- Знаю, знаю, - перебил Градусов, и скупая улыбка осветила крепкое его лицо. - Люди вымотались на заносах, так? Вот тоже просматриваю расписание.
Белки его глаз были красноваты после бессонной ночи: час назад он вернулся в училище, усталость чувствовалась в том, как он сидел, в его взгляде, в движениях его крупного тела, его рук.
Он снова улыбнулся, размышляюще побарабанил пальцами по столу.
- Все это верно, люди устали, - повторил он, мягко глядя на капитана. - Курите! - Придвинул раскрытый портсигар, взял папиросу, но не закурил, помял ее и аккуратно положил на прежнее место, шумно вздохнул и продолжал ровным голосом: - Но меня вот какой вопрос интересует, капитан. Что подумают сами курсанты, когда поймут, из-за чего мы отменили занятия в поле? Положим, вот вы - строевой офицер, ваши люди всю ночь копали орудийные позиции, устали, а утром вступать в бой. Как вы поступите? Курите, курите… Не обращайте на меня внимания. Я ведь мало курю. - Он потер ладонью грудь.
"Старик думает и выигрывает время. У него еще нет решения", - подумал Мельниченко.
- Товарищ майор, все, что было на фронте, переносить в училище рискованно, - заговорил он и, кивнув, отодвинул портсигар. - Спасибо, я только что курил. Вы же не будете устраивать артиллерийский налет боевыми снарядами, чтобы научить людей быстрей окапываться или лежать часами в снегу. Я говорю о простом. Люди вымокли, вымотались на заносах, и занятия в поле не принесут нужной пользы. Отдых, хотя бы короткий, - вот что нужно.
Градусов с ласковой снисходительностью развел руки над столом.
- В данную минуту вы рассуждаете, простите, не как военный человек. Существует, голубчик, великое правило: "Тяжело в ученье, легко в бою". Золотое, проверенное жизнью правило. Н-да! Не для парада ведь людей готовим, голубчик. И вы-то должны это знать прекрасно!
- Есть разница между необходимостью и возможностью, - проговорил Мельниченко и поднялся. - Какое ваше решение, товарищ майор?
Градусов опять побарабанил пальцами по столу.
- Да, капитан, есть разница! Вчера первый взвод прекрасно показал себя: в самую тяжкую минуту этот… из студентов, Полукаров… бросил товарищей, ушел греться, трудно ему стало! Были и у меня такие, как Полукаров, в тяжкие минуты не жалел, не щадил, а потом с фронта письма присылали, благодарили! Никого по головке не гладил, а в каждом письме после первых слов - "спасибо". Именно спасибо!
Опершись, Градусов с кряхтеньем встал из-за стола.
Был он плотен, широк, с короткой сильной шеей - о таких говорят: "крепко сшит", - и если бы не живот, слегка оттопыривающий отлично сшитый китель, фигуру его можно было бы назвать красивой той немолодой красотой, которая отличает пожилых военных.
- Мы должны приучать людей, капитан, к строгому выполнению приказа. Занятия - это то же выполнение приказа. Вот так, товарищ капитан! - Он отогнул рукав кителя, взглянул на часы, игрушечно маленькие на его широком запястье, покрытом золотистыми волосами. - Ровно через час поднимите взвод! Без всяких колебаний! Кстати, я сам буду на занятиях. Вы свободны.
Взвод был построен на бугре, в двух километрах от города, где начиналась степь - по ней волнами ходила поземка, вокруг шелестел снег, завиваясь вихорьками.
У преподавателя тактики, полковника Копылова, на морозе заметно индевели стекла очков.
Курсанты - с катушками связи, буссолями, стереотрубой, лопатами - стояли, переминались в строю; непросохшие шинели влажно топорщились; лица заспаны, бледны, помяты; иногда кто-нибудь, сдерживая судорогу зевоты, кусая губы, глядел в синее пустынное небо, вздрагивал; у иных на лицах выражалось рассеянное любопытство к усталости своих мускулов: курсанты поднимали плечи, сжимали в кулак и разжимали пальцы. На левом фланге у Вити Зимина то и дело клонилась голова, и когда Копылов сказал: "Наша пехота прошла первые рубежи", - Зимин, клюнув остреньким носом, будто в знак согласия, встрепенулся и, широко раскрыв глаза, глянул на полковника Копылова недоуменно.
Из блистающих под солнцем далей донесся гудок паровоза. Послышались голоса:
- А танкисты далеко уже…
- Я что-то никак не согреюсь. Шинель - кол!..
- Люблю занятия в поле в этакую благодать! Особенно, когда шинелишка сухая. Веселее как-то…
Засмеялись.
В задних рядах курсанты топали ногами, терли уши.
- Закаляют нас.
- Товарищи курсанты, разговоры прекратить!
Лейтенант Чернецов, дыша паром, опустил глаза.
В снежной дали, над застывшей до горизонта морозной степью, возник, пополз лиловый дымок паровоза. Все смотрели в ту сторону.
- Товарищи, товарищи, прошу внимания! - Копылов снял очки, покашлял, подул на стекла.
С нахмуренным, малиновым от холода лицом Градусов подошел к строю, сурово, цепким взглядом провел по взводу.
- Товарищи курсанты, надо слушать преподавателя, а не глядеть по сторонам!
