Обедали в Больших Оковах - старом селе, основанном, как и соседние, в восьми километрах, Малые Оковы, каторжанами еще при Петре 1. Тогда это был лесной край, каторжане осваивали Заволжье, много лесов свели под пашню, остальной ушел с годами на топливо и жилье, и сейчас вокруг была голая, изрезанная оврагами степь, а Большие Оковы и располагались по берегам оврагов, голых, весной и осенью непроходимо грязных.
Столовая райпотребсоюза, небольшая, на четыре столика, была уютной, но пустой: здесь столовались только рабочие местного кирпичного завода, принадлежащего районной строительной организации, колхозники заходили редко, когда привозили пиво.
Повариха - она была и за официантку - принесла им по тарелке густого борща, котлеты и компот. Больше в меню ничего не было.
Щербинин ел равнодушно, не чувствуя вкуса от частого курения, Курепчиков - жадно, торопливо, как новобранец под взглядом старшины, зато дядя Вася благодушествовал за всех троих. Он вкусно чмокал, облизывал ложку, нахваливал стоящую рядом повариху - молодая, пышная, сдобная, белые руки под грудью, - и рябое лицо его с маленькими хитрыми глазками светилось от удовольствия, от наслаждения. Странным было, что при такой любви к еде дядя Вася оставался маленьким и худым, как подросток. Правда, забот у него было много: вечно большая семья, лучший кусок детям, а теперь. - внукам.
В прокуренном правлении колхоза их встретил сам председатель Илья Хамхадыр, по прозвищу Илья-пророк. Смуглый, чернобородый, как цыган, и громогласный, как уличный репродуктор, он, не успев поздороваться, заорал о том, что районные власти не оказывают никакого внимания Большим Оковам. В Малых и тракторные мастерские свои, и гараж есть, и склад запчастей под коровник приспособили, а здесь ничего, все делай сам. А на что? Где деньги? У меня в кармане - вошь на аркане, ссуду давно проели. Хамхадыр упреждал возможное ОВ.
- Сядь, - приказал Щербинин, устало присаживаясь у его стола. - Тебя за горло, что ли, пророком-то прозвали?
- За что же еще! - Хамхадыр сел за стол, сунул в середину бороды папиросу, бросил пачку на стол и чиркнул зажигалкой.
- Да, больше не за что, - сказал Щербинин, закуривая из его пачки. - Орешь, а ведь знаешь, что в Малых Оковах все это богатство от МТС досталось, не районные власти подарили. Не перевозить же гараж и мастерские к тебе. Ты сколько здесь работаешь?
- Пятилетку выполнил, теперь вот другую хочу.
- Так будешь работать, не выполнишь - уберем. Грязнее твоего села нет. Почему овраги до сих пор не перегородил? Сделай из них пруды, запусти карпа, карася, по берегам насади ветел - село сразу примет другой вид. И на улицах давно пора сделать посадки.
- А деньги?
- Никаких денег, в общественном порядке. Обяжите с председателем Совета каждого колхозника, каждого жителя посадить перед своим двором по десятку деревьев, и село будет озеленено. Поезжай в Уютное, погляди - все село, будто парк, и ни рубля на это не истратили ни Сутулов, ни Ванин. И лесополосы у них отличные, и лес рядом. Илья-пророк! Орешь по всей степи, а ни кустика, ни деревца за столько лет не посадил. Ты посторонний человек здесь или кто?
Хамхадыр, когда его уличали в явном упущении, сразу становился тихим, виноватым, - на время, пока ему не за что зацепиться в разговоре, нечем оправдаться. Сейчас он ждал, когда Щербинин начнет снимать с него стружку за животноводство или за земледелие. Тут уж он не останется виноватым. Но Щербинин разговор на этом закончил и велел вызвать председателя сельсовета, с которым вскоре ушел на фермы, а Хамхадыра оставил с Курепчиковым - расскажи-ка корреспонденту об итогах года и перспективах на будущее, фермы мы осмотрим без тебя.
Председатель сельсовета Градов-Моросинский, потомственный интеллигент, деликатнейший человек, склонный к философской созерцательности, тоже ожидал, что с него спросят не за колхозное производство, а за школу или сельские культпросвет учреждения. Он никогда производством не занимался, учитель, сын учителей, оказавшийся здесь благодаря деду и бабке, учителям-народникам, приехавшим сюда в прошлом веке сеять разумное, доброе, вечное. Внук успешно продолжал их дело, его уважали большеоковинцы - все они получили начальное образование если не у него, то у его родителей или у деда с бабкой. Депутатом сельсовета он был всегда, со дня образования Совета, а в председатели его сосватал Хамхадыр в первый год своей работы здесь - очень ему понравился этот умный и безвредный старик. Хамхадыру тогда было тридцать лет, и пятидесятилетний Градов-Моросинский, с чеховской бородкой, в пенсне, показался ему стариком. Из уважения к нему и для солидности Хамхадыр отпустил бороду. В районе больше не было бородатых председателей.
- Хамхадыр - цыган, что ли? - спросил Щербинин.
