- Минуточку… Минуточку… - суетился старичок. - Самое же интересное - как ответит Иван! Ваня, что сказал Адам?
- А можно, я тоже задам вопрос? - в свою очередь спросил Иван. - Потом…
- Нет, сначала ответь: что сказал…
- Нет, пусть он спросит, - закапризничала Несмеяна. - Спроси, Ваня.
- Да что он может спросить? Почем куль овса на базаре?
- Спроси, Ваня. Спроси, Ваня. Ваня, спроси. Спроси, Ваня!
- Ну-у, это уже ребячество, - огорчился старичок.
- Хорошо, спроси, Ваня.
- Ответь мне, почему у тебя одно лишнее ребро? - Иван, подражая старичку, нацелился в него пальцем.
- То есть? - опешил тот.
- Нет, нет, не "то есть", а почему? - заинтересовалась Несмеяна. - И почему ты это скрывал?
- Это уже любопытно, - заинтересовались и другие. - Лишнее ребро? Это же из ряда вон!..
- Так вот вся мудрость-то откуда!
- Ой, как интересно-о!
- Покажите, пожалуйста. Ну, пожалуйста!
Молодые люди стали окружать старичка.
- Ну, ну, ну, - испугался старичок, - зачем же так? Ну что за шутки? Что, так понравилась мысль дурака, что ли?
Старичка окружали все теснее. Кто-то уже тянулся к его пиджаку, кто-то дергал за штаны - Мудреца вознамерились раздеть без всяких шуток.
- И скрывать действительно такое преимущество… Зачем же?
- Подержите-ка пиджак, пиджак подержите!.. О, тут не очень-то их прощупаешь!
- Прекратите! - закричал старичок и начал сопротивляться изо всех сил, но только больше раззадоривал этим. - Немедленно прекратите это безобразие! Это не смешно, понимаете? Это не юмор, это же не юмор! Дурак пошутил, а они… Иван, скажи, что ты пошутил!
- По-моему, я уже нащупал!.. Рубашка мешает, - вовсю шуровал один здоровенный парень. - У него тут еще майка… Нет, теплое белье! Синтетическое. Лечебное. Подержите-ка рубашку…
С Мудреца сняли пиджак, брюки. Сняли рубашку. Старичок предстал в нижнем теплом белье.
- Это безобразие! - кричал он. - Здесь же нет основания для юмора! Когда смешно? Смешно, когда намерения, цель и средства - все искажено! Когда налицо отклонение от нормы!
Здоровенный парень деликатно похлопал его по круглому животу.
- А это… разве не отклонение?
- Руки прочь! - завопил старичок. - Идиоты! Придурки!.. Никакого представления, что такое смешно!.. Кретины! Лежебоки…
В это время его аккуратненько пощекотали, он громко захохотал и хотел вырваться из окружения, но молодые бычки и телки стояли весьма плотно.
- Почему вы скрывали о наличии лишнего ребра?
- Да какое ребро? Ой, ха-ха-ха!.. Да где? Ха-ха-ха!.. Ой, не могу!.. Это же… Ха-ха-ха!.. Это же… Ха-ха-ха!..
- Дайте ему сказать.
- Это примитив! Это юмор каменного века! Все глупо, начиная с ребра и кончая вашим стремлением… Ха- ха-ха!.. О-о-о!.. - И тут старичок пукнул, так это - по- старчески, негромко дал, и сам очень испугался, весь встрепенулся и съежился. А с молодыми началась истерика. Теперь хохотали они, но как! - взахлеб, легли. Несмеяна опасно качалась на стремянке, хотела слезть, но не могла двинуться от смеха. Иван полез и снял ее. И положил рядом с другими - хохотать. Сам же нашел брюки старика, порылся в кармане… И нашел. Печать. И взял ее.
- Вы пока тут занимайтесь, - сказал он, - а мне пора отправляться.
- Зачем же ты всю-то… печать-то? - жалко спросил Мудрец. - Давай, я тебе справку выдам.
- Я сам теперь буду выдавать справки. Всем подряд. - Иван пошел к двери. - Прощайте.
- Это вероломство, Иван, - сказал Мудрец. - Насилие.
- Ничего подобного. - Иван тоже стал в позу. - Насилие - это когда по зубам бьют.
- Я ведь наложу резолюцию! - заявил Мудрец с угрозой. - Наложу ведь - запляшете!
- Слабо, батя! - крикнули из компании молодых. - Клади!
- Возлюбленный мой! - заломила руки в мольбе Несмеяна. - Наложи! Колыхни атмосферу!