"Хмурьтесь, майор, хмурьтесь сколько угодно, - думал Мельниченко. - Но вряд ли ваши команды сейчас помогут". Это равнодушное внимание передних рядов и эти невеселые остроты левофланговых безошибочно показывали: курсанты понимают, что сегодняшнее занятие по тактике - не занятие, нужно попросту два часа в мокрых шинелях пробыть в поле на морозе, ибо офицеры выполняют расписание.
Но так или иначе приказ идти в поле был отдан, и теперь его не отменишь.
- Дмитрий Иванович, можно вас на минуточку? - вполголоса позвал Мельниченко преподавателя тактики.
Копылов, немолодой худощавый полковник с аккуратно подстриженной бородкой, все дул на очки; посиневшие его губы скованно округливались, бородка сплошь побелела от инея.
- Вы меня, Василий Николаевич? - спросил он, подняв острые плечи. - Да, да, слушаю…
Капитан, подойдя, проговорил негромко:
- Дмитрий Иванович, пусть это вас не обидит, разрешите мне провести практическую часть занятий. Именно практическую. Ужасно замерз, и курсанты замерзли…
Полковник Копылов взглянул смущенно.
- Это любопытно. Следовательно, я вам уступаю урок тактики?
Он вынул платок, махнул им по стеклам очков, кашлянул в бородку, пар окутал ее, как дымом.
- Н-да, - проговорил он шепотом, - кажется, сегодня не совсем получается… Занятия-то можно было того, перенести, что ли. Нехорошо как-то…
Глядя на озябшие пальцы Копылова, протиравшие очки, капитан сказал:
- Поздно, добрый вы человек.
- Нет, я не возражаю, пожалуйста, Василий Николаевич; право! - поспешно заговорил Копылов. И, обращаясь к взводу, добавил тотчас: - Товарищи курсанты, вторую часть занятий проведет командир батареи.
- Курсанты Дмитриев, Зимин, Полукаров, Степанов, ко мне! Взвод, слушай приказ! - отчетливо подал команду капитан, поворачиваясь к строю. - Противник отступает в направлении железнодорожного полотна. Наша пехота прошла первую линию вражеских траншей, ее контратакуют танки противника. Мы поддерживаем сто тридцать пятую стрелковую дивизию, вошедшую в прорыв, двести девяносто девятый полк. Вам, Дмитриев, занять НП в районе шоссе, немедленно открыть огонь. Срок открытия огня - двадцать минут. Курсант Полукаров остается со связью. Курсанты Зимин и Степанов, взять катушку, буссоль и стереотрубу. Шагом марш!
- Одобряю ваши действия, - густым басом произнес Градусов и отвернулся, пошел к "виллису".
Все трое с лопатами, буссолью, стереотрубой двинулись в степь, змеившуюся поземкой.
Полукаров, присев на корточки, заземляя телефонный аппарат, втискивал с трудом железный стержень в снег.
- Рукавицы! Рукавицы прочь! - скомандовал капитан. - Кто же работает со связью в рукавицах?
Полукаров зубами сдернул рукавицы, схватил железный стержень и словно обжегся. Он сидел на земле, вздрагивая, дышал на закоченевшие руки, и Мельниченко приказал неумолимым голосом:
- Окапывайтесь!
Полукаров, стиснув зубы, ударил лопатой в ледяной наст - он захрустел и не поддался.
- Мерзлая. Не берет! - с усилием выговорил Полукаров, как-то дико озираясь на капитана.
- Кайлом долбите! Взво-од, за мной! Бегом ма-арш! - скомандовал капитан и побежал в степь, где отдалялись трое курсантов на искрящемся пространстве.
Холодный воздух будто ошпарил лицо, перехватил дыхание, как спазма.
- Шире ша-аг!
Люди двинулись за ним с мрачным, недовольным видом, он заметил это. Надо было согреть людей, держать их все время в непрерывном движении, в возбуждении - это было для них сейчас самое главное. Топот сапог, скрип снега звучали за его спиной, и капитан слышал дыхание людей, их полунасмешливые возгласы; никто еще до конца не понимал, почему он взял у Копылова этот час занятий.
Алексей Дмитриев, Степанов и Зимин шли скорым шагом, почти бежали. Связь разматывалась. Тоненькая фигурка Зимина была наклонена вперед, он спотыкался, преодолевая тяжесть катушки. Дмитриев хрипло повторял команду:
- Вперед! Вперед!..
Шинели, обмерзшие на морозе, стояли колом, на них застыла корка льда, мешающая движению.
Догнав Дмитриева, капитан спросил:
- Сколько вы двигаетесь?
- Пять минут.
Капитан быстро взглянул вперед. Из-за дальних холмов синеватой стрелой выносилось шоссе, редко обсаженное тополями. Там, взвихривая снежную пыль, мчались машины. Белая насыпь возле шоссе; опушенные ветви кустов около голубой впадины оврага.
- Какое расстояние до шоссе? Определите!
- Около двух километров.
- За десять минут уложитесь?
- Думаю, да.
- Отставить "думаю". Говорите точно.
- Да, уложусь. Бего-ом марш! - крикнул Дмитриев связистам.
- Отставить! - громко, чтобы слышали все, скомандовал капитан. - Снять шинели!