На него зашикали, его в толпу затолкали: прозвищем уважаемых не обзывают, меж собой можно, а в глаза - Роман Иванович, председатель. Вишь, как он с народом - по-зырянски поздоровался!
Неугомонные попытались перетянуть председателя себе в союзники - пусть заставит песельника еще что-нибудь сыграть-спеть, натешить им душеньку.
Но веселье скоро унялось. Раз пришел председатель - значит, скоро отъезжать. Толпа сама собой распалась. Вокруг каждого отъезжающего собрались родные, близкие, друзья.
Куш-Юр в сопровождении Варов-Гриша обошел весь караван, лодку за лодкой, деловито осмотрел укладку.
- За шкипера сойдешь! Ты укладывал? - спросил он Гриша, когда возвращались на берег.
- Все вместе. - Гриш видел - укладка понравилась председателю, и не захотел выставляться лучше других. Но похвала была ему приятна.
- Чего опоздал? Уговаривались - когда солнце пойдет за увал - садиться. Я уж думал - не придешь, без тебя отчалим.
- Да так… задержался… - Куш-Юр, зардевшись, снял ушанку, вытер вспотевший лоб. - Едете, значит? Это хорошо!.. - И поднял руку, прося внимания. - Товарищи миряне-зыряне!.. - обратился он опять по-коми.
Неожиданно встретившись глазами с Мишкой Караванщиком, Куш-Юр растерялся, почему-то вообразив, что тот знает, из-за чего он задержался. Слова, которые он хотел сказать, начисто вылетели из головы. И речь получилась не очень складной и необычно короткой - не такой, как хотелось. Куш-Юр поспешил закончить, пожелав отъезжающим доброго пути и удачи.
- Помните - здесь у вас верные друзья. Они всегда пособят в беде, - закруглился он и привычным ораторским жестом рубанул рукой.
Этот его жест был воспринят как сигнал к отплытию, и все разом пришло в движение. Начались взаимные поклоны, рукопожатия, поцелуи. Родители, взяв детей на руки, понесли их в каюк. Гриш вел за руку старшую дочку Февру, на другой руке с преувеличенной осторожностью, как все мужчины, он нес грудного сынишку. Ильку никак не отпускала бабушка. Елення нетерпеливо поглядывала на свекровку. "Хватит, старая, отдавай Ильку, надо и мне садиться в лодку. Гриш сойти должен, с родней проститься". Старуха Анн понимала красноречивые взгляды круглолицей невестки, но не торопилась расставаться с внуком. Как умела, ласкала она мальчонку: то прижмет к груди, то на руках покачает, как на качелях, то малицу расправит, то пимишки подтянет, чтоб лучше сидели. Даже черного котенка, которого внучонок увозил с собой и держал на руках, погладит по шерстке, по белым лапкам.
Наконец вздохнула, передала мальчика матери.
- С Богом! Береги несчастненького. Путь-то ваш дальний, долгий, - прослезилась старая Анн. - Следи уж, сноха, за детьми. В тайгу уезжаете, в безлюдье. Кабы опять чего не приключилось, как с Илькой, не дай-то Бог!
Не выдержала и Елення, зашмыгала носом.
- Уж так-то тревожусь, так-то тревожусь… Ой, не заштормило бы… - Хотела сказать, мол, как в тот раз, когда брала с собой Ильку на рыбалку, но плотно сжала губы, испугавшись, что воспоминанием о пережитом горе опять накличет беду, и теснее прижала сынишку к груди, как бы желая уберечь его от новых напастей.
- Ну, пошли сырость разводить при ясной погоде, - услыхала она за спиной притворно-строгий голос мужа. Он оставил грудника под присмотром сестренки и сошел поторопить жену. - Нечего носы вешать. Авось не зря наша выдумка-затея, - подмигнул Гриш Куш-Юру. - Еще кое-кого завидки возьмут.
- Не хвали кошку, пока не поймает мышку, - иронически заметил старший брат Варов-Гриша Петул-Вась. - Тоже в скитники, по-вашему, подадутся? В прежнее-то время за старую веру в скиты уходили, а вы, стало быть, новую придумали? - Вась, как и Гриш, бывал в солдатах, слыл грамотеем, "читальщиком", новой власти сочувствовал, но организацию постоянной пармы на выселке не одобрял.
- Не оговаривай на дорогу. - Старая Анн замахала руками.
- Не время нам, браток, перечиться. Все наши с тобой говорилки переговорены, - старался быть сдержанным Гриш. - В душе нет занозы. Видно будет - чья правда. Опять же разделились мы, в избе теперь просторнее стало. Каждый сам себе и бог и черт. Так что живи и не поминай лихом. - Он протянул брату руку.
- Я что? Я не против. К слову пришлось, - вяло тряхнул протянутую руку Петул-Вась.
- К слову! Люди все ж таки на новую жизнь настроились, а ты воду мутишь, - попрекнул его Куш-Юр.
Он отвел Гриша в сторону, заговорил уверенно, ободряюще:
- Что сомненья гоните - хорошо! Поначалу, конечно, и заминки будут. А там, брат, все уладится. Выйдет у вас для примера другим. Без взаимовыручки из нужды не выбиться. Верно ты сказал: люди позавидуют вам. Духом только не падайте, будьте как в бою… - Это были те слова, которые, смутившись, Куш-Юр позабыл сказать в речи и которые сейчас лились сами собой.
