Пока Чумаков собирался с мыслями, председатель позвонил адмиралу, условился о встрече с ним и попутно выговорил машины флотской автобазы для подвозки бутового камня.
- Слушаю, Гаврила Иванович. - Председатель положил руки на стол, наклонился к собеседнику.
Чумаков вытащил из кармана тетрадку, разгладил ее ладонью, вздохнул, застенчиво пригляделся к собеседнику.
- Работаю, как сам знаешь, на восстановлении, Иван Васильевич, а дело-то плохо. Переваливаемся на куцых ногах, с одышкой… А чтобы скорее город поставить, нужно нам…
И, увлекшийся своими проектами, Гаврила Иванович, не обращая внимания на заскучавшего председателя, принялся подробно излагать ему планы добычи камня, широкого фронта работ…
- Тогда и ты перестанешь сатанеть, - заключил Чумаков свои выкладки.
Председатель пропустил через губы глубочайший вздох.
- Не то? - спросил Чумаков. - Говори, не обижусь.
- Гаврила Иванович, деньги нужны на это. Д е н ь г и. И не из наших двух кошельков, а из государственного кармана. Для таких планов нужно решение правительства. Это сотни миллионов рублей. А так что? Облака вроде и густые, а киселя не наваришь…
- А как же добиться решения?
- Не так просто. Если бы один Севастополь нуждался…
- Все же, как решают там? Кто-то должен доложить?
- Конечно, и мы, и флот по своей линии…
- Докладываете?
- Понемногу. С оглядкой. А больше в своем собственном соку варимся. Еще флотские имеют размах, а мы, гражданские… Да для чего тебе все это нужно?
Чумаков помедлил и тихо сказал:
- Севастополец же я…
Иван Васильевич откинулся в кресле и принялся мечтать вслух о том, какой нужно бы выстроить город, как распланировать, куда выйти с новыми улицами.
- Надо расширяться к Херсонесу. Скажешь, воды там мало, грунт кременистый? Зато просторы какие! А вода и сады вслед человеку придут. Сами не придут - притянем. Когда-то давно шумел Херсонес. Какую торговлю вел, какие виноградники были на древнем Трахейском полуострове! По моему мнению, флотский народ, конечно, должен тут жить, ближе к твоему железному водоплавающему хозяйству, а гражданское строительство надо туда вытягивать. - Председатель медленно встал, прошелся из угла в угол. - Да что выгадывать у пустого закрома? Севастополь в развалках, а мы Херсонес заселяем. Такие уж, видно, все мы, помечтать любим…
- А вот ты меня своими мечтаниями больше убедил, Иван Васильевич, чем докладом о своих заседаниях.
- Вон как! В чем же я тебя убедил, старина?
Приближался момент, когда надо было высказать свои мысли другому, а как еще он их примет?
Иван Васильевич задержал протянутую ему на прощанье руку, сказал:
- Подожди, Гаврила. А не стыдно нам будет? Скажут там: сами не могли решить. - Иван Васильевич присел в кресло и усадил против себя старого товарища по несчастьям. - Ты не знаешь, а нам приходится частенько слышать упреки оттуда. Каждое новое письмо в Москву - подзатыльник местному руководству. Даже если самое высокое начальство письма не читает, кто-то дотошный ведет им учет, нанизывает как бублики на нитку. Как полная вязка набирается - нас по макушке.
- Неужто и вам попадает? - обрадовался Чумаков.
Его просиявшие глаза развеселили председателя.
- А ты думаешь, у нас сахар? Скажу тебе откровенно: кресло современного руководителя начинено динамитом. Никто не знает, когда бикфордов шнур догорит и кто спичку чиркнет… Я принял сегодня двадцать три индивидуальности, и минимум пятнадцать из них уже строчат на меня письма по восходящему принципу. А это, Гаврила Иванович, бублики, связка, бикфордов шнур.
- Бедные вы люди, а мы-то вам завидуем.
- Напрасно. Не завидуйте. - Иван Васильевич взъерошил куцыми пальцами свой некогда изумительно золотистый чуб, ныне подпаленный по вискам и с затылка белыми огоньками. - А тебе помогут. Есть зацепка - ты старожил, разбомбленный. Теперь бы какую-нибудь писульку от тебя выудить, и мой бюрократический нрав будет полностью удовлетворен.
Гаврила Иванович без лишних фраз, чуточку посапывая в усы, извлек из бокового пиджачного кармана сочиненную бригадой бумажку и протянул председателю.
Тот читал ее внимательно, не с пятого на десятое.
- Ты смотри как здорово? - похвалил Иван Васильевич вполне искренне. - Ишь ты, класс гегемон! Умеет! Правильно. Не для тебя, а для меня поддержка на заседании. Впервые такое низовое ходатайство. Никто не вякнет, уверяю. Это, брат, тебе не казенные слова, тут "треугольниками" и печатями не пахнет.
Не ожидал Гаврила Иванович, что так воздействует на председателя простая бумажка, и расчувствовался. Прием затянулся, и за тонкими дверями уже слышались возмущенные голоса остальных из "четверговой сороковки" - так с горьким юмором называли прием по жилищным делам.
