В яме действительно лежал Ванька, только не Ванька-леший, а Иван Семибратов, сродный брат Степана Трофимовича, мужик вроде бы тихий, спокойный, - но лишь до того, как они напоролись на россыпушку. Когда поперло золото, Ванька будто обезумел. У Степана Трофимовича до сих пор стоит перед глазами его лицо в тот последний день… Он только-только выбрался из шурфа, уже наполнив мешок, чтобы бежать на вашгерд, к Гнилуше, как его точно шибануло под дых страхом. Оглянулся. На него медведем шел Ванька, лохматый, белый, зенки красные, вытаращенные. Махнул топором, Степану Трофимовичу щеку как кипятком ошпарило, и он, падая, хватанул брательника лопатой наискось по виску…
- Тут мне делать нечего. - Ватагин ссыпал на кость землю, притоптал ее. Перевалился через борт. Встал, обшлепал ладони. - Пусть следователь разбирается.
- Оно конечно, его работа такая. - Степан Трофимович отвел глаза от ямы. - Присыпать бы… Только чего он, следователь-то, поймет. Сколь годов прошло - страх подумать.
- Разберутся, - сквозь сжатые зубы ответил Ватагин и начал торопливо забрасывать землей яму. - Все разберут, не бойся.
- Мне чего бояться, - невесело усмехнулся Степан Трофимович. - Я свое отбоялся. Кажную ночь почти ко мне энтот Каин приходил. Все стращал… - Он помолчал. Хмыкнул. - Следователь. Пущай. Мое золотишко у тебя, сколь годов я и думать о нем не хотел. Ванькино тама, в яме. Какая моя корысть в этом деле? Никакой корысти. Безгрешен я.
- Все мы безгрешные, - Ватагин утрамбовывал землю. На старика старался не смотреть. - Тихони.
- Вот ягода-малина, - Степан Трофимович развел руками. - Мне чуть голову не оттяпали, и я же виноват… Будешь еще копать? Рядышком. Может, подфартит.
- Хватит, откопались, - Ватагин рывками раскатывал на жилистых волосатых руках рукава, - отфартились. - Натянул ватник, быстро прошел к лошади. - Сперва золото утаил, а теперь и уголовщина открылась - убийство. Отфартился ты, Степан Трофимович, отфартился. - Он поймал стремя, вскочил в седло. Посмотрел с сожалением на старика. - Не мог, что ли, на два метра в сторонке указать?..
Степан Трофимович вздохнул.
- Уважал я тебя, Костянтин, а, видать, зря. Зеленый ты еще. Может, я за эти годы кажный день хотел открыться перед людьми, покаяться, хоть и чистый перед Ванькой. И нонче день тот настал. - Махнул рукой: - А, куды тебе понять…
Отвернулся, подровнял не спеша лопатой холмик, снял шапку, постоял недолго. Поклонился. Потом неторопливо подошел к Машке, привязал к вьюку лопату, каелку. Подвел лошадь к поваленной березе и со ствола ее тяжело вполз в седло.
- Прощай, Иван, - старик опять снял шапку, перекрестился. - Прости, что креста тебе не поставил. Боялся… А за сына не сумлевайся. Я ему сгинуть не дал. Пуще себя берег. Да теперь-то вот как убережешь - война, слышь ли… Но, дохлая, шевелись, - он дернул поводья.
Лошадь тяжело пошла в гору. Ватагин тронулся следом.
Он смотрел в спину Степана Трофимовича, чувствуя и злость - такая богатая россыпь, а старик так долго скрывал ее, - и усталость, и удивление, и жалость к этому щупленькому, нахохлившемуся деду. Потрогал тяжелую бутылку, оттягивающую карман ватника, опустил голову… и увидел войну. Такую, какую знал по кино. Мчатся танки, прыгают через горящие мосты, все небо густо покрыли самолеты, широкой лавой растеклась лихая конница, бегут по полю красноармейцы, орут что-то весело и зло, а среди них он, Ватагин, еще живой, с винтовкой наперевес…
А Степан Трофимович ехал впереди, отводил рукой ветки елей, пригибался, почмокивал на лошадь. Сначала он думал об Иване Семибратове, рассказывал ему про сына, потом вдруг опять увидел перед собой тот огромный, лязгающий, тяжелый и неповоротливый танк, но теперь не испугался, потому что знал - железного урода, который стал теперь не английский, а германский, непременно встретит где-то махонькая, но безотказная и меткая пушечка…
Испытание прошлым
Телефонный звонок прозвучал в тишине кабинета так резко и неожиданно, что Роман Прямков даже вздрогнул. Он только что внес данные в таблицу "Температурные границы метаморфических фаций средних давлений" и, с удовольствием потянувшись, любовался на диаграмму температуры. Роман неприязненно посмотрел на белый телефон, полузаваленный схемами и чертежами, - звони, звони, мол, шефа нет, а я черта с два подойду, - и принялся переносить для сравнения данные по Винклеру.
А телефон надрывался. Роман, не выдержав, хотел было уже снять трубку, но тут в кабинет вошел шеф. Как обычно, в хорошем настроении, как обычно, улыбался, как обычно, сверкая очками, потирал ладони.
- Роман Данилович, этак вы абонента до инфаркта доведете, - благодушно пожурил он.
- Вы же сами не велели отвечать, Олег Евгеньевич, - поднял на него глаза Роман. - Да и что я скажу? Что вас нет? Сам догадается.
