- По-справедливому делить - по детям! - воскликнул он тоном человека, которого вдруг озарило счастливой мыслью.
Мишка Караванщик зло захохотал:
- Силен бродяга! И котел общий, и делить по едокам… Держи карман шире!
- Как же это ты, Семен? Михаилу-то с Сандрой вовсе ничего не достанется, - хмыкнул Гажа-Эль.
Сенька усиленно заморгал, соображая.
А Эль продолжал:
- Делить, так поровну, на семью, без общего котла!
Мишку именно это бы устроило.
- Что Михаилу, что Семену - поровну? - не без подковырки уточнил Варов-Гриш.
- А кому какое дело? Нарожал - корми, - заволновался Мишка.
Но тут его Эль не поддержал.
- Неладно, однако, черепок сварил, якуня-макуня. Давай, Варов-Гриш, что твой сварит. А может, уже сварил?
Гриш чуть-чуть помедлил, и его опередила Сандра.
- С общим котлом лучше, - робко выговорила она. - Власть худого не присоветует.
- А ты не суйся, коли не спрашивают! - Мишка подскочил и в ярости сжал кулаки. - Знаем, кто эта власть! Ребра пересчитаю!
Сандра съежилась, но не отступилась.
- Да, с общим котлом лучше! Надо держаться того, что в Мужах решили: излишки засаливать вместе. А нажиток - поровну на семью.
- Может быть, - вздохнул Эль и положил руку на плечо Мишке, мол, не шеборшись, ладно, попробуем эдак.
- Конечно! - поддакнула Парасся, а за ней и Сенька.
А Мишка криво ухмылялся, дескать, поживем - увидим.
Гриш промолчал. Да и какие еще слова, коли сошлись в парму. Он растянул мехи и заиграл, запел свои скороговорки, будто давая понять, что спор окончен.
Глава шестая
Заноза
1
После встречи на пристани Эгрунь стала чаще попадаться на глаза Куш-Юру. Он удивлялся: год прожил в Мужах и не видел ее, а тут по два-три раза в неделю встречает. Про себя он точно мог сказать, что невзначай. Но и не похоже, чтобы она подкарауливала его. В летнюю пору люди больше на воле бывают, оттого чаще и видятся. Глядеть на молодую красавицу было ему и приятно и горько. Не будь она сестрою Озыр-Митьки, он бы не проходил мимо, сухо сказав: "Здравствуй!" Все-таки хороша. Сандре не уступит. Ну да он без серьезных намерений. И Эгрунь вроде знать его не знает. На приветствие не отвечает. Не то что на пристани. Э-э, да ведь там от него ей выгода могла быть. Такая уж порода - во всем корысть ищет.
Вот так однажды он шел на реку и вдруг увидел Эгрунь. Согнувшись под большой вязанкой зеленых веток тала, девушка медленно поднималась по деревянному тротуару в гору. Видать, привезла с того берега на корм скоту.
"А она не белоручка!" - Куш-Юр уступил девушке дорогу и поздоровался.
Но Эгрунь, как и всегда, не ответила. Прошла, бровью не повела, ровно его и не было.
Следом за Эгрунью тяжело ступал Яран-Яшка. Впрочем, можно было лишь догадываться, что это Яшка. На широких плечах парня громоздилась такая вязанка зеленых веток, что его коренастой фигуры не было видно, и казалось, ветки сами плавно ползут в гору.
- Здорово, батрак! - шутливо приветствовал его Куш-Юр.
- Драствуй, - негромко отозвался парень, не останавливаясь. - Я не патрак. Сепе тащу.
- Ой ли?! Породнились, что ли, с Озыр-Митькой?
- Я у них выросли…
- Люди говорят - женить тебя хотят на Эгруни.
Яран-Яшка остановился, выпрямился, красный от натуги, и расплылся в улыбке.
- Маленько еще нет.
Он встряхнул вязанку, подбросив повыше на плечи, и двинулся дальше.
- Слышь, Яков! - крикнул Куш-Юр ему вслед. - Зайди в сельсовет. Разговор есть.
- Некогда! - буркнул парень.
Через день Яшка уехал с Озыр-Митькой на рыбный промысел.
Весть эту принес Писарь-Филь. Каждый день он выкладывал Куш-Юру ворох сельских новостей и непременно что-нибудь об Эгруни. Иной раз говорил только о ней. Так что Куш-Юр был в курсе сплетен, об Эгруни знал все, о чем судачило село. Видимого интереса к этим новостям он не проявлял, Филя ни о чем не расспрашивал, но и слушать его не отказывался.
Вскоре после того, снова встретив Эгрунь, он самолюбиво подумал, что строптивого Яшку надо поставить на место. В сельсовет вызвали, а он не идет. И в тот же день приказал Писарю-Филю:
- Вызови Яран-Яшку!
- Э-э, не скоро будет. На Иван Купала разве Озыр-Митька отпустит. На мыльке похороводить с девками, Эгрунька заводилой там.
"Мыльком" звали хорошо видную из окна сельсовета лужайку позади церкви - единственное в Мужах место, где всегда сухо. Молодежь там проводит летние игрища и хороводы.
