Виктор смотрел ей вслед, потом двинулся за рабочими в ту сторону, где кончались дома. Вдруг он остановился. То, что он принимал за серое в дымке небо, была лишь скала, обыкновенная береговая скала высотой с сотню метров. Он оглянулся вокруг и увидел другую скалу на противоположном берегу и черную конструкцию эстакады.
Он зашел за дома и встал над громадной белой площадкой, где сквозь туман маячили верхушки кранов, а между ними оранжевые огни костров.
Все располагалось в несколько огромных ярусов - от едва угадываемой в высоте стометровой эстакады до более ясно различимой другой эстакады, вполовину меньшей, чем первая. Он разглядел мост, по которому двигались машины. Реки не было видно за густым паром. Еще ниже был собственно сам котлован, его ложе, которое тоже казалось многоэтажным из-за разных горизонтов работы и гигантских блоков, похожих на многочисленные небоскребы. Ниже - снова краны, экскаваторы, погрузчики, но они никак не впечатляли, не верилось даже, что они здесь что-то значат. Так малы, так мизерны они были по сравнению со всем остальным.
Виктор по-настоящему был растерян. Даже напуган, хотя не сознался бы в этом даже самому себе.
- Надо же, котлована не заметить,- говорил он про себя, чувствуя, как у него совсем не от мороза холодеет спина.- Котлована не рассмотреть...
Он ступил на какую-то из дорог и пошел неведомо куда, слишком пораженный, чтобы понимать и думать. Мимо с грохотом и свистом проносились грузовики, как взбесившиеся кони, снежной пылью ему забило глаза и рот. Он закрыл лицо руками. Где-то рядом ударилась бадья, и он отскочил в сторону. Кто-то крикнул, засмеявшись:
- Кишки на трос намотаешь!
- Вира! - кричали кому-то.- Вира!
Молодой рабочий орал, свесившись с блока, девушке-сигнальщице:
- Ты сегодня в кино идешь? Идешь, спрашиваю?
Мимо прошли люди, говоря на ходу: "...В такие морозы сталь работает вполовину нагрузки... Гарантии не хватает".
От всех этих голосов Виктор окончательно пришел в себя. Обошел вокруг управления, прочитал надписи на досках около дверей. Потом увидел столовку, зашел и поел. Сидя за столом с какими-то рабочими, он подумал: "Вот они тут работают. И не падают в обморок от всей этой сутолоки и грохота. И компот едят по три стакана. Нужно проситься в котлован, а там я разберусь. Не такие трудности переживали".
Это у них в солдатской самодеятельности, в конферансе были такие слова. Артисты спрашивают бойцов, понравился ли им концерт, а бойцы отвечают: "Терпим, не такие трудности переживали".
Виктор поел и вышел из столовой. Наступали длинные сумерки, мороз больно жег лицо. Зажглись прожекторы. Но и они едва просвечивали сквозь туман, было тяжело дышать. Виктор еще раз окинул взором котлован, все большое и малое в нем, доступное взгляду. Теперь он слышал непрерывный, исходящий от всего, что тут было, гул, улавливал сложное движение машин и механизмов, двигающихся, казалось, бестолково, суетливо, почти без участия людей.
Уже без паники, без чувства страха он подумал: "Надо же столько наворочать! И кто-то все это понимает, направляет! Сколько же здесь людей работает, сколько рук приложено ко всему этому! Ведь и техника руками управляется..."
Теперь он увидел то, что прежде не смог увидеть, если б даже захотел. Темную тайгу на высоких берегах, черную, почти густую воду Ангары, которая кипела на морозе и подымалась паром, и неожиданные березки, росшие прямо из скалы. Виктор поразился этим березкам почти так же, как совсем недавно поражался фантастическому скопищу металла и бетона. Откуда здесь самые обыкновенные, подмосковные березы, косо растущие из камня, они-то откуда здесь?
Виктор влез в машину, спросил высокого парня:
- До гостиницы доеду?
- Доедешь,- ответил тот.
Виктор не сел, а вытянулся рядом с парнем, чтобы смериться с ним ростом. Выходило, что парень немного выше, но по другую сторону от Виктора стоял малорослый дядька, сварщик, которого все называли "сварной". Дядька был явно ниже Виктора, и он опять подумал: "Ничем я их не хуже. Получу робу и буду такой, как они. Никто не отличит. А бушлатик нужно поберечь, новенький совсем выдал старшина Захаров. Бушлат еще пригодится в жизни".
Было воскресенье. В гостинице от голосов позванивали стекла. Какой-то парень, привязав бечевку к градуснику, опускал его через форточку.
Виктор стоял у окна и смотрел на парня. Как будто себя увидел со стороны. Ехал на стройку и ничего особенного не чувствовал, только возбуждающее действие дороги. Новые станции, новая, особенная чем-то земля.
Потом, за Тайшетом, увидел он из окна поезда грузовик и белое-белое поле. Что за грузовик, зачем в поле один? Стынет, бедолага, черной точкой, конца и края нет полю.
