Я знал, что это она. Больше никто не звал меня таким голосом.
- Алеша, ты уже вернулся?
- Нет, я все еще там. Отец не хочет, чтобы ты звонила сюда.
- Хорошо, я буду просить девочек…
У нее на все был ответ. И обход.
- Ты не поняла…
- Ты тоже не хочешь, чтобы я звонила и мешала… своими проблемами?
Я выдохнул, не найдя слова.
- Что случилось, Алешенька, что еще могло случиться, милый? Что тебе сказал следователь, что-то плохое?
- Да… очень плохое. Убивающее все. Как я ни стараюсь и ни старался оправдать тебя…
- Хочешь, я приеду, и мы поговорим?
- К Киевскому вокзалу, через час. На троллейбусе!..
- Конечно, милый. Я в такси больше никогда в жизни, пока я в здравом рассудке, не сяду. Только если с тобой.
Она не сомневалась, что я буду с ней.
Выйдя из дому, я непроизвольно оглянулся: мне казалось, что рано или поздно я наткнусь на кого-то из их компании. Я угадаю их…
Поднявшись наверх, я сел в троллейбус, который не спеша катил по набережной, мимо безлюдных остановок по требованию. Был девятый час: кому нужно в город, в котором все закрыто.
Я знал, что она опоздает, так как будет долго краситься, мазаться, лакироваться, приводя в совершенство свое лицо. И прическу. С фигурой делать ничего не надо было. Фигура была близка к совершенству: тонкая талия, высокая грудь. Скульптурные бедра, сексуальные икры ног привлекали внимание всех.
К моему удивлению, она уже ждала, вглядываясь в пространство площади. Почему перед вокзалами всегда строят площади?
Увидев меня, она вздрогнула и впилась в мои глаза. Словно пытаясь что-то прочесть.
- Добрый вечер, - сказала она.
- Вечер… - ответил я.
- Алеша, я так рада тебя видеть. - Она потянула слова. И потянулась к моей руке, которую я невольно отдернул. Она была заражена. Взгляд ее замер сначала, потом растаял.
- Пойдем, - сказал мой голос.
Мы пошли к филателистическому магазину на набережной. Когда-то я собирал марки. (Как давно это было. Как чисто все и безмятежно в детстве.)
На набережной пустынно. Тошнотворная пустота в животе. Я смотрю сбоку на нее, как накрашено ее лицо. Останавливаюсь и проворачиваюсь.
- Что ты делала в ресторане?
- Что обычно делают…
- Отвечай!.. - сжались мои челюсти.
Она вздрогнула.
- Что ты хочешь, чтобы я рассказала?
- Как ты себя вела?! - вскрикнул я.
- Я целый день ничего не ела, я опьянела. Я не умею пить…
- Ты курила?!
- Хотелось попробовать хорошую сигарету, и я закурила.
- Что еще?!
- Пригласили танцевать, неудобно было отказать. Я им рассказывала о тебе и что ты живешь напротив.
- Как это мило…
- А что, - ее губы очаровательно сложились, - а что случилось?
- Почему ты мне этого раньше не сказала, почему я должен это узнавать от следователя…
- Я не думала, что это секрет или заинтересует тебя.
Что-то зашелестело в аллее.
- А что ты думала? С первыми встречными!
Она схватила цепкими пальцами мой локоть и потянула к себе.
- У меня нет объяснения, я - безмозглая. Но я никогда не желала обидеть тебя. Причинить тебе боль.
- Идем, я доведу тебя до метро.
- Уже? Ты отправляешь меня, Алеша?
- Да. Я не хочу, чтобы ты поздно возвращалась домой одна.
Мы переходим привокзальную странную площадь. Около входа с буквой "М" я поворачиваюсь и сразу ухожу.
- Спокойной ночи, милый, - слышу я вслед.
На первой лекции Литы нет. После занятий она стережет меня на Плющихе, зная мой путь домой. В руках у нее шоколадный батончик с шоколадной начинкой за тридцать три копейки. Единственный, который я люблю и позволяю себе раз в неделю. Я покупал их ей.
- Это тебе, - она протягивает шоколад красивыми пальцами, тонкая кисть, удлиненные ногти.
- Где ты была?
- Я лечилась.
Ах да, она же…
- Они меня самой первой принимают, как только открывается диспансер. Чтобы стерильными шприцами. Главврач оказалась очень давней знакомой. Я с ее дочерью в школе училась.
- И что?..
- Говорит, что это ужасно, что со мной случилось, и постарается вылечить меня как можно скорей.
Венерологический диспансер, главврач знакомая, вылечит скорей. Господи, мог ли я подумать… Когда все это начиналось. Была немного капризная, красивая, невинная девушка.
- Прощай, Лита.
Я сажусь в автобус. Она тут же запрыгивает вслед за мной.
- Я провожу тебя до Киевского вокзала, а там пересяду в метро.
Я не хочу, хотя этого. Смотрю на ее лицо. Лебединый переход шеи в плечи. Небольшие, но увеличенные краской глаза. Почему я не могу оторваться от этого. Выкинуть, забыть, выбросить, как мне говорит родивший меня. Папа. Чувство противоречия? Или нечто другое? Я не могу разобраться в своих чувствах.
