Старший лейтенант Кузьменко был ненамного старше Виктора, иногда они разговаривали о жизни. Оба любили читать, брали друг у друга книги, особенно их интересовали стихи. Они до хрипоты спорили, кто лучше: Маяковский или Есенин? Это было время, когда все почувствовали, что их интересуют стихи. Поэты попадались разные, но они читали всех, и радовались, и старались понимать стихи, и им казалось, что они действительно все понимают. Потом Кузьменко уехал в Крым отдыхать и там женился на медсестре. По приезде он пригласил Виктора домой на воскресенье. Они сидели втроем и пили водку. Виктора поразило, что молодая жена пила не меньше мужа. Она, нисколько не смущаясь, любовалась Виктором, говорила ему:
- Солдатик... ты красивый, ты хороший.
Он оглядывался, замечая женские вещи, брошенные на стул, и искусственную косу, висящую на спинке кровати. Он удивлялся этой искусственной косе, что так вот ее прицепляют и носят или оставляют на спинке кровати. Он вдруг подумал, что старшему лейтенанту не повезло, жена его просто обманет.
"Разве можно так жениться?" - серьезно огорчаясь, думал он. Он заторопился в часть.
- Солдатик, посиди, ну, солдатик...- шептала жена Кузьменко, глядя Виктору прямо в глаза. Ласково до головокружения. Но старший лейтенант и этого не понял. Добродушно усмехаясь, он сказал:
- Машка, пожалей человека... Он в увольнении, он должен идти. Но он придет еще к нам. Виктор, ты приходи, не стесняйся. Ладно?
- Приходи, солдатик, - сказала кузьменковская Машка и поцеловала Виктора в щеку.
- Ладно,- хрипло ответил Виктор, словно выполняя приказание, и потом бегом шел до части, не мог опомниться. "Никогда не буду жениться. Никогда, до тридцати. Нет, до сорока лет".
"Товарищ старший лейтенант, как вы живете, как супруга? Я пока живу в гостинице, но потом, может быть, устроюсь в общежитие. Все будет нормально, я ко всему привык, важно устроиться работать по специальности строителя. Потом вам еще напишу..."
- А вы кто? - спрашивает его та самая маленькая женщина, подойдя так тихо, что он вздрогнул.- Вы тоже после армии?..
Она смотрит на него снизу вверх. У нее черные брови, черные блестящие глаза.
- Да, я приехал...- говорит Виктор, пожимая плечами и чувствуя неудобство, что сказать ему больше нечего. Откровенничать с этой женщиной ему не хочется, все, что связано с пережитой сейчас сценой, вызывает в нем раздражение.
Маленькая женщина говорит:
- Вы здесь живете? Вы бы пошли куда-нибудь, пока... пока они такие, не протрезвились, а?
- Куда, например? - сдержанно спрашивает Виктор, как бы говоря: "Ну что еще вы ко мне пристали?"
- Да,- произносит женщина, понимая его раздражение, как бы извиняясь. - Да, сегодня холодно. Вот что, приходите вы к нам в девятнадцатое общежитие. Восьмая комната. Я здесь политрук, зовут меня Кира Львовна. До свидания. Мы рады свежим людям.
"До свидания" она говорит почти равнодушно и уходит, тут же, наверное, забыв про Виктора.
Вечером он пришел в девятнадцатое общежитие.
Кира Львовна встретила его приветливо, хотя и сдержанно, познакомила с подругой ("Знакомьтесь: Нинка - геолог"), посадила пить чай.
В комнате девочек было просторно, главное, чисто, не то что в гостинице. Две кровати, шкаф с зеркалом, тумбочки. Вместо абажура обложка от книги.
- Мы на нее, когда ночью читаем, Нинкину юбку вешаем,- сказала Кира Львовна.- А вы ешьте варенье, это домашнее.
Виктор пил чай, молчал. Он думал о том, что Кира Львовна вовсе не старая, как ему показалось сначала, пожалуй, она даже ровесница ему.
- А вы правда сильный? - спрашивает Нинка, разглядывая его. Глаза у нее голубые, будто вытаращенные, будто кукольные.
Она приближает к нему лицо и словно бы этого не замечает или действительно не замечает.
- Кирюха говорит, что вы там нашего Славочку...
Она хохочет, совсем смущая Виктора. Глаза Киры Львовны смотрят осуждающе, но Нинка не обращает на это внимания.
- Да чего вспоминать,- говорит Виктор, старательно занимаясь вареньем. Оно из крупной вишни, очень крупной, сладкой.
- Конечно, тебе наподдали бы,- без огорчения, легко произносит Нинка, называя его на "ты".- Одного их морячка обыграли на промплощадке в карты, так они всей бригадой ночью сделали марш-бросок, снесли две чужие палатки, а утром вышли на работу как полагается... Вон, Кирюха знает!
- Им тяжело,- говорит Кира Львовна, хмурясь оттого, что Нинка слишком прямо, до бесстыдства, в упор глазеет на Виктора: "Что он может подумать о них!" - Ребята же рассчитывали, что смогут устроиться крепко: общежитие, работа по специальности...- говорит, отворачиваясь, она.
