Егор нервно крутил вяло свисающий ус.
- Спасибо, сват, - отрезал он. - Зазывала карга куренка в гости, чтоб попотчевать на погосте.
Панфил, слушая словесную перепалку сватов, тихонько посмеивался в кулак.
Шарапов, поправляя небрежным ухарским жестом свою шапчонку, продолжал цедить сквозь мелкие, как у хорька, зубы:
- Мое дело пригласить о компанию добрых людей, а там дело хозяйское… Хе… Верно, Спиридонов?
- Мы и сами управимся. И на каюках добре выкрутимся, - сказал Илья и, подмигнув, добавил: - И дешевле обойдется.
Егор и Илья отошли в сторону.
- Эх, Илюха, просвистали мы зорю в законном! - с отчаянием проговорил Егор, почесывая затылок.
- Ладно… Будя жалеть. Сам говорил - без справы поосторожней надо.
- И то верно, кум. Куда нам гоняться за этим ястребом. Наше дело другое. Наша забота нужду поправить, а не с пихрой в жмурки играть. Нет, не пойду я в ватагу к этому жулику.
От двери сарая, держа за спиной руки, шел сам Полякин. Завидев его, Егор и Илья сняли картузы, поклонились.
- Осипу Васильевичу доброго здоровья, - сказали они в один голос.
- Здравствуйте, братцы, здравствуйте, - приветствовал рыбаков прасол.
Пухлая рука лениво потянулась к сплюснутому картузику, чуть приподняла его над благообразной, лысеющей головой.
- Вот, палит-то, господи. Дождика надо, ох, как надо, братцы, - сказал, улыбаясь, прасол.
- А зачем он рыбалкам - дождик? На наших степях всегда мокро, - угрюмо пошутил Илья.
Егор нетерпеливо крякнул.
- Селедочку принимаете, Осип Васильевич? Поспешаем.
Полякин страдальчески вздохнул.
- Ох, братцы, завалили меня нонче рыбешкой, прямо завалили… - Зеленоватые глаза прасола закатились под колючий навес бровей. Ну, что мне с вами делать? От Шарапова триста пудов принял… Соли нету, тары нехватает. А что я с ней, с селедкой, буду делать? Так уж, из милости принял. Не пропадать же трудам человеческим.
- А наши - разве не труды, Осип Васильевич? У нас и селедки той - кот наплакал, - сказал Илья.
Полякин потер волосатые руки.
- Много селедки? Восемь пудов? Эх вы, рыбалки! Разучились рыбу ловить, право, разучились. Ладно. Бог с вами. Почем сдаете? На нонче у меня таксы нету.
Рыбаки помялись, несмело назначили дену. Полякин испуганно замахал руками.
- Ну, ну, братцы! Смеетесь! Да разве в такое время по такой цене рыбу принимают? В такую-то жарюку, а? А нукось, где селедка ваша? Она, мабуть, и попухла уже?
- Некогда ей было пухнуть, Осип Васильевич. Только сейчас с тони, - буркнул Егор. - Хоть посмотрите, верно слово.
- Вижу, вижу. Я на нюх слышу. Меня не обманешь. Ну так вот, братцы, восемьдесят копеек, так и быть. Красная цена. Не так - не неволю. Рыба ваша. Не отнимаю.
- Осип Васильевич, восемь-то пудов, и вы за них торгуетесь. Набавьте двухгривенный. Мы с этой селедкой сколько провозились. Сами должны знать, какая теперь ловля, - обидчиво бросил Егор, и лицо его передернулось, как от озноба.
- Я вам сказал - дело хозяйское, - отрезал прасол. - Вы, кажись, не из цыганев, а из православных людей. По справедливости сходимся. Не сходно, милые, не надо.
Полякин шагнул и остановился. Егор и Илья переглянулись, беспомощно развели руками.
- Ладно… - сказал Егор. - Берите, Осип Васильевич. Видно, ничего с вами не поделаешь.
- Чья рыба? - деловито осведомился прасол, закладывая за спину руки.
Услышав про Аристархова, Полякин обрадованно спохватился:
- Ага… И Семушкина доля есть. Хорошо. Я с ним сам переговорю. А рыбу, братцы, можно сгружать. Куплена.
Полякин зашагал к каюку, на котором, перебирая сельдь, гнул спину Аристархов.