Дома никого нет. Я отрезаю кусок хлеба, докторской колбасы, складывается бутерброд, с помидором. Даже нет желания нагнуться за салфеткой. И начинаю вспоминать, куда я положил простыню. Жую, не чувствуя, что ем. И нахожу ее позже на дне лакированного платяного шкафа-секции, аккуратно сложенную. На память. Чтобы потом она и я могли смотреть. И вспоминать… Теперь это будет вещественное доказательство. Чего?
Ровно в шесть я стучу в дверь следователя. Уже знакомую мне: как человек быстро ко всему привыкает.
Кабинет стоял такой же казенный. Ничего не изменилось. Он достал не спеша папку. А что должно было измениться?
- Здравствуйте.
- Здравствуйте.
Мы посмотрели друг на друга. Он был мне неприятен. Как и я ему. Неприязнь была взаимная. Что-то в нем отталкивало. Впрочем, есть ли следователь, который притягивает? Казалось, его раздражало, что нужно заниматься делом девушки, которую изнасиловали. К тому же он в это абсолютно не верил.
- Вы должны были принести простыню.
Я раскрыл пакет. Он взял ее в руки, развернул и стал внимательно рассматривать. Я увидел, как упал волосок с ее лобка. Он небрежно смахнул его, продолжая внимательно рассматривать капли крови на простыне. Одно пятно было огромное. Почти…
- Это не может быть менструация? - сказал он вслух скорее самому себе.
- Нет, она у нее началась несколько дней спустя. После девятого мая…
- Есть свидетели? - машинально спросил он.
Как могут быть свидетели чьей-то менструации?
- Ей не могли сделать мазок в диспансере.
- И что из этого?
- Они - свидетели.
- А, да.
Его лоснящиеся округлости лба, казалось, что-то переваривали. Как переваривает фарш мясорубка.
- Она была сегодня на допросе.
- Она ничего мне не…
- Она не должна вам ничего говорить. Вы слишком впечатлительный. Подменяете эмоциями факты. А факт - вещь суровая. Вам ее не потянуть.
- Как вы быстро разобрались. Попробуйте…
- Что вы хотите узнать?
- Как все произошло.
- Из того, что известно мне: ее насиловали двое. Пока один держал ей руки на спинке кресла, другой насиловал ее внизу. Потом они поменялись местами. Но… не насиловавший сказал: "Если хочешь отсюда выйти - возьми в рот…"
- Как?! - воскликнул я. - Как вы…
- Из показаний…
Я содрогнулся.
- Поэтому второй и не хотел ее насиловать снизу, а насиловал в рот. Он знал. А это - умышленное заражение венерическим заболеванием.
Рот, впервые целованный мной…
Меня чуть не вырвало. В мозгах били электрические плети. Разорвите, разорвите во мне все. Я задыхаюсь. Я горю…
- Э, да вы совсем на себя не похожи.
Я зажал рот, подавляя рвотный инстинкт.
- Значит, ее… изнасиловали двое, по очереди?..
- Снизу и сверху, - забил он гвоздь, - два раза. Поэтому преступление и называется групповое изнасилование.
Я замотал головой. Как в шоке.
Он добил:
- А вы что ожидали, что второй будет просто так держать: после ресторана, выпивки, курения, танцев, короткой юбки, открывающей соблазнительные ляжки? Так не бывает. А запретный плод: молодая, необжатая, темнота комнаты, кресло, сорванный лифчик, гипюровые трусики, смех - веселье девушек (боевых подруг) за дверью. Грудь молодого тела, девичьи подмышки, тонкие кисти рук, зажатые их лапами…
- Хватит! - Я вскочил.
- Успокойтесь, сядьте! Я же вам говорил - впечатлительный. Эмоциональный, - сказал он с презрением. - Я поэтому всего вам и не рассказываю. Вопросы еще есть?
- Их посадят? - уже безжизненно спросил я. Хотя это был единственный вопрос, волновавший меня все это время.
- Им дадут срок, положенный по закону. От восьми лет…
И все? Этого было мало. Но шрам ведь останется на всю жизнь. Я хотел их смерти…
- Но сначала нужно закончить расследование. Собрать неопровержимые факты, назовите их улики, и доказать, что было совершено преступление…
- Вы в этом, кажется, сомневаетесь?
- Не знаю. У меня свое мнение. Она не думала мозгами, что их провоцирует, хотя в конечном счете - они ее изнасиловали. На пятый день девушка, только что ставшая женщиной, вряд ли захочет развлекаться таким способом, обслуживать сразу двоих.
- Значит, было преступление?
- Безусловно. Но есть еще смягчающие обстоятельства: какую роль и участие принимала жертва в преступлении.
- Она их просто заманила в квартиру! Чего там!..
Я вскочил, он не обратил на это никакого внимания. И пробил:
- Не будем забывать, что в квартиру она поднялась добровольно. Ее никто не тащил.