– Не может быть! Ты же не робот, ты живой! А живой человек не может убивать другого человека и ничего при этом не чувствовать.
Он поставил чашку на стол и устало потер глаза.
– Знаешь, – сказал он. – На самом деле я давно убил тебя. Причем, много раз. Так что одним разом больше, одним меньше…
Мне вдруг сделалось так тоскливо. И расхотелось расспрашивать дальше.
– У тебя есть семья, дети? – поинтересовался Олег.
– Ты же знаешь обо мне все. Так чего спрашиваешь? – огрызнулся я.
– Знаю, – проигнорировал он мой тон. – На самом деле я не это хотел спросить. Я хотел знать, любил ли ты когда-нибудь? По-настоящему?
– Какое это имеет значение? Ты что – не убьешь меня, если я любил?
Он пропустил мимо ушей последний вопрос:
– Просто тогда бы ты меня понял.
Я рассмеялся:
– Ну конечно! И даже простил бы!
Олег промолчал, опустив голову. А когда снова поднял ее, его глаза подозрительно блестели:
– Я люблю свою жену. И сына. Я так их люблю, что пойду ради них на все. Даже на это.
Он с трудом проглотил комок в горле.
– Извини, мне что-то нехорошо. Наверное, мне лучше прилечь.
Он встал, покачнувшись, и уцепился за край стола, чтобы не упасть. Я не поддержал его. Он постоял немного, борясь с головокружением, а потом короткими неровными шагами побрел к себе в комнату.
Вот ведь сволочь! В эту минуту я почти ненавидел его.
Я прожил на этой земле как минимум лет на десять дольше него, но что было в моей жизни по большому счету?
Да, было дело, которому я посвятил всего себя и в котором был лучшим – чего уж тут скромничать. Но что кроме этого? Два неудачных брака и несколько связей разной продолжительности и напряженности?
Кого я любил, и кто любил меня? И ради кого я мог бы убить?
Ну, уж точно не ради первой жены. И уж тем более не ради второй.
Я хмыкнул и ненадолго развеселился, вспомнив свой второй брак с его шумными разборками, битьем посуды и призывом соседей в качестве свидетелей моей гнусности и бесчеловечности. Соседям-пацифистам впору было ставить памятник за кротость и терпение.
Каждая из женщин, бывших рядом со мной некоторое время, обвиняла меня в одном и том же: эгоизме и кобелизме. Последняя пассия была откровенней всех: "Ты эмоциональный импотент, мой милый. И, к счастью, столько пьешь, что скоро станешь импотентом физиологическим, чего я тебе от всей души желаю". Это были последние слова, которые она сказала перед тем, как уйти.
Честно говоря, я не понимал, почему все они так меня ненавидели. Ведь я всегда был с ними честен – никогда никому не обещал любви до гроба и уж тем более не обещал хранить верность на веки веков. Чего ради?
И не надо мне рассказывать про экстаз, в котором волшебным образом сливаются две души, и который возможен, когда занимаешься сексом только с тем, кого любишь. Это хрень полная: секс не имеет никакого отношения к любви, поскольку является обычным физиологическим актом, удовлетворяющим простейшие потребности организма, – в точности как сон, еда или испражнение. Причем, чем больше терпишь, тем больше удовольствие. Не знаю, как насчет оргазма, но нечто похожее хоть раз в своей жизни испытывал каждый, кто с переполненным мочевым пузырем или готовым лопнуть кишечником добирался, наконец, до унитаза. А как описать наслаждение, с которым ты, уставший до смерти после 48-часовой смены, падаешь головой в подушку?
Да и, говоря по правде, сама концепция любви – во всяком случае, такая, как ее понимали мои женщины, – вызывала у меня большие сомнения. Всем им по большому счету хотелось лишь одного: чтобы их пустили в душу – в малюсенький-премалюсенький уголочек, потому что больше им и не надо, лишь бы быть рядом. Ага, как же! Стоило только дать слабину, как они сначала робко и незаметно, а потом все нахальней и бесцеремонней начинали требовать все больше и больше времени, места и внимания. Рано или поздно мое терпение кончалось, и я опять оставался один, в блаженном одиночестве, пока через какое-то время снова не попадал в поле зрения очередной искательницы счастья.
Почему всегда спрашивали только с меня? Почему никто никогда не интересовался, чего хочу я?
Мне сделалось совсем тоскливо. Я достал из буфета бутылку самогона, подаренную Федором по случаю исцеления от кишечного расстройства, вызванного неумеренным потреблением просроченной ветчины, выменянной у китайцев на два литра точно такого же самогона. Выдернул пробку, плеснул в стакан и выпил в один глоток, не дыша.
Фу-у! Ну и гадость!
У меня был спирт, но идти за ним в комнату, где лежал Олег, совсем не хотелось.
Огненная жидкость потекла по пищеводу, обжигая стенки, и разлилась внутри горячим озером, согревая желудок и душу.
Мне вдруг вспомнились студенческие попойки – веселые посиделки, заканчивавшиеся под самое утро. Час на сон, и бегом на лекцию. Или в анатомку.