- Здорово дневал, Семушка, - ласково кинул ему Полякин с берега. - Чего же ты зачуждался, а? Неужто забогател? И глаз-то не кажешь. Зайди ко мне сейчас же в канцелярию поговорим.
Аристархов молча вылез из каюка и, вытирая о рубаху руки, горбясь, побрел за прасолом.
- Ну, сгреб прасол Сему. Неужто провинился в чем-нибудь? - гадали рыбаки, провожая костлявую фигуру Аристархова недоуменными взглядами.
Аниська тем временем носил сельдь в весовую, не переставая думать о том, как Аристархов просил за свою долю. Эта просьба казалась ему жалкой и унизительной. Молодой, здоровый, он сам никогда ничего не просил, а то немногое, что надо было взять у жизни, он брал с бездумной легкостью и озорством. Он чувствовал неловкость за дядю Семена, за его слабость. Костлявые, иссушенные болезнью руки Аристархова назойливо мелькали в его воображении. Он припомнил, как торопливо и жадно отсчитывали они сельдь, и острое чувство недоумения и обиды овладело им. В то время как Егор, Илья и Панфил, недовольные дешевой продажей сельди и проклинавшие про себя прасола, совсем, казалось, забыли о компаньоне, Аниська то и дело поглядывал на дверь прасольской конторы.
Не прошло и четверти часа, как оттуда вышел Аристархов и, вихляя ногами, не разбирая дороги, точно слепой, направился к берегу.
- Идет, - сказал Илья настораживаясь.
- Какую-сь, видать, награду получил - земли под собой не чует, - как всегда мрачно съязвил Панфил.
Аристархов подошел, тяжело дыша, и, подломившись в коленях, опустился на горку гнилой рыбьей чешуи и костей.
Из-под глубоко надвинутой войлочной шляпы виднелись только бледные, судорожно подергивающиеся губы.
- Ну что? Что он тебе говорил? - пригнулся к нему Егор.
Аристархов медленно обвел рыбаков измученным взглядом, выкрикнул срывающимся голосом:
- Доконал он меня, братцы, Под самый корень подрезал. Говорит: "Не заплачу тебе денег за твою долю". Слыхали? "Ты, - говорит, - мне четвертной должен". И верно, братцы, должен. За старюку, за рвань… Провязь у него брал… А что я могу поделать? Брал… Вот теперь и припомнил…
Аристархов неожиданно всхлипнул, мутная слеза скатилась к влажным усам.
Словно обожженный ею, он поморщился, сердито скрипнул зубами:
- До чего довел, а? До чего довел, сукин сын!
Пораженные неожиданным исходом дела, рыбаки молчали, насупленно глядя в землю, слушая, как хрипит, разрывается дыхание в груди Семена.
Егор опомнился первый, затравленно оглянулся, словно ища помощи.
- Да разве он у тебя одного рыбу купил? А? Рыба наша, общая. Какое он имеет право не платить?
- Он и говорит: "Твой пай выверну, а остальным уплачу по справедливости", - сказал Семен.
- Ишь как, ребята, - зло заметил Панфил, - он всегда справедливостью в глаза колет. Чуть чего, сейчас - по справедливости, дескать, так полагается. Что и говорить, бухгалтерию завел, куда там.
- А я вот пойду побалакаю с ним. Я эту бухгалтерию вдребезги разнесу! - сказал Егор, расталкивая плечом рыбаков.
Ему загородил дорогу Илья.
- Подожди, кум, - тихо, но властно остановил он.
- Чего ждать? Докуда?
Егор рванулся, но теснимый Ильей, снова очутился в кругу. Илья напирал:
- Остынь немного, кум… Пусть подавится. Не ходи.
- Не ходи, Егор, - просипел и Аристархов, - будь он проклят. Зарежет он тебя после. А чем ты его убедишь?
Егор обмяк, опустил голову.
- И верно, братцы, чем ему докажешь? В петле держит нас Поляка… Его право. Нонче Аристархова, завтра еще кого-нибудь опутает… А мы… - Егор обвел рыбаков укоризненным, насмешливым взглядом. - А мы будем терпеть да помалкивать. Все будем ждать, а он…
Егор разразился страшной руганью, от которой, казалось, дрогнул знойный, настороженный, как перед грозой, воздух.
Рыбаки опасливо оглянулись, тяжело молчали. Только Аристархов хрипел и сморкался, уткнув в острые колени вздрагивающую голову.