Чай с малиновым вареньем
Братья в тупик стали. Волк-то велел идти по левой, и Лиса тоже. А Волк не велел Лису слушать. Лиса хитрая, а Волк простой. Как быть?
Ох и говорит: "Иди ты по левой, а я по правой. Хоть один из нас цел останется". Ах отвечает: "Как мне целому остаться, я без тебя не могу жить". Поплакали, обнялись и говорят: "Погибать, так вместе. Идем по правой дорожке… Прямо к Бабе-Яге в зубы. И будем молчать. Еще посмотрим, кто кого!" И повернули направо.
А Лиса забежала вперед и докладывает Бабе-Яге: "Оба сюда жалуют".. - "Оба? Да как же я разберусь, который Ах, а который Ох?" - "А это уж, ваша честь, не моего ума дело".
Подходят братья к полянке. И верно Волк говорил - не ходить по правой дорожке. Стоит среди полянки избушка на курьих ножках, а на крыльце Баба-Яга, Костяная нога. Улыбнулась, зубы показала: "Здравствуйте, милые дети… Давно вас поджидаю".
Ох тихонько шепчет брату: "Ох, до чего же она страшная!" - "Ах, да молчи ты, пожалуйста! Забыл уговор?" Ох даже рот рукой прикрыл. И так и этак к ним Баба-Яга: и в горницу зазвала, хозяйство им свое кажет - а богато живет, - чаем с малиновым вареньем поит, думает - Ах в восторг придет: "Ах, как у вас хорошо!.. Ах, как вкусно!" - она Аха и слопает. Пьют братья чай, молчат. Полную вазу варенья съели - молчат. Подложила еще - съели, молчат. Разозлилась Баба-Яга. Ногами затопала, зубами защелкала нарочно, пусть-де Ох испугается да: "Ох!" - и все ясно. А они молчат да посмеиваются.
Баба-Яга
Поняли проказники, что Баба-Яга бережет свое здоровье, боится Охом подавиться - рисковать жизнью не хочет. Пустилась старушка на последнее средство: "Ах так, - говорит, - ну, так я вас обоих в камень оборочу".
Ох испугался да "Ох!" - и вон из избы. Баба-Яга хотела Аха схватить, а он за братом, да оба назад домой - только пятки сверкают. Баба-Яга села в ступу. Пестом погоняет, метлой заметает. Гонится, вот-вот нагонит. Вот сейчас Аха схватит. А который Ах, который Ох, и сама не знает. Да ведь схватила-таки Аха, а он, не будь плох, и брякнул: "Ох!" - единственный раз в жизни. "Ах, будь ты, проклятый, камнем!" Ах над самым обрывом камнем стал, чуть в волну не кувырнулся. Баба-Яга к Оху - думала, это Ах. А Ох в первый и единственный раз в жизни закричал: "Ах ты, старая дура!" Баба-Яга поняла свою дурость и говорит: "Ох, будь и ты камнем!" И стал Ох рядом с братом камнем. Так и стоят они рядом неразлучно. Вот вам и вся сказка…
- А Баба-Яга? - потребовала Маша настоящего конца.
- Что же Баба-Яга? Со злости погрызла камни. Привычной пищи после этого есть уже не могла - все зубы обломала. Лиса советовала ей вставить искусственную челюсть. Не послушалась старушка Лисы, и ей она верить перестала. А напрасно: нажила себе катар желудка и кишок да вскорости и кончилась.
- Ох, страшно как! - прошептал Стенька с той улицы.
- Ох, скажи ты хоть раз "ах"! - рассердилась Маша.
Только мы трое дослушали сказку. Все остальные, прикорнув как попало, спали под сладкий шорох последнего летнего дождя. Спал и кот Маскотт.
Глава четырнадцатая
Долина Усы
Уса нас приняла ласково. На перекате, в устье, воды оказалось больше того, чем нас пугал вчера Макаров. Все-таки пришлось нам всем засучить штаны и вылезть из лодки. Мы провели ее по быстрой воде переката без всякого труда, даже ни разу дном о песок не шаркнули. После быстрой, напряженной струи переката сонное течение тихой извилистой речки нас порадовало. Лодка быстро шла вперед.
Ребята, славно выспавшись в печи "Двух братьев", работали веслами дружно. Хотелось петь, но утром петь не полагается: песня дело вечернее и ночное. Солнце взошло румяное. Безоблачное небо после дождя напоминало голубую чашу, опрокинутую над землей. Отмытая от летней пыли ночным дождем листва уремных рощ по-весеннему зазеленела, но неожиданно там и тут над низкими обрывами берегов открывались взорам желтые березки и огненно-красные осинки, чего вчера в горах мы не видали.
На веселые голоса нашей команды лягушки с кочек испуганно шарахались и шлепались в воду. С обрывов свисали плети ежевики, осыпанные сизоватыми ягодами; рогоз, шелестя, качал коричнево-бархатными наконечниками своих стрел… Но все соблазны бессильны над нами: мы стремимся вперед!.. Долина Усы, опушенная кудрявыми лесами, любовно раскрыла перед нами мягкие свои объятья.