- Ну-ну, логично. - Олег Евгеньевич снял трубку: - Слушаю. - И, улыбнувшись, протянул ее Роману: - Вас.
- Меня? - Роман растерялся.
Звонила Марина. Оказывается, она должна задержаться, так как завтра нужно срочно сдавать шлифы по Вигорской партии, а она еще не успела закончить петрографическое описание, и поэтому он, Роман, должен взять из садика Дениску и Аленку, потом зайти за ней, а по дороге купить хлеб, и кажется, у них совсем нет сахара, так что надо заодно купить и сахар.
- Хорошо, хорошо, понял, - Роман старался поплотней прижать трубку к уху, чтобы Олег Евгеньевич не слышал, о чем говорит Марина.
Шеф делал вид, что не обращает внимания на Романа. Упершись руками в стол, он рассматривал таблицы.
- Ладно, Ну, понял я, - сказал Роман и торопливо положил трубку, потому что Марина снова начала объяснять, что пусть он не вздумает покупать детям мороженое, так как они вечером не будут есть, и что…
- Интересная получается картинка, а, Роман Данилович? - Олег Евгеньевич ткнул чистеньким ногтем в график. - Не находите? Надо бы для сравнения дать данные по Винклеру… Жена звонила?
- Жена, - Роман смутился. Он был уже семь лет женат и все равно смущался, когда говорил о Марине "жена". - В садик просит зайти. А по Винклеру я начал уже. Вот здесь. Вырисовывается какая-то закономерность.
- Действительно любопытно, - Олег Евгеньевич быстро взглянул на Романа и опять наклонился над таблицей. - Когда закрывается садик?
- Сейчас надо бы. Реветь будут, - словно извиняясь за детей, сказал Роман.
- Идите тогда, идите. В понедельник закончите. - Олег Евгеньевич, не отрывая взгляда от таблицы, обошел стол, сел на место Романа. - А я еще немного поработаю.
Роман торопливо схватил портфель, обшарпанный, разбухший, сунул в него папки, справочники.
- Да, минуточку, Роман Данилович, - окликнул его шеф.
Роман, уже в дверях, оглянулся. Олег Евгеньевич, подперев лоб ладонью, смотрел в бумаги.
- В понедельник вы должны рассказать первокурсникам о предстоящей практике. Придите, пожалуйста, в галстуке.
- Обязательно? - растерялся Роман.
- Обязательно, - неохотно подтвердил Олег Евгеньевич. - И вообще. Последите за внешним видом. Ведь вы без пяти минут научный работник.
Роман торопливо оглядел себя, увидел давно не глаженные брюки, носки рыжих пыльных полуботинок, представил ворот рубашки, почему-то всегда скомканный; не глядя на шефа, вспомнил его серый костюм, словно обливший крепенькую, кругленькую фигуру, ослепительно белую рубашку - и молча кивнул.
- И еще, - Олег Евгеньевич шевельнул страницу справочника, - не забудьте. Через месяц - ученый совет. Ваша диссертация.
- Мы же договорились перенести защиту, - со страхом, осипнув вдруг, сказал Роман.
- Мы не договаривались. Я считаю - она готова. За месяц дошлифуете.
- Как готова? Ничего не готова! - выкрикнул Роман. - А аномалия Верхнебуйского тектонического нарушения? Она же не объяснена!
Олег Евгеньевич наконец-то посмотрел на него, и взгляд этот был насмешливым. Незло, по-доброму насмешливым.
- Гипотеза, которую вы предлагаете в диссертации, меня вполне удовлетворяет, - он засмеялся. - Идите, идите, дети ждут.
Роман попрощался и вышел.
И все время, пока он бежал в садик, пока извинялся перед недовольной воспитательницей за то, что задержался, пока успокаивал хнычущую Аленку, пока покупал хлеб и сахар, пока брел с подпрыгивающими и болтающими детьми в геологоуправление и, позвонив из вестибюля, ждал Марину, лицо его оставалось расстроенным. "Скорей бы уж в поле!" - подумалось вдруг без всякой видимой связи. Роман представил, как бредет с тяжеленным рюкзаком через болтливую мелкую речушку. Вода холодит сквозь сапоги ноги, из распадка, фиолетового от сгущающейся темноты, наплывает волнами вечерняя сырость, пропитанная запахами черемушника, смородины и еле уловимым дымком костра, веселый огонек которого, точно капля, оторвавшаяся от оранжевой полосы заката, светится впереди. Только когда теперь выберешься туда, в поле?..
- Ну, чего скис? - Марина сбежала по лестнице, надевая на ходу плащ. Мельком взглянув на мужа, привычно подхватила на руки Аленку, чмокнула в щеку; поправила вязаную шапку Дениски. Зажала ему платком нос, приказала: - Быстро сморкайся!
Дениска, зажмурившись, трубно дунул в платок.
- В магазин не зашел? - поинтересовалась Марина.
- С чего ты взяла? - Роман качнул в руке разбухший портфель. - Все купил.
- Подержи-ка, - Марина сунула ему сумку, запрыгала на одной ноге, поправляя туфлю. - В чем тогда дело? С шефом поссорился?
- Через месяц ученый совет, - уныло сообщил Роман.
- Наконец-то! - Марина поглядела снизу вверх на мужа с радостным недоверием. Выпрямилась, отшвырнула ладонью прядку волос, мешавшую смотреть. - Чего же надулся? Слава богу, кончилось наше аспирантство.