Домой - вверх по Красному спуску. Здесь строили дорогу, машины не пропускали. Мостили и выше - улицу Ленина. Хорошо. Если разворочено строителями - хорошо. Начали - закончат. Севастополь… В ушах уже не буравил ехидный голосок буфетчицы, а гремел зычный бас Хариохина: "Кому из мастеровых доводилось когда-нибудь строить такой город? Ни одного белого волоска на голове не прибавится, а мы уже кончим, фартуки снимем, глянем - а город стоит! Гордо рабочему человеку? Разве не гордо!"
Белой чайкой сидит над крутым берегом Южной бухты красивое здание Морской библиотеки. Кто первым пришел на субботник, чтобы открыть двери библиотеки? Он - Чумаков! Отсюда приносили книжки его дети. Их уже нет, двух сыновей, моряков… Севастополь потребовал и взял их кровь, их жизни… Старик шел по улице Ленина. Он снял картуз, расстегнул ворот, сердце неудержимо колотилось в груди. А жена? Как не хватало ее подмоги! С ней было надежно: посоветоваться, порадоваться, погоревать… Вместе… Все моментом стало бы на свои места. Нет ее, нет! Тяжелый день седьмого июня сорок второго года, день самого свирепого штурма. Трое суток яростных раскопок и, наконец, подвал, чей-то труп, еще один, еще… она…
Онемели пальцы, снова схватило сердце. Как при удушье. Гаврила Иванович глубоко вдохнул воздух, прислонился к стене.
Гурьба молодежи проходила мимо. Ребята в брезентовых куртках играли на балалайках. Бетонщики! Легко узнать. На Матросском бульваре гремел маршем духовой оркестр. Народ продолжал жить, работать, веселиться. Справедливо? Очевидно. За то, чтобы все было именно вот так, и погибли двенадцатого июня, бросившись на танки, его дети. Политуправление флота в листовке назвало их имена. Листовка сохранилась у отца - в музее искал ее, не нашел. Много было храбрецов. Где-то в скальном грунте укрепленного района зарыли его сыновей. Где, он не знал. Позже Гаврила Иванович читал:
"Пройдет время, и засыплет наш город блиндажи и окопы, и построит новые дома, и поставит на самых лучших местах памятники героям… Снова будет пахнуть виноградом благословенная крымская земля, и над темно-синей водой нашего Черного моря будет теплеть белым камнем город со звонким и героическим именем - Севастополь!"
А вот как продолжать жить после такого горя! Но он жил. Жил ради того, чем жили все окружавшие его люди.
Вечер. Подул ветер с Карантинной бухты. По воде, как по маслу, заскользил эсминец, унося куда-то за скалы свои ходовые огни. Наблюдая за кораблем, Гаврила Иванович вспомнил о Петре. Нет его близ Катюши. Ушел. Все же неспроста каркала Тома. Может, будет и квартира. А счастье? С тяжелыми мыслями возвращался Гаврила Иванович домой.
III
В каюте замполита между книгами в темно-коричневых ледериновых переплетах и конспектами лекций жужжал вентилятор. Тихонько зудели переборки: в трюмных низах усиленно работали турбины. Наглухо задраенный в походе иллюминатор не пропускал ни одного глотка свежего воздуха, и вентиляторные легкие лопасти тщетно старались побороть гнетущую духоту.
Замполит Воронец, бывший донбасский шахтер, с академическим значком над кармашком кителя, давно примирился с неудачным расположением своего корабельного обиталища, привык к шуму, к вечно нагретому полу, ко всем этим зудящим, словно сверло бормашины, ощущениям.
В кресле, втиснутом между переборкой и столиком, сидел старший помощник Михаил Васильевич Ступнин, только что завершивший сложное и муторное дело заправки на ходу быстроходных пожирателей нефти - эсминцев, сопровождавших крейсер. Самое заурядное, непримечательное лицо Ступнина, пожалуй, ничем не привлекало бы, если б не живые, умные глаза. В сравнении с Воронцом, откровенно красивым украинцем с волоокими очами и ярко-пунцовыми губами, Ступнин на первый взгляд проигрывал. Но только на первый взгляд. Стоило чуточку присмотреться и сопоставить их, и перевес немедленно оказывался на стороне Ступнина. Это был типичный м о р я ч и н а, волевой и опытный, не подсахаренный и не надломленный, морячина, продвигавшийся по служебной лестнице от киля к клотику без резких взлетов и умопомрачительных превращений, участник войны, хотя и не имел геройских звездочек. Ступнин высоко котировался в своей среде, и самые пристрастные и нестойкие товарищи не могли заподозрить его ни в чем дурном или усомниться в его нечестности. Матросы тоже ценили Ступнина и как моряка, и как человека, и не обижались на его требовательность и справедливую строгость.
Вызванный для откровенной беседы, Петр Архипенко не ждал встретить у замполита старшего помощника. Тем не менее присутствие Ступнина нисколько не поколебало намерений и стойкости Петра. Он решил отстаивать свое бесповоротно принятое решение.
- Насколько я понимаю, влечение у вас другое, товарищ Архипенко.