Да, хорошее было время – славное, беззаботное. Никаких тормозов, никаких обязательств.
А еще мне вспомнилась одна девочка по имени… Впрочем, не важно, как ее звали.
Сначала мы учились в разных группах и виделись только на общих для всего потока лекциях. Но после выбора специализации оказались вместе в одной группе.
Она была такая же, как я – веселая, бесшабашная. Нам было очень хорошо вместе, и мне казалось, что мы очень похожи и ей нужно то же, что и мне – то есть ничего. Она никогда ни о чем не просила, а я и не предлагал. Поэтому сильно удивился, когда она взяла да и вышла за нудного аспиранта-офтальмолога.
Да ладно, чего теперь-то врать? Я не удивился – я был раздавлен. В день их свадьбы я напился до полуобморочного состояния и не просыхал три дня. А когда пришел в себя – собрался с силами и продолжил жить.
Потом ее аспирант защитился, стал доцентом, и они уехали в Саратов, где ему предложили кафедру.
Мы больше никогда не виделись, и я понятия не имел, где она сейчас, живет ли со своим офтальмологом или бросила его, есть ли у нее дети.
Я редко вспоминал ее – только тогда, когда мне становилось совсем плохо. И это она не давала мне скатиться на самое дно. Я просто представлял, что бы сказала она… и останавливался у последней черты.
А потом в моей жизни произошло то, чего она никогда мне не простила бы.
И оказался здесь.
Я почти ненавидел Олега. И завидовал ему.
И еще – я бы, наверно, убил за ту девочку.
И за деда.
День четвертый
– Мальчики, я вам рыбки принесла! – с этими словами в дверях возникла Фаина в своем неизменном цветастом фартуке.
Она прошла к столу и с грохотом водрузила на него ведро, на дне которого вперемешку с травой лежали жирные окуни.
– Мой с ночи принес, – пояснила она, преданно глядя на Игоря.
– Фаечка, кормилица ты моя, ну что бы я без тебя делал? – ласково произнес тот, и Фаечка зарделась, сделавшись в точности одного цвета с маками на своем фартуке.
Олег с интересом наблюдал эту сцену. Ну сельские страсти, да и только!
Наконец, счастливая кормилица нехотя удалилась, унося в сердце прощальную улыбку доктора.
– Ты в курсе, что она к тебе неровно дышит? – поинтересовался Олег.
– Кто? Фаина? – изумился Игорь. – Да брось! Тебе привиделось.
– Ну-ну, – хмыкнул Олег.
– Нет, правда! – загорячился доктор. – Она в своем Федоре души не чает. Там такая история была – Ромео и Джульетта отдыхают.
– Серьезно?
– Серьезно. У нее, между прочим, незаконченное высшее. Да. Она отучилась в техникуме и поступила в институт. Родители гордились ею страшно. А потом отец умер, а мать тяжело заболела, и Фая все бросила и вернулась домой ухаживать за матерью. Думала, что это ненадолго – мать поправится, и она снова уедет в город. А мать все болела, болела, да так и зачахла. Так что как устроилась Фая секретарем к председателю сельсовета, так до сих пор и работает.
– А разве сейчас есть сельсоветы? – осторожно спросил Олег.
– А куда б им деться? – удивился Игорь. – Это в городах теперь все больше Думы да мэрии. А тут все по-старому.
– А Федор?
– Федор – это отдельная песня. Ты не смотри, что он такой тощий. Это только кажется, что его соплей перешибить можно. Мне дед рассказывал, что он за Фаину бился смертным боем. Да. Один раз ему даже нос сломали, но он все равно не отступился. Она, знаешь, какая красивая в молодости была? У-у-у… Женихи тучей за ней ходили. А родители, ясное дело, хотели, чтобы она замуж за городского вышла. А она взяла да и выбрала Федора. Тогда вся деревня на ушах стояла!
– Интересно, что же это она в нем нашла?
– Между прочим, у него золотые руки, – обиделся за соседа Игорь. – Когда не пьет.
– Вот именно, – усмехнулся Олег. – А пьет он постоянно.
– Ну, не то чтобы постоянно… Кстати, когда он выпивши начинает хорохориться, Фаина лупит его нещадно. А он потом, протрезвев, ничего не помнит и все удивляется, откуда у него синяки по всему телу. А она говорит, что это он по пьяни углы посшибал.
Пока Олег улыбался, представляя, как коварная Фаина дубасит мужа в два раза меньше нее, доктор внимательно разглядывал соседский подарок.
– Черт, как возиться-то не хочется! – изрек он, осторожно двумя пальцами доставая из ведра крупного окуня.
Окунь внезапно дернулся, вырвался на свободу и запрыгал по столу. Его с трудом поймали и вернули в ведро.
– Ну хочешь – я их почищу, а ты сваришь. Или пожаришь, – предложил Олег.
– Идет, – согласился довольный доктор.
Он принес воды и, развалившись на стуле, стал наблюдать, как Олег ловко чистит рыбу.
– Сколько ты должен Быку? – внезапно спросил Игорь.