Он смотрел на грузовик, ему стало холодно. Завернулся в одеяло, и все исчезло: поле, черный одинокий грузовик в белом пространстве и чувство одиночества. Да и при чем тут, действительно, грузовик?
Внизу хлопнула дверь.
- Везли-и! - кричит подвыпивший морячок за спиной Виктора. В бушлате, голова перевязана бинтом. - Вез-ли? Златые горы... И реки, полные вина?
Морячок снимает с руки новенькие часы и кричит:
- Вот они, дорогие, нез-за... неза-ржавленные...
- Батюшки, вызовите патруль! - кудахчет сторожиха и смотрит из-за угла.- Батюшки, драка будет...
- Вез-ли?! - кричит морячок, потрясая часами, и у него на глазах выступают слезы.- За службу награждали - во, читай! "Отличнику боевой и по-литической..." А сейчас я кто? Приживальщик на стройке, вот кто я! Подсобник на пятьдесят в месяц... Берри часы!.. Налетай, подешевело!..
- Слава, прекрати сейчас же,- говорит, откуда-то появляясь, маленькая визгливая женщина.- Слава!
- Ты моряку говоришь? - ревет Слава, наклоняя голову.- Ты моряка понять можешь? Ты знаешь молитву мор-ряка? Госпо-ди! Преврати ты море Охотское в водку московскую, утоли ты душу матросскую! Знаешь?
- Слава!
Виктор участливо смотрит на сторожиху, на визгливую женщину, пытающуюся остановить скандал, на морячка. И понимает: ввязываться не стоит. Он новый здесь человек, лучше помалкивать.
- Да отстань ты, не лезь! Не по силам тебе! - кричит пьяный Слава, отодвигая женщину и глядя теперь на Виктора.
Теперь и женщина глядит на Виктора и сторожиха. Женщина почти с мольбой, сторожиха недоверчиво, а морячок изучающе: этот ввяжется или нет?
Виктор становится как бы соучастником происходящего. Он понимает, что не сможет просто так уйти. Разве сделать вид, что ему все равно? "Мало ли кто орет, я не милиция. Гори они синим огнем, чтобы мне же за подвиги побили морду..."
Слава-морячок почувствовал пассивность Виктора и, уже презирая его, сознавая свое превосходство, с силой плюнул в его сторону.
И женщина, как показалось Виктору, взглянула с уничтожающей жалостью и отвернулась.
Тогда Виктор шагает, расталкивая людей, и берет морячка за руку.
- Ты? - говорит морячок, удивляясь и краснея от гнева. Он тянет руку, но Виктор держит ее.
- Тише,- говорит Виктор, и ему противно уже, что он ввязался в это дело, его тошнит от запаха сивухи, от этих красных, возбужденных глаз.
- Тут тебе не океан, а гостиница,- говорит он еще.- Успокойся, дружок.
- Дружок? - кричит Слава.- Вот как врежу по-дружески! Сделаю асимметрию.
Слава вырывает, наконец, руку, безумно смотрит на Виктора, приближая свое лицо. Может, он сейчас ударит головой в зубы?
- У тебя что?.. Родители богатые, что всю жизнь на лекарства работать будут? - спрашивает Слава, оттесняя Виктора назад.
Виктор понимает, что сейчас последует удар. Он старый детдомовец, он прошел через все. Когда бьют, больно только вначале. Потом удары только слышишь, не чувствуешь.
Так он думает, быстро, помимо своей воли соображая, как ударят и успеет ли он ответить.
Он прислоняется к стене, ждет.
- Слава! - кричит маленькая женщина, и с ней появляются два милиционера.
Слава тяжело дышит и глядит в пол.
- Везли? - говорит он, шмыгая носом.- А теперь вон как. С милицией...
Он размахивает часами и с силой хлопает их об пол.
- Вот вам. Видели? А больше и ничего.
Он поднимает часы, подносит их к уху и не торопясь уходит по коридору.
Виктор остается один. Он стоит у окна, с неприязнью думает о себе.
Он думает, что он испугался. Противно. Сейчас бы пойти поговорить с кем-нибудь, хоть письмо написать, да в общем-то некому. Разве только бывшему командиру роты Кузьменко? Что-нибудь в таком роде: "Здравствуйте, товарищ старший лейтенант, вот и приехал на Ярскую ГЭС. Еще толком ничего не видел, один котлован. Основное сооружение, как тут называют. Пятый год идет стройка, но и на нашу долю работы осталось. Я слышал, как кто-то сказал: "Чем дальше в лес, тем больше ГЭС". Это правда. Сейчас наступил ответственный период, в плотину идет большой бетон, много техники. Я доехал от гостиницы до управления котлована. Сверху стройка напоминает гору небоскребов. Вертикальные блоки, эстакада, костры через морозный туман. Но что к чему, тут сразу не разобраться, нужно поработать. Много таких ребят, как я, только отслуживших. Работают где придется. Где я буду работать, пока не знаю, у меня ведь диплом строителя..."