- Как вы думаете, к утру я приеду?
- По сухой-то дороге в полночь в Раздолинском были бы. А сейчас - не знаю. Может, не одну, а две ночи шариться будем. Земля-то как болото, утонуть вместе с машиной можно.
Последние слова шофера привели Эллу в уныние. Ей стали еще более неприятны громкий смех Сергея и Николы, едучий дым от их папирос. А курили они беспрерывно.
Никола рассказывал анекдоты, то и дело вставляя остренькие словечки: "И вот тут, понимаешь, ядрена-матрена…"
Элла бормотнула было: "И совсем, совсем это неинтересно, даже наоборот", но Сергей и Никола не обратили на нее никакого внимания. Тогда девушка спрятала уши в воротник пальто и нахохлилась, как наседка на яйцах. Она сидела не шевелясь, только переводила сердитые глазки с одного на другого и думала: "Какой ужасный народ. Боже, за что такое наказание!"
Наконец парни угомонились. Они сидели молча, слегка покачиваясь и подскакивая.
Приближалась невеселая ночь. Деревья и кусты стояли сплошной темной стеной, трудно разобрать, где что. И лишь небо впереди, у горизонта, радовало - оно было ярко-синим с длинной светло-серой полоской. Тянуло сыростью, грибами и прелью.
Машина, врезаясь в грязь, шарахаясь из стороны в сторону, медленно шла в нескольких метрах от тракта. На тракт, невыносимо грязный, шофер заезжать боялся. "Газик" спустился в ложбину и пересек стремительный, тревожно булькающий поток воды. И тут же людей откинуло на спинки сидений - машина поднималась на косогор.
Шофер включил фары, и вмиг исчезло ярко-синее небо с светло-серой полоской. Машина огибала буреломы, овраги, похожие в свете фар на бездны, пересекала, а иногда объезжала лужи, казавшиеся Элле глубокими и таинственными. Шофер уверенно крутил баранку, и было удивительно, как мог он так легко ориентироваться в этом хаосе.
Так продолжалось долго, очень долго. Элла иногда засыпала, но только на миг, и каждый раз видела тревожный сон. Голова отяжелела. В затылке появлялась порой короткая режущая боль. А потом Эллу стало тошнить, она наклонилась и обхватила руками голову. Тошнота была легкая, но неотступная. Нестерпимо хотелось лечь. Последние три дня у Эллы все шло кувырком: она совсем мало спала, нервничала, ела наскоро, всухомятку и когда придется. Девушка представила себе тихие комнаты в отцовском доме, где так тепло и уютно, и незаметно смахнула слезы рукавом пальто.
Она нашарила в кармане конфету и съела. Думала, будет полегче, но ошиблась: во рту стало противно сухо и захотелось пить.
"Газик" сильно тряхнуло. Элла стукнулась о потолок кабины. Мотор затих, стало слышно, как где-то сзади течет ручеек. Потом мотор зачихал и наконец загудел ровно и сильно. Машина подалась назад, ударилась обо что-то, подалась вперед и снова ударилась.
Шофер походил возле машины, что-то оттащил, бормотнул про себя что-то и влез, потный, неожиданно осунувшийся и обеспокоенный.
"Газик" снова попятился назад и остановился: колеса провертывались, обдавая кузов тяжелыми комьями грязи. Машина раскачивалась - вперед-назад, вперед-назад.
- Сели? - спросил Сергей, как показалось Элле, веселым голосом.
- Вроде бы.
Все трое парней вышли из машины. Под их сапогами громко чавкало. "Кажется, в яму попали", - подумала Элла, и от этой мысли ей стало совсем тоскливо.
Парни натаскали деревьев и веток, а потом долго укладывали их под машину. С силой нажимая на стартер и делая злые гримасы, шофер завел мотор. Сергей и Никола стали толкать машину.
Во всю ревел мотор, шумно отдувались и кряхтели Сергей с Николой, а машина прочно сидела в яме.
- Основательно влипли, леший ее бери, - сказал Сергей.
- Да уж, язви ее в душу, - отозвался Никола.
Говорили они эти сердитые слова, к удивлению Эллы, очень спокойно, будто приглашали: "Пойдем, что ли, чайку попьем".
Элла легла на сиденье. Ей казалось, что она все еще едет и машина трясет ее и подбрасывает. Это было странное и неприятное чувство. Голову кружило, и Элла боялась пошевелиться.
- Что с вами? - спросил шофер, наклоняясь над ней. - Девка-то наша, кажись, заболела. Слышь, ребята?!
В машину просунули головы Сергей и Никола. На широкий и ровный лоб Сергея свисали мокрые, слипшиеся волосы. Лицо Николы в пятнах грязи казалось будто нарочно разрисованным.
Парни пощупали влажными холодными руками Эллин лоб и сказали, что "есть температурка". Потом снова стали ходить вокруг машины, оглядывать ее. Будто откуда-то издалека доносились их голоса:
- Не было печали, так черти накачали.
- Уж не беременная ли?
- Незаметно вроде бы.
- Съела, наверное, чё-нибудь не то.
- Мишка Пузик, шофер из "Хлебороба", как-то консервов поел и отравился. С неделю на койке валялся.
- Я думаю, Микола, что он еще славно отделался.
Они обстукали заднее колесо, поговорили о чем-то вполголоса, и Сергей влез в машину.
