15
Капитан первого ранга Серебряков читал неторопливо, с воодушевлением; матросы и офицеры, выстроенные на палубе корабля по большому сбору, стояли тихо и неподвижно.
- Боевая часть службы наблюдения и связи противолодочного корабля "Бодрый" объявляется отличной в соединении...
Эти заключительные фразы приказа теплой волной колыхнулись в душе старшего лейтенанта Грачева, он посмотрел на рядом стоявшего Кесарева, тот улыбнулся ему краешком губ, подмигнул, мол, поздравляю.
Строй распустили. Скляров подошел к Грачеву и тепло пожал ему руку:
- Молодцом. Так держать!.. - И, косо взглянув на? Кесарева, добавил: - Я бы хотел и вас видеть среди победителей в соревновании. Свою боевую часть вы также можете вывести в число отличных. Что, разве нет пороха в пороховницах? - и он добродушно улыбнулся.
Кесарев замялся, однако не смолчал.
- Слабину мне надо выбирать, товарищ командир. Сами ведь говорили...
- Ну и выбирай, - улыбка с лица Склярова сбежала. - А то ведь сам знаешь - отстающих бьют!..
- Вот так, Сережа, - сказал Грачев, когда Кесарев вслед за ним вошел в каюту и сел. - Ты знаешь, чего это стоило всем в БЧ и мне, конечно? Сутками, неделями на корабле. У меня даже на берегу в ушах звенит морзянка. Спасибо Крылову, очень старается. Теперь только бы удержать то, что сделано. Получить звание легче, чем удержать его. Ты что молчишь?
Кесарев в раздумье обронил:
- Рад за тебя, Петр, поздравляю. Это большой успех.
- А я рад, что комбриг оставил тебя на корабле. Я не знаю, сердишься ли ты на Склярова, если да, то напрасно. Он ведь просил тебя хорошо все обдумать, а уж потом садиться за рапорт. А ты разве подумал?
- Обида во мне бушевала, - признался Кесарев. - Ну, ладно, кажется, все осталось позади. А тебе, Петр, большое спасибо за поддержку. Мировой ты человек! - Он встал, прошелся по каюте. - Да, корабль... Ты знаешь, в нем святость какая-то... На корабле мы живем, как на острове, но тысячами нитей связаны с землей. Вот причал, да? Где бы ни был наш "Бодрый", а возвращается он к причалу. Я к тому, что корабль - это особый клочок родной земли.
Помолчали. Потом Петр заговорил:
- Ты вот о корабле... Верно говорил, но прежде надо в себе разобраться. Сложная эта штуковина - себя понять, на что ты способен и к чему душа лежит. Иной идет в потемках, не может сам найти дороги, ждет когда ему фонариком посветят. Ну, а кто тогда зажигать будет эти самые фонарики? Вот оно что - зажигать!..
Они говорили о службе, о том, кого какая дорога привела к морю. А потом как-то сам по себе разговор перешел на семейные дела.
- Ну, как Наташа, пишет? - спросил Петр.
Кесарев почему-то молчал, он лишь хмурил брови, отчего лицо его становилось каким-то серым, натянутым. Но вот на нем вспыхнула улыбка, и голосом, в котором Петр уловил разочарование, он сказал:
- Кажется, у нас с Наташей все кончено... Я этого ожидал. Да, я этого ожидал.
- Что еще? - Петр смотрел на него, не мигая.
Кесарев достал из кармана кителя письмо, протянул его другу:
- Прочти... - Он усмехнулся. - Она ненавидит меня; она давно вырвала меня из своего сердца. Ты знаешь, я не ожидал, что она такая злая...
Он говорил, но Грачев не прислушивался к его голосу, а читал письмо. Кажется, Наташа выплеснула в нем всю свою злость к мужу. Но больше всего Петра обескуражили вот эти ее слова:
"К тебе я не вернусь. Да и к чему? Твоя любовь живет там рядом с причалом".
Нет, она не так глупа, чтобы оставить сына без отца; нет, она по-прежнему любит Сергея, просто она все еще не пришла в себя, потому так и написала.
- Ну, теперь ты все понял? - спросил его Кесарев.
- Я - да, понял, а ты, видно, нет, - Грачев отдал ему письмо. - Вот что я думаю - тебе надо ехать к ней, и там, на месте, все решить. Неужели ты не понял, что до слез ее обидел? Она же видела тебя с Верой... Эх, Сергей, ну зачем ты с этой Верой?..
- Ладно, хватит... Что было, то было... И былью поросло, - добавил он смеясь. - Мне нужно побыть одному. И ей тоже. Мне надо в себе разобраться, и ей - тоже. Я, конечно, могу съездить к ней, я могу упасть перед ней на колени. Ради сына могу это сделать. Но только не сейчас. Мне важно в себе разобраться. И прошу тебя, Петр, не говори мне больше об этом. Может, у меня кипит в душе, а ты еще огня добавляешь. Только не сердись. Ты со своей Ирой разве все решил? Туман у тебя перед глазами. Туман, и ничего ты не видишь перед собой. Ослеп ты... - Кесарев сделал паузу, потому что увидел, как нахмурился Грачев, сжал губы так, что они посинели. - Я бы этой Ире показал где раки зимуют...