Председатель тоже понимал - пора заканчивать беседу. Встал, полуобнял Гаврилу Ивановича.
- Писать пиши, - сказал Иван Васильевич, - только не переходи на личные просьбы. У тебя мысли нужные и помогут нам базироваться в случае чего. И еще уговор: персонально про нас чего-нибудь не накатай… Забудешься в пылу пролетарского гнева. Не к чему… Мы же договорились. Мой голос за тебя…
- Помилую, - пообещал Чумаков с довольной улыбкой и молодцевато удалился, стараясь не замечать полетевших ему вслед упреков заждавшихся сограждан. И тут, как и при последней реплике председателя, Гаврила Иванович снисходил к извечным человеческим слабостям.
Хорошее настроение, солнечный день, сменивший наконец ряд хмурых дней, и свободное время, потраченное Гаврилой Ивановичем с толком, завели его в пивнушку на трамвайном "пятачке". Там бойко торговала известная уже нам буфетчица Тома.
- Как же так, дорогой товарищ? - журила его Тома, наполняя стеклянную кружку жигулевским пивом. - Клавдия сообщает: "Гаврила Иванович теперь Корабелку строит", а я тебя не вижу. Табель-то от Корабелки у меня. Кто туда идет, меня не минет. Разговор есть к вам.
Многозначительно произнесенная последняя фраза насторожила Гаврилу Ивановича - Тома всегда приносила на хвосте недобрые вести.
Нетвердыми от скрытого волнения руками он взял кружку и тарелку с запеченными яйцами.
- Угощайтесь… Яички - на ваш вкус, Гаврила Иванович, соль тоже крупная. Еще остались зубы? Скрипит соль…
Вздорная болтовня буфетчицы заранее раздражала, и старый каменщик, занявшись яйцами и пивом, поругивал себя за то, что завернул к продувной шинкарке; все в ней ему было неприятно: и развязный язык, и противные манеры, и птичьи брови.
Пока времени для откровенностей не выгадывалось: мешали посетители. Заходили разные люди, в большинстве своем мастеровые или старые боцманы, расставшиеся с морем и обрекшие себя на поиски камня, пиломатериалов и шифера для личного строительства. Пили наспех, оставляли копеечные чаевые. Тома брезгливо дном кружки смахивала монеты в денежный ящик.
Обстановку оживил веселый Павлик Картинкин, затормозивший возле заманчивого фанерного храма свой дребезжащий грузовик.
- Симферопольского!
- Нет для тебя симферопольского, - обрезала его Тома. - Получишь, когда заявишься сюда без путевого листа в кармане.
- В горле першит, тетя Тома, - взмолился Павлик.
- Промочи его безалкогольной жидкостью.
Пенная струя хлебного кваса ударила в пол-литровую кружку. Павлик запротестовал. Тома выразительно повела бровями, и молодой водитель, обернувшись, увидел Чумакова.
- Приветствую! - Павлик расшаркался.
- Теперь вижу, почему у тебя все время шины спускают, - Гаврила Иванович сердито зашевелил усами, измазанными яичным желтком.
- Только безалкогольные напитки, - оправдывался Павлик, с отвращением выдув кружку квасу.
Через минуту в раскрытые двери пивной ворвались запахи выхлопных газов, и вдали погас шум бешено укатившего грузовика.
- А ты держишь порядок, - похвалил буфетчицу Чумаков.
- В Севастополе должен быть полный порядок.
- Какие же новости ты мне хотела сообщить, Тома?
- Дело деликатное… Ну, пока людей нет… - Она притворила дверь, подсела поближе и сочувствующим тихим голосом, закатывая глаза, поделилась с Чумаковым своими нарочито туманными предположениями насчет Катюши. Ей не терпелось сказать главное, полностью выложить свои подозрения. Но, видя, как сразу же помрачнел каменщик, она решила ограничиться пока полунамеками и красноречивыми вздохами, а они брали за живое Гаврилу Ивановича покрепче, чем железные слова прямой правды.
- Скучает Катя, изменилась, на танцы не ходит, в кино не ходит. Клавдии ею заниматься некогда, вам - тем более. Какая ей пара Аннушка? И чего это они вдруг задружили?..
Тома влила изрядную порцию отравы в душу каменщика. Не зря всю жизнь он не любил новостей, спокойнее без них жить.
- Что же ты предполагаешь? - Гаврила Иванович отряхнул крошки с колен и, не глядя на Тому, принялся отколупывать присохшие у ногтей кусочки раствора. - Петр, что ли, всему виной?
- Нет.
- А кто же?
- Борис.
- Нет же его, - сердито буркнул Чумаков, - уехал.
- Тем более, раз нет… - Тома вовремя поджала губы.
Чумаков смотрел на нее уже с нескрываемой злостью.
- Задала задачу! Подсунула… Ладно, не разводи догадок, раз сама точно не знаешь.
- Не хотела вас огорчать, Гаврила Иванович. Понадобится помощь - сделаю любое одолжение.
Чумаков негнущимися пальцами нащупал пуговки на рубахе, застегнул их и, тяжело ступая, вышел на улицу.