- А Славка влюблен в нашу Кирюху,- вставляет Нинка, слизывая варенье с блюдечка. - И часы он из-за нее уже вторые...
- Стирать негде,- говорит Кира Львовна.- Скученность, водка, всякие эксцессы, естественно.
- А он, Славка, сказал: "Куплю дом, две койки и пришлю сватов к Кирочке, без нее мне жизни нет".
- Нинка! У тебя язык - помело! - кричит Кира Львовна будто в шутку, но Виктору понятно, что сердится она всерьез.
- Пойдем к Усольцеву? - вдруг вскакивает с места Нинка и уже хватает чайник и свой стакан.- Он у себя, он говорил,чтобы приходили.
- Ой, я тебе расскажу,- шепчет Нинка Виктору на ухо, как будто нужно было от кого-то что-то скрывать.- Он тут, ну, Усольцев, значит, главный редактор многотиражки...
- Какой еще главный в многотиражке? - раздражается Кира Львовна, сердясь уже и на Нинку, и на Виктора, наверное, и на себя.
- Ну, редактор,- объясняет Нинка.- Его назначили из Иркутска и уже построили вот такой дом! А он возьми да первые две статьи напиши про начальство, про Лялина нашего, который в постройкоме... про недостатки, про жилье... дом ему не дают, а он не уезжает, хотя его в областной газете с руками оторвут... Живет в комнатке здесь, а семья у него в Иркутске... Двое детей...
- Помолчала бы о детях,- как-то непонятно сказала Кира Львовна.
Нина посмотрела на нее. Пожала плечами.
- Не кощунствуй, ты же понимаешь, о чем я говорю,- сказала Кира Львовна очень категорично.
Толкнулись в дверь к Усольцеву.
Усольцев лежал на койке и читал книгу. Ему было лет сорок, сорок пять. Он не спеша поднялся, освободил столик от бумаг и сказал Виктору:
- Давайте, давайте и закройте дверь.
Он достал из тумбочки коньяк, сухую колбасу из-за окна. Пока Нинка ее чистила, с трудом снимая кожу, разлил коньяк по чашкам, а себе - в железную кружку. Не дожидаясь и не приглашая, взял кружку и выпил.
Он не то чтобы не понравился Виктору, но впечатления на него не произвел.
Пил молча, а если и говорил, то самое пустяковое, о той же выпивке: "Нальем?", "Бери закусывай, самая лучшая рыба - колбаса", "Если в мире люди создали что-то прекрасное, так это коньяк!", "Итак, вздрогнем?!"
Усольцев пьянел на глазах, зрачки у него сделались текучими, лицо потемнело, стало лиловым.
Виктор отпил коньяк, замечая в то же время, как Усольцев трогает руками Нинкину талию, обхватывает и прижимает к себе.
- "На заре туманной юности всей душой любил я милую",- пропела Нина, засмеявшись, и поцеловала Усольцева в щеку.
- Нинка у нас как птенец. Как птенец, ей-богу! Утром проснулась, глаз не открыла, а уже начинает чирикать. Вот так и поет, не открывая глаз,- сказала Кира Львовна, стараясь как будто выгородить Нину, сама удивляясь своему теплому чувству к ней.
- Ты мне поешь? - говорит Усольцев, обнимая ее в открытую и откровенно показывая Виктору на Киру Львовну, так что видят и Нина и Кира Львовна.
- У нас газетчиков не любят, от них одни неприятности,- тоненько тянет Нина, прижимаясь к Усольцеву.- А я люблю, мне можно. Витя, хочешь, я и тебя полюблю?
- Мне тяжело за этих ребят, которые в гостинице. Если бы вы знали, какие они славные,- говорит Кира Львовна.
- Усольцев, ты на мне женишься? - спрашивает, оборачиваясь, Нинка.
- Они сказали: "Если через неделю не дадут жилья, мы организованно атакуем строящееся общежитие и займем его".
- Ну, Усольцев, ну скажи это при всех...
- Начальство уже переполошилось,- говорит Усольцев, отпивая коньяк, как чай, из Нинкиной чашки.- Они там комиссию назначили.
- А почему ты об этом не напишешь? А, Усольцев? - спрашивает Нина, высвобождаясь из его рук.- Испугался?
- Нинка, перестань, ты не права! - кричит Кира Львовна.- Пойдем к нам,- говорит она уже спокойнее.- Иначе ты не остановишься. Пойдем в нашу комнату.
- У нас холодно,- говорит Нинка.- Ой, посмотрели бы, как у меня на работе! Десять градусов, а под столам - два.
- А зачем под столом?
- Ноги-то у меня под столом,- жалобно говорит Нина и кричит, возвращаясь к двери: - Усольцев, я к тебе еще вернусь!
Нина без причины смеется, хватая руку Виктора и прижимаясь к ней лицом.
- Нинка, прекрати ты свои психические атаки,- говорит, нервничая, Кира Львовна.- На него и так Усольцев быком смотрел.
- Ну и что, на Вовку вчера тремя быками смотрел.
- Я пойду,- говорит Виктор. Они уже на первом этаже.- Спасибо вам.