- Ты куда, Серега?
- На кудыкину гору. Слыхал о такой? В Новую Михайловку.
Бабка подала Элле стакан воды. Зубы у девушки звонко постукивали о стекло.
Никола схватил с шестка кринку и, облив молоком штаны, подскочил к Элле. "Боже, какой неуклюжий", - подумала Элла.
- Она уже улыбается, - обрадовался Никола, - а выпьет кринку и вовсе хохотать будет. - Он обернулся к Сергею. - Вместе, что ли, пойдем?
Сергей махнул рукой - жест, который обозначал примерно следующее: брось, один схожу. Надвинув кепку на лоб, так что сломанный козырек прикрыл правую бровь, и тяжело вздохнув, Сергей вышел на улицу.
- Сколько до этой самой Новой Михайловки километров? - спросила Элла у бабки.
- Четырнадцать, ну, а в грязищу-то, почитай, и все тридцать наберутся. У нас тут так.
Сергей возвратился под утро. За окном раздался окрик: "Тпрру, тпрру!" В сенях тяжело застучали сапоги. Холодный ветер ворвался в избу.
Над Эллой наклонилась широколицая женщина в белом халате и спросила участливо:
- Ну, как мы себя чувствуем?
* * *
Было совсем светло, когда Элла проснулась. Ходики показывали тридцать пять восьмого.
Гремя ухватом возле печки, бабка сообщила, что парни ушли к машине и обещали вернуться. Фельдшерица уехала еще под утро.
- Ну как, поправилась?
- Ничего… Часы верно идут?
- Кто их знает. Идут и идут.
Элла пошла к тракту по той же проселочной дороге, по которой вчера они втроем добирались до Старой Михайловки. Бурливого потока, где Сергей чуть не уронил Эллу, уже не было, текла мелконькая - курам перебродить - речушка. По жнивью возле тракта шел гусеничный трактор и тащил за собой на канате "газик". За "газиком" бежал Сергей и что-то кричал. Увидев Эллу, он замахал рукой. Когда трактор остановился и стал приглушенно фыркать, Элла услышала:
- Айда в машину!
И вот "газик" снова бойко бежит возле тракта. Подсохшая, загустевшая за ночь грязь с ожесточением бьет по кузову.
- Как здоровье? - спрашивает шофер. Сам он выглядел помятым, оброс бородой и смотрел еще более угрюмо, чем вчера.
- Сегодня мы в норме, - ответил за Эллу Сергей. - Вот только не знаем, выкушали утречком что-нибудь или нет.
Элла хотела сказать: "И вовсе неостроумно", но вместо этого улыбнулась.
- Нет, не ела. Старуха предлагала, а я не стала.
- Вы допустили страшную ошибку, я вам скажу. Но она поправима. Микола, дай-ка мешок.
Сергей выложил на газету хлеб, огурцы и яйца.
- Может, чемодан подать? - предложил Никола.
Элла мотнула головой:
- Не надо.
- Мы уж с ней запросто, по-семейному, - Сергей подал девушке перочинный ножик.
- А соседка-то у тебя сегодня совсем тихая.
- Выучка, Микола. У меня строго. По утрам порка. Армейским ремнем. Себя кормлю сырым мясом, а ее растительной пищей.
Лоб у Сергея был перевязан. Бинт загрязнился и сползал на брови, оголяя засохшую рану.
- К чужой жене вздумал ночью присоседиться, - усмехнулся Никола. - И вот к чему это привело. Сколько раз я предупреждал…
- Правда твоя, Микола.
- Да скажите вы серьезно, - стала сердиться Элла.
- Из-за вас человек потерпел. Шибко торопливо сунулся в какие-то сени. Лоб пострадал, но и сени, говорят, не устояли.
Элла ела с большим аппетитом. Ее локоть касался локтя Сергея. И она, к удивлению своему, замечала, что это прикосновение приятно ей.
- Так же бы вы здорово работали, как балагурите, болтуны иванычи, - сказала она со смехом.
- Это вы зря, - сурово проговорил шофер. - Совсем даже напрасно. Трактористы они у нас - дай бог каждому: И хошь - на тракторе, хошь - на комбайне.
- Коля, замри! - недовольно выпалил Сергей и, чуть помедлив, добавил: - А то мы щас с Миколой лопнем от важности. - Повернувшись к Элле, он сказал, улыбаясь: - Не могу, понимаешь, когда меня хвалют. Стыдобища берет, аж сквозь землю провалился б. И сам не знаю, от чё. А Микола вот ничего, не возражает, тока сопит завсегда.
Элла ела, а парни говорили о совхозе, в котором работали, о всходах озимых, о запасных частях к тракторам и о многом другом, о чем девушка пока еще имела весьма смутное представление. Из разговора она поняла, что они возвращались с областного совещания механизаторов.
Машина нырнула в густой сосняк. Здесь почва была песчаная, и ровный как стрела тракт казался почти сухим. Ехать было легко.