И Молодецкий курган уж засинел вдали, горы отступали.
Туземцы
- Ага! Вот и туземцы! - сказал Пешков.
На обрывистом ярике левого берега стоял мальчишка лет семи-восьми, а рядом с ним девчонка пониже ростом - должно быть, брат с сестрой, - оба босые, простоволосые, с выбеленными зноем головами.
- Куда плывете-то? - строго крикнул мальчишка, когда лодка поравнялась с ними.
- В Самару плывем.
- Не туда плывете-то! Вон вам куда надо плыть! - Мальчишка показал рукой вниз по Усе, в сторону уже далекой горы Лепешки.
- А мы сами знаем, куда нам плыть, - смело ответил Алексей Максимович.
- Кому сказано? Вам или нет? - еще строже закричал мальчишка. - Не туда плывете… Ворочайте назад!
Гребцы наши приналегли. Мальчишка бежал рядом с нами, сестра шла за ним. Он кричал:
- Тятька, тятька!.. Какие-то народы идут!
Он пустился во всю прыть. Сестренка не поспевала за ним, упала, вскочила и, плача, побежала.
- Народы идут! - кричала и она.
Туземцы пропали на тропинке средь береговых кустов.
- Народы идут! - чуть донеслось издали.
- Ребята, положите весла, - скомандовал Алексей Максимович. - Сергей, садись правь. Мне придется надеть мундир и регалии, представляться местному начальству. Эти туземцы, очевидно, дети влиятельного лица…
Подмастерье малярного цеха
Пешков надел хламиду и шляпу и, сев на переднюю скамью, приосанился:
- Терпеть не могу объясняться с начальством, а надо - служба…
Навстречу нам плыла бударка; на носу ее сидели строгий брат с испуганной сестрой. На корме работал веслом немолодой мужик в старом солдатском картузе с темным пятнышком на месте снятой кокарды. На груди у отставного солдата - медаль на георгиевской ленте, а рядом с медалью - огромный медный, ярко начищенный знак в виде сквозной восьмиконечной звезды с крупной черной надписью. Я еще издали прочел: "Лесной сторож".
- Невелико начальство.
- Не торопись судить! - ответил Алексей Максимович.
Мальчишка указал на нас рукой.
- Суши весла! - скомандовал я.
Лодки сошлись бортами. Солдат взялся за наш борт рукой.
- Что за народ? Куда плывет? Паспорт есть? Чьи дети?
Пешков не спеша достал из кармана пиджака свой "вид на жительство" и, развернув, подал солдату. Тот осмотрел его внимательно с лица и с изнанки и повторил вопрос:
- Куда плывете? Чьи дети?
- Плывем кругосветкой в Самару. Дети разных отцов и матерей.
- Что же вы не по-людски плывете? Чем занимаетесь.
- Литератор.
- А в паспорте значится - подмастерье малярного цеха.
- Я учеником работал в иконописной мастерской. Иконописцы числятся в малярном цехе. Кто крыши красит, а кто святых изображает - все равно одинаково считаются малярами: и те и другие близки к небесам.
Самовольный поступок
Солдат остро взглянул на Пешкова и перевел взгляд на меня:
- У вас, молодой человек?
Я протянул удостоверение редакции, что я являюсь корреспондентом "Самарской газеты". Солдат, возвращая мне карточку, взял под козырек.
Оглядывая, что у нас в лодке, солдат увидел горлышко бутылки, поежился и сказал:
- Чегой-то знойко.
- Да, прохладно - не к Петрову, а к Покрову, - согласился Алексей Максимович.
Маша поняла солдата лучше. Она проворно достала бутылку и, налив доверху кружку, подала солдату:
- Погрейтесь.
Солдат выпил водку не спеша, как воду, отер усы и крякнул.
- Закусить, извините, нечем, - прибавила Маша.
- Ни к чему… Только ейный вкус портить.
Тут Маша совершила самовольный поступок: взяла неприкосновенную банку и отвинтила крышку.
- Ох! - вздохнул Вася Шихобалов.
Маша достала и дала брату с сестрой по леденцовой рыбке, обоим по красной. Мальчишка, не глядя, отправил рыбку в рот и захрустел. Девчонка зажала леденец в кулачок и пробурчала, глядя исподлобья:
- Мне поболе - я хвораю. Маша дала ей еще рыбку.
Солдат распустил складку строгости на своем лице.
- Вот какие "народы"… Ванька прибежал, кричит: "Народы идут". А я собрался в те поры вентеря смотреть - рыбу доставать. Дай, думаю, медаль надену - кто знат, какие "народы идут". Счастливого пути!.. Только зря вы не по-людски едете - кто вас на Переволоку свезет?.. Мы не занимаемся. Жигулевские тоже… Разве какой обратный с графской мельницы. Тут вез давеча бочку керосину один ермаковский. Проплывете еще с версту, увидите дорогу на изволок - тут его и ждите. Не дождетесь - не миновать ворочаться. Костров не разводить. Графские стражники наших слов не понимают. Чуть дым - прискачут и взгреют нагайками, а потом штраф еще… Счастливо!