабушка была такой родной и близкой, словно знала она её много-много лет.
- Ничего. Всё образуется.
- И дзе яны найшли цябе, дачушка? Ты ж у городзе? Дед о цябе жалиуся. Была у яго перад арэстам. Пытала пра цябе. А ён:
- Не ведаю, Фотинья. Молюсь вось тольки. Что мы можем ещё, кроме как молиться о ближнем, если он далёко.
- Кончайте разговорчики. - Петруха постучал прикладом по плечу Леры. Вставай, девка. Вот и помолился дед твой. Увидит внучку драгоценную.
- Ой, кто жыве циха, таму жыць лиха! И цябе у каталажку? Цябе-то за што?
- Вот скажет, где золото церковное - так сразу и отпустим. Бабка, ты бы не охала, а сказала бы ей, каб яна и деда и сябе ратавала.
- Э, мiлок, хутка ж ты забыуся, чым ратуюцца православные. Пецька, я ж у цябе, маленькага, лячыла залатуху. Неслух ты быу, неслухам и застауся. Дзеда не слухаеш. А цяпер у бабку будзешь сталяць, як у зайца? И ты, Мицяй, туды ж?
Митяй виновато переступил с ноги на ногу, видно, не мог опомниться от выстрела своего.
- То - пережиток прошлого. Пе-ре-жи-ток! Новое время. Отряхнём с ног все старое, бабка, и тебя, в том числе.
- Траси, миленьки, датрасешся. Жалею я цябе. - бабушка вытерла набежавшие слёзы.
- Себя пожалей Тебе в новой жизни нашей не пожить. Не увидишь светлого будущего. - Это Митяй подал голос.
- Эх, Мицяй. Тут ты правду гаворыш. Без будучага мы цяпер. Монаха, Божьего чалавека, забили? Ён за усе жыццё мухи не забиу? Бацюшку нашаго, чаму забрали? Божiй челавек. А вы яго, супостаты, у засценак.
- Божий, говоришь? Зачем Божиему человеку золото? Бог говорит, что здеся не надо ценности собирать. А он? Присвоил. Люди галадуюць.
- Не таму галадуюць, што бацюшка наш пацiр вам не сдаe, а таму, што вы працаваць не хацице. Ваюеце. А хлеб руки любиць. А у цябе, Петька, стрэльба да лыжка в руках. Другого не трымаешь.
Петруха ткнул старуху прикладом в плечо. Она тихонько ойкнула и упала.
- Что же ты делаешь, изверг? - Лера схватила его за рукав, крепко, откуда только сила взялась. Петруха вывернулся и больно толкнул. Лера упала в пыль дороги рядом с бабушкой, больно ударившись коленкой.
- Молчать, контры! Как петуха, порешу обеих. Встали быстро! Обе!
Тихонько поднялись, стали рядышком.
- Вперёд! Шагом марш!
- Старуху-то зачем, Петруха! - отозвался Митяй. - Нехай домой идёт, толку от нее. Окочурится ещё, что с ней делать потом?
- Контра она. Не видишь? - Петруха совсем озверел. Мысли его разбрелись, и он никак не мог собрать их воедино. Где контра, где - не контра. Задача не из лёгких. Бабку Фотинью знал с детства, она ему и пряник, сироте, совала при случае, и деду помогала иногда управляться по хозяйству. А тут - разговорчики такие.
- Да какая она контра? Отпусти старуху, Петька.
- Ладно - сплюнул, цыкнув слюной в пыль дороги. - Скажи спасибо Митяю. Ступай, пока я добрый.
Бабушка горестно всхлипнула, вытирая сухой ладошкой слезящиеся глаза:
- Сонюшку отпусти, навошта вам Сонюшка?
- Знаем, зачем Сонюшка! С неё польза нам со всех сторон. Поболей, чем с тебя, старуха! - Заржали.
Бабушка осталась стоять у дороги, а Леру повели. Стало страшно. Если до этого её решение идти с Петрухой было каким-то ненастоящим, игрушечным, то теперь она поняла - все гораздо серьезней. Улица вымерла. Ни одного человека они больше не встретили. Даже куры, почувствовав опасность, исчезли. Вяло побрехивали собаки из-за заборов. Они подошли к новой избе. Забор был снесен, обломки штакетника валялись тут же. Над дверями висел лозунг на красном кумаче - "Земля - крестьянам". Вошли в сени. Тяжелая дверь открылась. Лера увидела большую светлую кухню. У стены - большая русская печь. Рядом с ней суетился старичок, пытался растопить. В руках у него была скомканная газета и щепки от разрушенного забора.
- Михеич! Встать! Власть пришла! - гаркнул Петруха.
Старичок от неожиданности вскочил, зацепился за печную дверцу и упал прямо на груду досок. Конвойные дружно заржали, а старичок, виновато подхихикивая, поднялся и стал навытяжку.
- Доложи, как дела в доверенном тебе штабе.
- Усе тихо, товарыщи. Вось печку таплю, бульбы зараз спяку.
- Тольки бульбай сыт не будешь. Мы тут петуха пристрелили, забирай.