Далеко впереди стали вырастать над трактом дома, каланча, церковенка без креста, и "газик" неожиданно выскочил в поле.
- Раздолинское, - сказал Никола. - Прощайся, Серега, с невестой. А мы отвернемся.
Они снова начали подшучивать друг над другом и над Эллой. Громко смеялись. А прощались серьезно: пожали руки, пожелали добра. Через минуту машина исчезла за поворотом улицы.
Элла смотрела на дорогу, и ей было почему-то обидно. Она думала, что начиналось что-то большое, особенное, и никак не ожидала, что все закончится так обычно.
ЗА ОПЫТОМ
Все получилось как-то не очень славно. Когда муж Нонны Петр получал в городе новое назначение - он преподаватель физкультуры, - то ее обещали устроить в библиотеку. Однако в библиотеке место оказалось занятым: кто-то собирался увольняться, уже почти уволился, но неожиданно передумал. И хотя Нонна закончила десять классов и вообще была человеком достаточно грамотным, ей ничего не смогли предложить в совхозе, куда они переехали, кроме должности доярки: - "Своих грамотеев девать некуда". Она сперва отказывалась - "дояркой может быть всякая", но, перетолковав с мужем, и подумав денек-другой, все же пошла на ферму. Это было перед самой осенью, а после Октябрьского праздника Нонну вызвал к себе директор совхоза Калачев.
- Как работается? Сбегать не думаете?
- Пока вроде нет.
- А почему "вроде" и "пока"? Эти "вроде и "пока" мне не очень нравятся.
Он засмеялся, засмеялась и Нонна.
- Я, собственно, пригласил вас вот зачем. Давайте собирайтесь в дорогу, поедете в Боровской совхоз Андреевского производственного управления. Даем вам командировку. Нате бумагу, записывайте. Боровской совхоз. Ехать до разъезда Боровского, это на восток. Прежде всего представитесь там директору совхоза, чтоб все было чин-чином. А я ему позвоню. Ваша задача - получиться у боровских доярок, особенно у Камышенко. В том совхозе есть отличнейшая доярка Камышенко, имя, отчество я не помню. Да и не важно, она там одна. Посмотрите областную газету, числа пятого или шестого, перед праздником в общем, о ней печатали заметку. Я попрошу, чтобы вас прикрепили к этой доярке. В Боровском механическая дойка. А мы в конце этого года, ну, в крайнем случае, в начале следующего, должны получить "елочку". Техника эта не ахти уж какая сложная, но все же… Простая, как говорится, в умных руках. Приглядитесь повнимательнее, изучите, а потом и наших доярок поучите. Мы тут долго думали и решили вас послать, хотя вы и недавно у нас. Вы пограмотнее других и, ничего не скажешь, стараетесь.
На другой день Нонна поехала; на грузовике добралась до железной дороги, села на поезд и следующим утром сошла на разъезде Боровском. То был совсем маленький, тихонький разъезд - до десятка домов, не более, но километрах в трех-четырех от него на холмах разбросалось крупное село с двухэтажными домами, церквенкой без купола, тополями и длинными рядами животноводческих построек на окраине - центральная усадьба совхоза.
Было морозно и ветрено, однако за железнодорожными зданиями на базарчике под громоздкой, похожей на заводскую, крышей бабы бойко торговали всякими соленьями, мороженым молоком, яйцами, настойчиво зазывая пассажиров и умоляюще глядя на них. Особенно усердствовала одна старуха, сухонькая, морщинистая, но с живыми, как у молодухи, колючими глазками.
- Яйца, а ну, кому яйца?! - кричала она. - Крутые и всмятку. Забирайте, покудов есть. Эй, молодка, подходи сюда!
"Энергичная какая", - удивилась Нонна и спросила у старухи:
- Сколько?
- Вот энти - двадцатчик штука, а энти, покрупнее, двадцать пять копеек.
- Да вы что, прямо-таки шкуру дерете с покупателя. В городе на базаре продают по рубль двадцать десяток.
- А и поезжай туды, милая, поезжай, тока во сколь они тебе, яички-то, тогда обойдутся.
- Ив деревнях можно купить вдвое дешевле.
- Дык и покупай, я уж тебя не неволю, милая, брать у меня. Только навряд ли сыщешь, не лето счас.
- Но все же…
- Чё "все же"?! - вдруг заорала старуха. - Чё тебе надо-то от меня, какого лешего ты ко мне привязалась? Кем это тебе такие права дадены, чтобы указывать? А?! Прилипла, как банный лист, прости меня, господи.
Было ясно: скажи старухе хоть одно еще слово, она совсем взбеленится, расскандалится на всю округу. Нонна махнула рукой и пошла.
В совхозе ее приняли хорошо; она долго разговаривала с директором, главным зоотехником и еще какими-то начальниками, которые заходили в кабинет директора. Все это были словоохотливые люди.
Рассыльная привела доярку Камышенко.