- Не совсем. - Градов-Моросинский озадаченно посмотрел сбоку на шагавшего рядом Щербинина: почему его заинтересовала национальность председателя колхоза? - Дед его был цыган, а отец уже наполовину: он, знаете ли, родился от русской матери, женился тоже на русской и жил оседло в городе. Товарищ Хамхадыр приехал к нам как тридцатитысячник.
- Сельское хозяйство знает?
- Как вам сказать…
- Как есть, так и скажите.
- Я, знаете ли, не специалист и не считаю себя достаточно компетентным, чтобы судить о степени его осведомленности в сельском хозяйстве. По образованию он инженер-металлург, но город не любит, тянет его в степи, летом не слезает с лошади и с утра до ночи пропадает в поле - вероятно, сказывается наследственность. Очень любит лошадей. На машине ездит только в райцентр или в область. Довольно оригинальный человек. Мы дружим семьями, его жена, медработник по профессии, акушерка, часто пользуется книгами из моей личной библиотеки.
- Ведите меня сперва на конюшню.
С неба опять посыпалась крупа, Щербинин поднял воротник теплого пальто. Было знобко и как-то одиноко. Домишки стояли будто съежившиеся, на крышах в большинстве солома, идти трудно: глинистая, круто замешенная осенью улица была в крупных мерзлых кочках. Большие Оковы всегда были грязным селом. Как Хляби в прошлом. Хотя дождей в этом краю выпадало меньше. Зимой тридцать первого года на Щербинина с Баховеем здесь напали ночью сыновья кулака Пронькина. Четверо. Успели пальнуть из охотничьего ружья, но промазали, Баховей кинулся на стрелявшего, Щербинин догнал старшего, выбил из его рук кол. Остальных двоих взяли у шинкарки Вьюшкиной и той же ночью увезли в Хмелевку. Баховей был молодцом в таких делах.
- Из Пронькиных вернулся кто-нибудь? - спросил Щербинин.
- Никто, - ответил Градов-Моросинский. - Злые, знаете ли, были люди. Необъяснимо злые.
- Почему же необъяснимо - обычная классовая ненависть.
- Мои предки были дворяне.
- Это - исключение. Большинство дворянской интеллигенции в революцию было не с нами, им достаточно было буржуазной республики.
- Простите, но у меня на этот счет есть свое мнение. Может быть, вам покажется странным, но я считаю бедой то, что мы лишились русской интеллигенции, с ее многовековой культурой и традициями.
- Я так не считаю. У народа была своя культура, свои традиции. И потом, мы сразу приступили к созданию своей интеллигенции.
- Из вчерашних, простите, рабов, с рабской психологией.
- Да. Ваша дворянская культура уживалась с рабством.
Они подошли к конюшне, длинному деревянному сараю, крытому соломой, поздоровались в тамбуре с пожилым конюхом, который сидел в углу на сене и ремонтировал хомут.
Навозу в конюшне было столько, что лошади доставали головами до крыши. Конюх объяснил, что председатель приказал не чистить - пусть-де образуется удобрение. Четвертый год не чистят. Весной конюшню перенесут на другое место, навоз сгребут бульдозером и - на поля: так дешевле.
- А ты сам как думаешь? - спросил Щербинин конюха.
- Мне что, я как прикажут. Коровник вон прошлым летом перенесли на другое место.
Они сходили на молочную ферму и убедились, что указания Хамхадыра послушно выполняются: рядом с коровником высился полутораметровый длинный прямоугольник навоза - прежнее место коровника. На ферме был бригадир и два скотника. Эти тоже сослались на председателя, все трое молодые, бригадир с образованием зоотехника. Щербинин был взбешен:
- Председатель, председатель! А вы куда смотрите? Вы не хозяева, что ли?
- Какие мы хозяева! - засмеялся скотник.
Щербинин плюнул и пошел через овраг на бугор, где стояла, как в Хлябях, под открытым небом колхозная техника. Хамхадыр чуял, что за нее попадет, когда говорил, что в Малых Оковах есть мастерские и гараж, а у него нет.
В сельсовете Щербинин потребовал решения сессий на последние годы и убедился, что председателя колхоза заслушивали лишь один раз, да и то формально, для галочки.
- Вот ваша культура, - сказал он безжалостно Градову-Моросинскому. - Вы представитель народной власти здесь, вы обязаны быть в курсе колхозных дел, а вы не знаете их, не можете объяснить причин этого безобразия.
- Простите, но общую причину я объяснить могу, - смущенно возразил тот, протирая носовым платком стекла пенсне. - Причина заключается в том, что колхозы не имеют самостоятельности, они делают то, что им прикажут сверху, председатель практически подчинен райкому, а не колхозному собранию.
Щербинин вздохнул. Перед ним сидел книжный человек, ушибленный общими вопросами, неглупый, но не способный к практической деятельности.
Возвратившись в правление колхоза, Щербинин дал разгон Хамхадыру, послал Курепчикова сфотографировать конюшню и навозное место старого коровника, потом отправились в Малые Оковы ночевать.