- Решение! - торжественно объявил Мудрец. - Данный юмор данного коллектива дураков объявляется тупым! А также несвоевременным и животным, в связи с чем он лишается права выражать собой качество, именуемое в дальнейшем - смех. Точка. Мой так называемый нежданчик считать недействительным.
И грянула вдруг дивная, стремительная музыка… И хор. Хор, похоже, поет и движется - приплясывают.
Песенка чертей.
Аллилуйя - вот,
Три-четыре - вот,
Шуры-муры.
Шуры-муры.
Аллилуйя-а!
Аллилуйя-а!
Мы возьмем с собой в поход
На покладистый народ -
Политуру.
Политуру.
Аллилуйя-а!
Аллилуйя- а!
Наше - вам
С кистенем;
Под забором,
Под плетнем -
Покультурим.
Покультурим.
Аллилуйя-а!
Аллилуйя-а!
Это где же так дивно поют и пляшут? Где так умеют радоваться? Э-э!.. То в монастыре. Черти. Монахов они оттуда всех выгнали, а сами веселятся.
Когда наш Иван пришел к монастырю, была глубокая ночь; над лесом, близко, висела луна. На воротах стоял теперь стражник-черт. Монахи же облепили забор и смотрели, что делается в монастыре. И там-то как раз шел развеселый бесовский ход: черти шли процессией и пели с приплясом. А песня их далеко разносилась вокруг.
Ивану стало жалко монахов. Но когда он подошел ближе, он увидел: монахи стоят и подергивают плечами в такт чертовой музыке. И ногами тихонько пристукивают. Только несколько - в основном пожилые - сидели в горестных позах на земле и покачивали головами… Но вот диковина: хоть и грустно они покачивали, а все же в такт. Да и сам Иван - постоял маленько и не заметил, как стал тоже подергиваться и притопывать ногой, словно зуд его охватил.
Но вот визг и песнопение смолкло в монастыре - видно, устали черти, передых взяли. Монахи отошли от забора… И тут вдруг вылез из канавы стражник-монах и пошел с пьяных глаз на свое былое место.
- Ну-ка, брысь! - сказал он черту. - Ты как здесь?
Черт-стражник снисходительно улыбался.
- Иди, иди, дядя, иди проспись. Отойди!
- Эт-то што такое?! - изумился монах. - По какому такому праву? Как ты здесь оказался?
- Иди проспись, потом я тебе объясню твое право. Пшел!
Монах полез было на черта, но тот довольно чувствительно ткнул его пикой.
- Пшел, говорят! Нальют глаза-то и лезут… Не положено подходить! Вон инструкция висит: подходить к воротам не ближе десяти метров.
- Ах ты, харя! - заругался монах. - Ах ты, аборт козлиный!.. Ну, ладно, ладно… Дай, я в себя приду, я тебе покажу инструкцию. Я тебя самого повешу заместо инструкции!
- И выражаться не положено, - строго заметил черт. - А то я тебя быстро определю - там будешь выражаться, сколько влезет. Обзываться он будет! Я те пообзываюсь! Иди отсюда, пока я те… Иди отсюда! Бочка пивная. Иди отсюда!
- Агафангел! - позвали монаха. - Отойди… А то наживешь беды. Отойди от греха.
Агафангел, покачиваясь, пошел восвояси. Пошел и загудел:
По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная…
Черт-стражник захихикал ему в спину.
- Агафангел… - сказал он, смеясь. - И назовут же! Уж скорей - "Агавинус". Или просто - "Вермут".
- Што же это, братцы, случилось-то с вами? - спросил Иван, подсаживаясь к монахам. - Выгнали?
- Выгнали, - вздохнул один седобородый. - Да как выгнали! Пиночьями, вот как выгнали! Взашей попросили.
- Беда, беда, - тихо молвил другой. - Вот уж беда так беда: небывалая. Отродясь такой не видывали.
- Надо терпеть, - откликнулся совсем ветхий старичок и слабо высморкался. - Укрепиться и терпеть.
- Да что же терпеть-то?! - воскликнул Иван. - Что терпеть-то?! Надо же что-то делать!
- Молодой ты, - урезонили его. - Потому и шумишь. Будешь постарше - не будешь шуметь. Што делать? Што тут сделаешь - вишь, сила какая!
- Это нам за грехи наши.
- За грехи, за грехи… Надо терпеть.
- Будем терпеть.
Иван с силой, зло, стукнул кулаком себя по колену. И сказал горько:
- Где была моя голова дурная?! Где она была, тыква?! Я виноватый, братцы, я виноватый! Я подкузьмил вам. На мне грех.