Куш-Юр ни разу еще не был на молодежных гуляньях в Мужах. Свободное время всегда проводил у Гриша. В Обдорске, помнилось, гулянья проходили весело. Зыряне - большие мастера петь, плясать, водить хороводы, чем-то напоминавшие русские. Да и пели в большинстве русские песни. Но как в селе отнесутся к его появлению на гулянье? Не красный праздник - церковный. Самому, может, и не стоит ходить. А Вечке, пожалуй, надо побывать. Веселье весельем, но, если над контрой глаза не иметь, яду, как пить дать, подпустит. Вот только с промысла приедет ли Вечка?
Накануне дня Ивана Купалы Писарь-Филь угодливо доложил:
- Яран-Яшки не будет. Озыр-Митька не пустил. А Эгрунька вовсю наряжается. Новый наряд справила. Хмельного наготовила.
Куш-Юр был занят своими мыслями.
- Не видел, Вечка приехал? - спросил он.
- Навряд, отец его неводит на дальней тоне.
- Если не приедет, с тобой на гулянье пойдем.
- Я-то зачем? - не понял Филь.
- Как зачем? Сам говоришь - хмельного наготовили. Поймаем - протокол напишешь.
Филь загорелся: он любил производить обыски и писать протоколы. Сейчас его радовало и другое: кажется, Куш-Юр подцепился…
Филь побаивался председателя, дрожал за свое место. При его тщедушии без должности не прокормиться. Хоть и вырос он в Мужах, а ни охотой, ни рыбалкой не занимался. И с той поры, как уловил интерес Куш-Юра к Эгруни, он только и строил планы, как свести их. Женихаться председатель не станет: Эгрунька - дочка контры. Тайно будут любиться. Тут уж без него не обойдутся…
Завтрашняя встреча с Эгрунькой, казалось ему, будет решающей…
2
Молодежные гулянья у зырян - это невероятная, порой режущая глаз пестрота красок. Даже парни старались перещеголять один другого яркостью рубах и узорами шерстяных чулок. Девушки и подавно отдавали предпочтение цветам броским. И уж не повторялись. Двух одинаково красных сарафанов не встретишь. Если на одной огненный, то на другой - малиновый, на третьей - бордовый. Где только подбирали ткань! Но еще больше пестроты было в платочках, которыми не повязывались, а, сложив в три пальца шириной, обвивали голову. Яркие, цветастые, они напоминали живые венки. Ширины в три пальца требовал обычай, чтобы макушка оставалась непокрытой. Это оберегалось как девичья честь, как знак свободы. А для того чтобы покрыть макушку, каждая девушка припасала себе баба-юр, кокошник, который она наденет в час венчания и уже навсегда. После этого платочек повязывают не венком, а на всю голову…
Гулянье было в самом разгаре, когда на "мыльке" появился Куш-Юр в сопровождении Писаря-Филя.
Парней пришло мало: путина в разгаре. Но девушек это не остановило. Они веселились, как умели. Танцевали. Пели народные песни - зырянские и русские. Переняв русские песни от людей, плохо знавших язык, они комично искажали слова. Пели: "Ах ты, Сеня, моя Сеня…" Или: "Во саду ли, в городе девушка гуляла, она правыми руками солдат выбирала…" Стараясь сдержаться, сохранить приличие, Куш-Юр крепко стискивал губы, чтобы не расхохотаться.
Верховодила играми, заводила песни Эгрунь. В небесно-синем шелковом сарафане, в синем с оранжевыми цветами платочке, который так шел к ее белокурой головке и васильковым глазам, веселая, задорная, она была еще привлекательнее, чем всегда. Парни не сводили с нее глаз. Тот, кому выпадал случай плясать с ней или оказаться рядом в хороводе, норовил покрепче обнять девушку. Однако мало кому это удавалось: Эгрунь легко выскальзывала из объятий и бросала на кавалера такой взгляд, что тот краснел, виновато улыбался.
Писарь-Филь наклонился к уху Куш-Юра.
- Вот девка, сводит парней с ума!
- Тебя, часом, не свела, что-то часто о ней говоришь? - усмехнулся Куш-Юр, не отрывая взгляда от Эгруни. Спросил и покаялся: ни за что обидел бедолагу: уж если эти парни, молодые да ладные, успеха не имеют, куда тщедушному Филю.
Но Филь и не думал обижаться.
- Не отказался бы, если б меня мамка лучше родила, - смущенно хихикнул он.
"Тут хоть кто не отказался бы", - только успело мелькнуть в голове Куш-Юра, как он услышал вкрадчивые слова Филя:
- А чего б тебе, Роман Иванович, не покружиться? По стати подходишь, да еще и начальник. Маленько и тебе погулять надо, не старик какой, а то сухота съест.
- Хочешь, чтоб и меня с ума свела? - неосторожно отшутился Куш-Юр.
Эгрунь недалеко от них кружилась в хороводе, услыхала его слова и занозисто бросила:
- Не бойся! Кого другого, а тебя сводить не стану!
Куш-Юр, задетый ее словами, пренебрежительно дернул головой:
- Может, я и сам не захочу!
- Захотел бы, коли мог!
- Вот заноза! - только и нашелся что сказать Куш-Юр и вдруг попросил гармониста: - А ну, сыграй "Барыню"!
- "Барыню", "Барыню"! - Филь усиленно замахал руками.
Куш-Юр лихо заломил на затылок шапку, подтянул голенища сапог и направился в центр "мылька", но дорогу ему преградила Эгрунь. Сдвинув брови, кинула она хмуро и дерзко:
- Зачем мешаешь?
- Ты что за хозяйка? Хочу попеть-поплясать! - распалился Куш-Юр.
- Сегодня наш праздник, а не красный!