Замполит вздохнул, налил из графина воды и, сделав глоток, следил, не выпуская стакана из руки, как кипуче пузырится газ, постепенно затухая и успокаиваясь. В стакане происходил как бы ускоренный процесс того, что у человека растягивается на десятилетия. Взять хотя бы этого Архипенко. Воронец помнил, как он пришел на борт корабля с группой выпускников учебного отряда. Архипенко горячо принялся за дело, его поощряли и ставили в пример, прочили на сверхсрочную. Ловкий, исполнительный, дисциплинированный матрос стал старшиной. Казалось, его уже ничем не зацепишь и не стянешь с сигнального мостика. А вот пришло время - и все изменилось. Уходит. Заявлены причины, их всегда можно отыскать без особого труда. Мать - вдова, у нее малолетние дети, болезни, и прочее, и прочее.
- Тянет вас, следовательно, берег. - Замполит еще раз отхлебнул из стакана, на переносице сошлись черные, будто подрисованные сажей, густые брови.
- Колхозная земля - не просто берег в нашем морском понимании, товарищ капитан третьего ранга… - Архипенко мельком взглянул на Ступнина, до сих пор не проронившего ни слова.
- А что же? - Воронец насторожился и тоже посмотрел на старшего помощника.
- То же море, только черноземное, - смягчил Петр.
- Так… - Смуглая рука Воронца потянулась к лежавшим на столе папиросам. Ему было ясно, что старшина прочно утвердился в своем решении. - Еще почти год служить, а у вас уже демобилизационные настроения, товарищ старшина.
- У меня нет демобилизационных настроений, товарищ капитан третьего ранга. Я ни в чем не могу упрекнуть себя… - Петр встал, так как давно изучил своего замполита. Стоило в личной беседе появиться званию вместо фамилии, и разговор либо обрывался, либо переходил в область служебно-официальных отношений.
- Садитесь, Архипенко. - Замполит почувствовал неловкость прежде всего перед Ступниным, который всегда умел находить правильный тон в общении с подчиненными. "Не известно, как он расценивает этот фактически неравный поединок". - Всякое правильное стремление, конечно, сдерживать нельзя, надо его развивать, - произнес он с запинкой, будто подыскивая слова. - Но нам хочется, чтобы ваши стремления совпадали с нашими планами. Командование рассчитывало, что вы останетесь на сверхсрочной службе. Люди нужны.
- В колхозе тоже нужны люди.
- Да, конечно. Дело общее, и делается оно сообща во всех уголках страны. Но флоту вы полезны, а будете ли в деревне таким же нужным человеком?
- Думаю, да.
- Почему вы в этом убеждены? В колхозе теперь нужны специальные знания, которых у вас, на мой взгляд, маловато.
- У меня есть желание, товарищ капитан третьего ранга. А знания придут.
- Как же думает использовать вас председатель артели? - осторожно спросил Ступнин.
Архипенко повернулся к нему, ответил:
- Просил изучать радиотехнику…
- Вон даже как! - воскликнул Воронец и зажег спичку. - Видите, Ступнин, этот председатель хочет подготовить кадры за счет флота.
- Но я не думаю заниматься радиотехникой, товарищ капитан третьего ранга, - сдержанно возразил Архипенко, не понимая, зачем замполиту понадобилось упрекнуть неизвестного ему Камышева.
- А чем?
- Возможно, животноводством.
- А еще чем?
- Может быть, полеводством, - еще строже и без улыбки ответил Петр.
Кому теперь неизвестно, что надводные корабли постепенно теряют свое значение, строительство их идет по инерции, и всемогущий атом, расщепленный руками мудрецов, заставляет коренным образом пересматривать прежние, казалось бы, непоколебимые понятия. Будет или не будет поднимать и спускать сигнальные флаги некий Архипенко, что от этого изменится на флоте? Подобные мысли нельзя было выражать откровенно, за них могло влететь по первое число, но не сами ли кавалеристы, к примеру, постепенно отбросили, как хлам, глупые в современной войне пики, а позже окончательно слезли с коней, пересели на моторизованную технику?
- Заметили, Михаил Васильевич? - Воронец развел руками, и брови его разлетелись в стороны, подчинившись появившейся на его круглом лице улыбке. - Расплывчато отвечает - возможно, займусь тем, возможно, этим…
Ступнин подсказал старшине недостающий аргумент:
- Если я не ошибаюсь, товарищ Архипенко, перед призывом вы были шофером в колхозе? Мне помнится, я держал в руках ваше свидетельство. - Архипенко благодарно кивнул и смахнул пот со лба быстрым движением руки. - Так вот и выход. Колхозы механизированные, потребность в кадрах огромная… Вас ждет старенькая мать?
- Да, - выдохнул Петр.
- При матери взрослый брат. Тоже механизатор, - вмешался Воронец, не ожидавший, что его подведет старший помощник, всегда ратовавший за оставление на сверхсрочной лучших старшин.
Архипенко обратился к Ступнину:
- Моего младшего брата тянет на флот, товарищ капитан второго ранга. Вот он, если попадет сюда, прирастет…