Здесь было спокойней. Малые Оковы - центр бывшей МТС, село расположено на равнине и лучше благоустроено, на колхозной ферме введена малая механизация - автопоилки, подвесные дороги, в свинарнике два слесаря монтировали самодельный транспортер для выброски навоза. И машины стояли на закрытом зимнем хранении, некоторые ремонтировались в мастерских, хорошо оборудованных, имеющих токарный цех и небольшую литейку.
Но работали колхозники с прохладцей, производительность труда была невысокой.
- Трудодни, - объяснил председатель колхоза Смирнов, когда они уединились в его просторном и богато обставленном (недавно здесь сидел директор МТС) кабинете. - Урожай от бога, а бог, он здесь редко милостив. Да и когда милостив, государству - плановые поставки, МТС - за технику. И не по урожайности платили, а с гектара мягкой пахоты. Дочиста сусеки выгребут.
- Где же выход?
- Закупочные цены надо выровнять, привести в соответствие с промышленной продукцией. Не просто повышать, а выровнять. - Смирнов сказал это как давно продуманное. - За каждую железку дерут, а хлеб вроде сам родится. И второе: самостоятельность нужна. Самостоятельность сеять то, что нам выгодно, что у нас растет.
С ним, таким спокойным, серьезным, знающим дело, можно было говорить начистоту. Щербинин не раз встречался со Смирновым на районных совещаниях, знал, что он по образованию агроном, председательствует в Малых Оковах бессменно восемнадцать лет, после возвращения с фронта, - случай редкий, почти единичный, - но Смирнов как-то держался в тени, не любил выступать, а если Баховей все-таки его вытягивал на трибуну, говорил о текущих делах слишком буднично, даже скучно.
- Как вы считаете, почему все же Балагуров с таким триумфом выступил на конференции, а не я, например?
Смирнов чуть заметно улыбнулся:
- Вы же были заодно с Балагуровым.
- Да, но мое выступление было встречено сдержанно.
- Сочувственно, - уточнил Смирнов. - Мы знали о вашей судьбе, но за год мы успели познакомиться и с вами. - Помолчал, пристально посмотрел на сидящего напротив Щербинина. - Вы слишком строги, товарищ Щербинин, слишком требовательны. Простые хозяйственные вопросы возводите На уровень политических. А нам организационную работу надо наладить, надо добиться, чтобы дело у нас в руках кипело. Ведь можем мы работать, можем! В войну мы были героическими людьми, мы шли на любые лишения, голодные, раздетые, разутые, нас не надо было агитировать, но то - война, с той поры прошло немало лет, сколько же можно!.. Балагуров не кричит, Балагуров приветствует перестройки, Балагуров ищет - может, с излишней легкостью, с шутками-прибаутками, но ведь и по ним мы истосковались. По простому человеческому слову, о простых житейских делах, о крестьянском нашем деле. Мы теряем крестьянина-земледельца, знатока и хозяина земли, он не отвечает за нее, она ничья.
- Колхозная, - обронил Щербинин устало.
Умелый и знающий практик Смирнов в сущности повторил слова Градова-Моросинского. Не бесспорные слова, но спорить не хотелось.
Щербинин попрощался и отправился в Дом колхозника. С председателем Совета встречаться не было нужды: здесь хорошая средняя школа, клуб и Дом культуры, самая крупная сельская библиотека, жалоб от жителей в последние месяцы не поступало.
На следующий день побывали еще в трех колхозах: в Хомутери и в двух татарских - Каримове и Дямилькино.
III
"Привет, старик!
Ну как ты там проживаешь, в родной столице? Что новенького?
Впрочем, газеты с новостями и я сам читаю, репродуктор недавно купил для "последних известий" и сводок погоды, но вдруг у вас Охотный ряд пропал или Манеж переместился - а? Не один год все-таки шлифовал подметками те тротуары, москвичом стал почти, имею право интересоваться. Или не имею?
У нас тут произошли великие события местного значения - после конференции, на которой потерпел поражение Баховей, первым секретарем райкома стал мой отчим Иван Никитич Балагуров. А мой отец, как ты знаешь, после матери возглавляет райисполком, а я изображаю текущую сельскую действительность, которая незаметно стала для меня родной.
Но самое интересное для меня - преображение моего отчима, который никогда не был борцом, не имел здесь особого авторитета, и вдруг взорлил всем на диво, взлетел. И люди как-то сразу поверили ему, пошли за ним.
Сейчас мы заняты уточнением планов и обязательств на следующий год и горячо поощряем здоровую инициативу и творчество масс - пусть они энергичней творят историю. Когда нужные цифры будут разверстаны по хозяйствам и торжественно выстроены в праздничных листках обязательств, колхозно-совхозные массы поднимут за них свои мозолистые руки, а мы напечатаем те цифры с пометкой: "приняты единогласно".
А еще, старик, к нам пришла зима.