Он хотел сказать еще что-то, но Петр резко прервал его:
- Прикуси язык... - Он подошел к столу и, не глядя на Кесарева, добавил с ожесточением. - Ты не знаешь Иру, она очень добрая...
- Как же - ангел! - Кесарев насмешливо прищурился. - Еще бы - ведь она дочь нашего комбрига товарища Серебрякова. А он, этот милый отец, даже не видит, как ты страдаешь.
- Сергей, не говори глупости, - вспылил Грачев. Но Кесарев, будто и не слышал его, продолжал:
- Ты просился у него на пять суток съездить в Ленинград? Просился. Отпустил он тебя? Дудки? А ведь Ира просила приехать, а?
Грачев молчал. В сущности, Кесарев прав - мог бы комбриг отпустить его на пять суток в Ленинград. Уж так просил Петр, уж так просил, но Серебряков был неумолим. "У тебя по горло дел на корабле, да и ей, Ире, не до встреч, - сказал он. И, подумав, добавил: - И впредь прошу по этим вопросам ко мне не обращаться. У вас есть свой командир". Сказал жестко, давая понять: личные мотивы не должны брать верх над служебными делами. Грачев смолчал, хотя разговор с Серебряковым растравил ему душу.
- И все же ты, Петр, человек счастливый, не то, что я, - после недолгой паузы вновь заговорил Кесарев. - Ира, безусловно добрая, но она не в моем вкусе. Нет, блондинки не в моем вкусе.
- Ты с этой Верой свою честь запятнал, - вдруг сказал Грачев. Он ожидал, что друг обидится, станет доказывать обратное, а он улыбнулся.
- Вера, она же... Эх, - махнул рукой, - да что тебе говорить, не поймешь ты меня... Ладно, я пойду, а то Савчук давно ждет меня...
Глядя ему вслед, Грачев крикнул:
- Ты все же напиши ей!..
Всю ночь вместе с Кесаревым Савчук провозился с прибором, и когда наконец закончил работу, устало присел. Теперь, когда все сделано, Савчук подумал о Кесареве. "Без его помощи я бы еще сутки возился с электросхемой", - отметил он в душе. Взглянул на Кесарева, минер собрал в ящик инструменты, разные провода и, надев китель, спросил:
- Может, я все это отнесу?
- Да, конечно, - согласился Савчук. - Иди отдыхай, Сергей, к прибору осталось подключить питание. Спасибо за помощь...
Но Кесарев почему-то медлил. Он так увлекся делом, что не замечал времени, хотя было уже поздно.
- Иди, Сергей, дома ведь жена тебя ждет, - сказал Савчук, и тут же на его лице застыло выражение сострадания. - Извини, я забыл, что ты один... Извини... - Он снял очки, подержал их в руке, потом снова надел. - Глупый я человек, Сергей. Старый и глупый, память дырявая. Я не хотел обидеть тебя...
Кесареву стало жаль его.
- Пустяки, Евгений Антонович. Я не очень-то страдаю. Если честно, то я верю, что Наташа вернется. Я ей уже два письма послал. Неужели не приедет? Нет, не верится. Она не жестокая, Наташа, она добрая...
С этими словами он ушел к себе в каюту, а Савчук все еще возился с прибором. Уже занимался рассвет, серый горизонт окрасился в розовые тона. Исчезла мглистая дымка, море проснулось, посветлело. Белая пузырчатая пена волн ярче подчеркивала его голубизну. Бухта огласилась корабельными звонками.
"Надо бы сегодня сходить к Юле", - подумал Савчук, да и Журавлев пригласил его в гости. "Если не придешь, - говорил ему адмирал, - Юля очень рассердится. В пять вечера ждем, слышишь?"
Савчук посмотрел в иллюминатор. В бухте бугрились волны. Над ними с криком носились чайки. Чего Савчук не терпел, так это их крика. Пронзительный и жалобный, он всегда предвещает непогоду.
В каюту вошел Грачев, поздоровался.
- Погода портится, - с грустью сказал он и сел на стул. - А вы, Евгений Антонович, опять всю ночь просидели?
- Неважно, сколько я сидел, важно, Петя, другое - я, кажется, нашел то, что надо. Теперь "аппарат ИКС" заговорит своим голосом. - Савчук повесил полотенце, расчесал перед зеркалом волосы и тоже сел.
Грачев сказал, что на флоте объявлено штормовое предупреждение. Рейд закрыт и, наверное, на двое-трое суток.
- А что, твой Гончар все еще на гауптвахте? - неожиданно спросил Савчук.
- Уже отсидел, вчера вернулся на корабль.
- Жаль, что вы не защитили матроса, - заметил Савчук.
Петр сердито отрубил:
- Его судить мало. Корабль опозорил... И училища ему не видать, как своих ушей. Какой из него офицер?
- Н-да, - задумчиво произнес Савчук. - Сядь ближе, расскажу об одном случае...
Петр придвинул к нему кресло.