- Духом не падем, этого в голове не держим. Одна у нас дорога, и вертаться некуда. Доведем до делов, мать родная!
- Ну, ни пуха ни пера, поезжане! - Куш-Юр весело ткнул Гриша в плечо.
- Надо бы отваливать, чтоб мокроты не развели, да Сандра где-то запропастилась. Отпросилась к крестной, мол, на миг, а нет и нет. Чертова кукла!
Куш-Юр покраснел.
Гриш понял, что некстати упомянул про Сандру, растравил сердечную рану друга. Досадуя на свою оплошность, он поспешил утешить:
- Видать, не судьба, Роман Иванович…
- Об этом не будем! - отрезал Куш-Юр и направился к каюку.
Не доходя до лодки, он услышал обеспокоенный голос Еленни:
- Сандры-то нет…
Мишка Караванщик молчал. Поглядывая на Куш-Юра, он едва заметно улыбался, как бы говоря: "Ты здесь - я спокоен". Но Куш-Юр чувствовал - нет, не спокоен Мишка, притворяется, и на душе у него стало легче.
Сандра прибежала упарившаяся, взволнованная. Растолкав людей у сходней, вбежала в каюк и заняла свое место на веслах, рядом с Еленней.
- Все село, поди, обегала, - укорил ее муж.
Сандра порывисто вздохнула, вставляя весло в уключину, мельком взглянула на толпу, увидела у сходен Куш-Юра и отвернулась, чтобы не выдать своих чувств.
Вот и пришла эта минута…
- Роман Иванович, побывай к нам! - помахал рукой Варов-Гриш.
- Непременно!
Куш-Юру показалось, что Мишка недовольно покосился на Гриша - зачем тот зовет его в гости - и еще раз повторил:
- Непременно побываю!
Каюк стал отваливать. Забулькала, забугрилась круглыми мотками вода. И на какой-то миг тем, кто был в лодке, почудилось, что не они, а берег с провожающими, со взвозом и амбарами качнулся и поплыл.
За кормой, словно олений аргиш, вереницей выстроился караван лодок. А следом полетели пепельнокрылые, пронзительно кричащие чайки. О чем каркают они, что предрекают?
Путники налегли на весла, и лодки, казалось, тоже воспарили между двух небес - действительных и отраженных в зеркальной воде.
Ребятишки даже примолкли. Но не меньше, чем это ощущение высоты, их поразило то, что плывут они будто не вперед, а назад: колокольня посреди Мужей, казавшаяся сейчас вырезанной из синей бумаги и наклеенной на золотистое стекло, двигалась вместе со всем селом почему-то вперед.
- Назад, назад едем! - удивленно воскликнул Илька.
- Здесь самое быстрое течение, - прошепелявил Сенька Германец. - Середина реки, стрежень. Обратно тащит лодки. Вот перевалим за середину и поплывем вперед.
Он сидел, крепко держась за руль. Улыбка не сходила с его лица, напоминавшего берестяную маску, - с острым подбородком, широким лбом, маленькими, как бедные чешуйки, глазами, над которыми словно приклеены пучки бровей из бурой и ломкой оленьей шерсти.
Мальчик слушал внимательно, кивал головой, будто понимал. А Сенька и впрямь подумал, что все объяснил малышу. И чтобы доказать свою правоту, скомандовал срывающимся фальцетом:
- Давай нажимай!
Но и без его команды гребцы дружно работали веслами.
Вскоре караван оказался рядом с тальниковым островом, узким и длинным, как бы разделившим реку на две части.
Гребцы оставили весла, залюбовались родным селом.
- Хорошее место выбрали когда-то старики, якуня-макуня, - нарушил молчание Гажа-Эль и сдержал готовый вырваться вздох сожаления: ему вдруг не захотелось уезжать.
А женщины себя не сдерживали.
- Кресты-то так и горят на солнце! Боже ты мой!
- Родные крыши - вон, вон! Аж сердце щемит!
- Красота-то какая! Мужи - будто пароход, - воскликнул Сенька Германец.
- Красота, а мы покидаем, - хныкнула Гаддя-Парасся. - Кабы не нужда… Будь проклята эта жизнь!
Неожиданно из-за реки донесся колокольный звон. Что тут началось! И взрослые и дети закрестились, да так истово, а женщины еще и запричитали:
- Суббота ведь сегодня. А мы?! Не услышим более Божьего голоса. Не будет он ласкать и радовать души наши грешные в глухом лесу…
Гриш беспокойно оглядел своих спутников. Прорвало все-таки, где не ждал. Раскиснут - тогда совсем беда.
- Ну-ну, поехали. Чего завыли… - тихо сказал он.
- Из-за тебя все! Увозишь вот!
От жены он такого не ожидал. Но с ней было проще, ей ответил строго и твердо:
- Ладно уж! Взялись, коль поехали. - И опустил весло на воду.
Караван нехотя тронулся с места. Взрослые погрузились в невеселые думы. Зато ребятню охватил невероятный восторг. Вдоль острова расстилался ярко-желтый ковер первых весенних цветов, которые распускаются на еще холодной и затопленной земле.