- Тут вот какая штука… С машиной, понимаете ли, длинная канитель. Может, мы ее и скоро вытащим, а может, и до утра проваландаемся. Так что надо вам идти с нами в деревню. Там и подлечитесь. А то ведь в дороге умрешь и отпеть будет некому.
Дождь перестал. Тайга казалась неподвижной и угрюмой. Было необычайно тихо. Но вот на той стороне тракта тяжело булькнуло. Элла на секунду прислушалась и уловила далекое грустное журчание ручейка. Где-то за лесом неожиданно залаяла собака - басовито, нехотя. И от этого лая Элле стало веселее.
Шофер лег в машине "всхрапнуть". Сергей, Никола и Элла пошли возле тракта в том же направлении, в котором двигался "газик". Потом они свернули в кустарник. Сергей сказал, что это проселочная дорога, а Элла не замечала никакой дороги: везде были мокрые кусты, высокая трава прилипала к ногам и мешала идти. Попадались лужи и ямы, хотя в темноте вся земля казалась ровной, сухой и шагать было совсем не страшно. Сергей держал Эллу за руку и вел ее за собой, как ребенка.
- Сейчас будет речушка, - сказал он и добавил с затаенной усмешкой: - И вам придется полежать у меня на руках. Может, неохота? Тогда искупайтесь в ледяной водичке. Так сказать, на выбор.
Между кустами несся куда-то бурлящий поток. Он был широк и походил на горную реку.
- Может, еще и сплаваем, Серега.
- Чего на свете не бывает, Микола.
Сняв сапоги и брюки, громко охая, пошел через поток Никола. Сергей подхватил Эллу на руки и, сопя, тоже зашагал по воде.
Уже у противоположного берега Сергей споткнулся и упал, брызги воды попали Элле на руки и лицо, намокло пальто.
Входя в кусты, он сказал, приблизив к ее лицу свое лицо:
- Тонюсенькая какая да легонькая. Застынешь в Сибири-то. Видишь, какие здесь ванны принимать приходится.
- Отпустите!
Элла отвернулась и попыталась освободиться от рук, которые держали ее. Нахал, как он смеет! Но Сергей еще сильнее прижал ее к себе.
- Не торопись!
Снова забулькала вода. Это была не речка, а озеро или огромная лужа.
Он поставил Эллу на землю и проговорил тихо, с легкой насмешкой и пренебрежением:
- Очень ты мне нужна.
Она почувствовала, что краснеет. В самом деле, почему она решила, что этот парень заглядывается на нее?..
В деревне они вошли в первый попавшийся дом. Глубокой древностью повеяло на Эллу. Дом был ветх, с покосившимся полом, большущей русской печью, полатями, высоким порогом и маленькими оконцами. У стены стояла скамейка с резною спинкой. На стене висела керосиновая лампа.
Хозяйка, длинная тощая старуха с толстым носом, даже не спросила, кто такие пришельцы, только поинтересовалась, куда едут, и сказала басом:
- Дохторов в нашей деревне нету. Уж как ее лечить - не знаю.
Эллу положили на кровать, на удивительно мягкую перину, какой ей нигде не приходилось видеть, и укрыли одеялом. Сергей затопил железную печку и заставил Эллу выпить стакан горячего молока.
Никола растянулся на лавке, а Сергей, сев на полено и просушивая над печкой одежду, завел обстоятельный, как и подобает в таких случаях, разговор с хозяйкой:
- Что же это у вас медика нет? А если рожать кому иль, скажем, заворот кишок? Может, хоть бабка какая-нибудь знахарством занимается?
- По всей деревне только одна бабка - это я и есь. А я так тебя подлечу, что и ноги-то с постели пыдымать не будешь.
Она засмеялась, сотрясаясь всем телом и поджимая морщинистые губы.
- Скоро тут не тока что дохторов, а вобче никого не будет.
- Как это?
- А Тобол выживат. Весной на лодках плаваим, а в огородах, считай, до пол-лета вода стоит. Четыре дома и осталося только. Все в Новую Михайловку перебрались. Скоро и мы с сынком…
Эллу стало знобить. Все тело пробирала частая неуемная дрожь. Сергей и хозяйка положили на больную пальтишко, тулуп и еще что-то. Стало тяжело. Элла съежилась, высунула из-под одеяла голову и, чувствуя наступление легкой благодатной теплоты, слушала бабкин глухой басок:
- Наша-то деревня шибко старая. Сколько людей прожило тут жись свою. Когда Колчака угоняли, страшная стрельба у нас была. Особо возле церкви. А когда колхоз появился и кулаков ссылать стали, у церкви-то высоконький мосток сделали, и все туды на собрания сходилися. С мостка того мужики речи говорили. Шибко, помню, ругались. Мой кум Яков Данилыч, покойник, до того однажды в азарт вошел, что с мостка свалился и рубаху ну чисто надвое распластал. Встал и обеими-то половинками рубахи как пальтом запахиватся, чтоб пуп не было видно.
- Не жалей, бабка, - усмехнулся Сергей. - Вместо одной старой деревни десять новых построим.
- Да я чего… Я так.. Посмотри-ка девку-то.
У Эллы опять кружилась голова, ее затошнило. Догадливая бабка быстро подставила к кровати таз. Сергей стал надевать сапоги.