Всю ночь и все утро сегодня падал снег, валил густо, хлопьями, и сейчас все село - улицы, крыши, дворы, палисады - побелело, все в искрящейся обновке, и тишина такая, словно мир удивлен новым нарядом, оглядывает себя, прислушивается… Утром иду в редакцию, и хрупт-хрупт-хрупт под ногой, свежо так, сочно. Оглядываюсь - следы меня догоняют, черные вороны у дороги метят свой путь крестиками, впереди собака бежит, коготки оставляет на снегу вместе с лапами. Столько разных следов, и все четки, рельефны. К вечеру многие будут погребены снегом, другие затопчутся, сотрутся бесчисленным повторением и на их месте появятся тропки, дороги, целые зимние тракты. Но и они весной будут уничтожены вместе со снегом, потому что это были зимние, временные пути…
Ну вот, в лирику ударился, недалеко до философии. Ах черт! Все же гораздо проще, ординарней: произошла смена времен года, тыщи раз она так происходила, миллионы раз - шарик крутится и крутится, вот он прошел еще четверть оборота вокруг солнца, стало холодней, втугую застыла и зазвенела Волга, пошел снег, и моя хозяйка достает с печки шубу с валенками, а вечно улыбающийся рыбак-умелец Шатунов стучит утром в оконную раму, чтобы я собирался на водохранилище. По перволедью хорошо берет всякая рыба, а хищная - судак, окунь, щука - особенно. Отдохнем на свежем воздухе, выпьем бутылочку ради воскресного дня, наберемся сил, а заодно и рыбки принесем.
Очень ведь просто, а, старик? И очень надежно все устроено. Чего же мы идем, кривляемся, выдумываем, учим, преследуем друг друга?
Но хватит, заканчиваю, ты уж и так, наверное, озадачен, думаешь, что я распустился в своей глухомани, захандрил как самовлюбленный провинциал в сырую погоду. Все хорошо, все очень хорошо, старик. Спасибо тебе за письмо, за память обо мне.
Кланяйся Москве, столице мира и всего прогрессивного человечества.
Салют! Вадим Щербинин.
P. S. Вадим Щербинин - мой газетный псевдоним, который я хочу узаконить. Это не смешная претензия, старик, мне надоело выдуманное имя и чужая фамилия, у меня, слава богу, есть своя. А имя я и сам теперь в состоянии выбрать".
IV
За дальней околицей Хмелевки, у Выселок, на самом берегу застывшего снежного залива бойкое рабочее оживление - здесь зачинается утководческая ферма совхоза.
Уже поднялись в человеческий рост кирпичные стены инкубатория и брудергауза, застроенные месяц тому назад. Работают две бригады, каменщиков и плотников, но каменщики сегодня отдыхают - дома - кончился кирпич. К вечеру должны привезти, если бульдозер расчистит переметенную вчерашней метелью дорогу.
У плотников дело пока не останавливалось. Бревна и пиломатериалы завезли сразу на оба здания, и в тот же день плотники начали готовить нахлопные венцы под крышу, детали самой крыши и все деревянные узлы зданий: дверные и оконные косяки, переводины для пола, матицы для потолков, оконные переплеты. Эти последние можно бы заказать в местном промкомбинате, но тому давай деньги на бочку, а откуда в совхозе деньги, из оборотных средств выкручиваются, и, стало быть, столярную работу тоже делай своими силами, без нужных приспособлений и механизмов, прямо на улице. Сбили на скорую руку верстаки, сколотили стол для пилы-циркулярки, установили ее вместе с Электромотором возле Выселок - осветительная сеть для подключения рядом - и давай пили, режь, стучи, работай всласть.
А холодновато уже, морозец к пятнадцати градусам, рукавицы надолго не снимешь. Если взыграет ветер, как вчера, то и уши малахая завязывай. Ну, правда, стены у каменщиков растут быстро, есть куда спрятаться, даже вместе с верстаками - пусть над головой небо, но с боков затишек верный. Еще недели две такой работы - и крышу можно будет ладить.
Чернов руководил плотниками, а прораб Кузьмичев, ответственный за все строительство, каменщиками. При его бойкости и расторопности это не составляет труда, к тому "же оба объекта в одном месте, люди все на глазах, а покрикивать Кузьмичев любит. Васька - туда, Ванька - сюда, Митька - там, Витька - тут, и идет, кипит дело, а сам в контору наладился. Быстрый человек.
- Иван Кирилыч, иди-ка сюда!
В точку. "Иди-ка сюда". А мог бы и сам подойти, без дела ведь стоит, да и моложе раза в два. Настоящий начальник!
Кузьмичев с папироской во рту постукивал ногой об ногу у кирпичной стены, грелся. Не туфельки надо было надеть, а валенки - не прыгал бы теперь, как козел, с папироской.
- Ты чего, Кирилыч, плетешься так? Не заболел?
- Здоровый, - сказал Чернов. - Не рысить же мне на седьмом десятке.
- Ладно, ладно, вон как усы-то распушил, за жениха еще сойдешь. Рамы у тебя кто будет вязать?
- Сам, кто же еще. Молодые не умеют. Шатунов вон о рыбалке грезит, ногу себе чуть не оттяпал в задумчивости.
- Радостно. Один да на морозе ты всю зиму протюкаешь. Разве мне подключиться?
- Если умеешь…
- Я все умею, Кирилыч. Доканчивайте этот венец, я сбегаю переобуюсь - задрог совсем.