Паренек старательно припрятал банку. "Ничего, привыкнет!" - решила Мария Петровна, помогая ему натянуть старенькое пальто. Подошла хозяйка, сунула каждому по куску хлеба, посыпанного крупной солью, а Воеводину еще и луковицу.
- Что ж! Через десять минут можно выходить! Да, а по том домой… Мало ли что может случиться - хозяйка подтвердит: спали и к смутьянам отношения не имеете. - Мария Петровна задумалась и спросила: - А клея-то хватит?
Воеводин заглянул в свою банку, присвистнул, покрутил головой:
- Правда… Мы же не визитные карточки оставляем, а афиши с приглашением на маевку! Клейстеру кот наплакал. Добавляй, Петровна!
Старушка засуетилась. Подбросила поленце в печь, начала кипятить воду, чтобы заварить клейстер. Воеводин подсел поближе к огню, закрутил цигарку.
- Хороший сегодня день! Демонстрация! Листовки! - Голос звенел от радости.
Мария Петровна взяла листовку, повертела, краска оставляла жирный отпечаток на руках, читала вслух:
- Товарищи!
Оглянитесь кругом себя! 1 Мая, весна, природа разорвала оковы зимы и теперь торжествует победу над холодом и мраком. А рядом наша жизнь, серая и неприглядная, наша родина - смрадная душная тюрьма, где миллионы рабов-тружеников задыхаются в тисках произвола и невежества!
Тем ближе, тем дороже нам этот день.
- Здорово… Весна… Природа разорвала оковы… - Воеводин мечтательно подпер подбородок рукой. - Вот только про цепи капитализма нет ничего…
Мария Петровна потрепала его по вихрам. Поправила очки и вновь послышался ее ровный спокойный голос:
- …В России капиталистический гнет сильнее, чем в других странах: его поддерживает более могучее правительство, правительство самодержавное. Уничтожение этого правительства есть первый шаг к освобождению русского пролетариата. На демонстрации в честь 1 Мая мы открыто заявим: "Долой самодержавие! Да здравствует народное правление! Да здравствует политическая свобода!"
В России голод и безработица: одни работают до изнеможения, другие благодаря этому не находят заработка. Мы потребуем: "Работы безработным".
Саратовские рабочие решили отложить празднование 1 Мая до ближайшего воскресенья. Приглашаем вас, товарищи, все саратовские рабочие и ремесленники, приглашаем всех, кому дорога свобода и справедливость и ненавистно зло и насилие, на демонстрацию 5 мая в 12 ч. дня на Соборную площадь. Пусть приниженные рабочие гордо поднимут свою голову, пусть голодные труженики бросят укор сытым тунеядцам, пусть все бесправные потребуют себе прав!
Воеводин вслушивался в такие знакомые и каждый раз новые слова. Конечно, эти драгоценные листовки нужно расклеивать наверняка и непременно на полицейское управление, неподалеку от Липок. Рискованно. Только бы проскользнуть мимо гауптвахты, а там следи за часовым: зазевался голубчик у полосатой будки, а ты в то же мгновение бац листовку намертво на двери полицейского управления. Пускай утречком побесится господин полицеймейстер! Пока Марии Петровне ни слова, а то…
- Смотри, Воеводин, без лихачества! На двери участков листовки не наклеивай! А к полицейскому управлению и близ ко не подходи… - словно читая его мысли, заметила Мария Петровна.
Лицо Воеводина вытянулось. Только в карих глазах полыхал лукавый блеск. Наклонился, чтобы скрыть улыбку. Мария Петровна заговорила строже, резче:
- Не рискуй! В партии много дел, требующих настоящей смелости… Не форси! Стыдно… Кстати, перестань среди бела дня рассовывать солдатам листовки. Ребят вводишь в искушение! Александр Македонский! На Немецкой заприметил солдата, так сразу к нему бросился и за обшлаг листовку: "Почитай, служивый!" Солдат оторопел, а ты деру! Глупость одна! А если солдат не растеряется и тебя арестует? Пять лет тюрьмы! К чему?!
Воеводин почесал в затылке. Узнала все же… Плохо. Он посмотрел на Марию Петровну сбоку и понял, что рассержена всерьез… Конечно, права. Больше форсу, чем смысла. Только надоело осторожничать.
- Жаль, что вам не придется участвовать в маевке! - сказал, чтобы переменить разговор, встряхнув махру в цветастом кисете. - Хорошо хоть, на Зеленом острове послушали нашего брата… Страсти-то какие разгорелись!
- Хитер! Далеко пойдешь! - откровенно расхохоталась Мария Петровна. - Дипломат… Дипломат…
Собрание на Зеленом острове было памятным. От Бабушкина взвоза до острова добирались на лодках. На берегу в ресторане, Приволжском вокзале Барыкина, гремела музыка. Пьянствовали купцы. С реки вокзал был очень красивым - двухэтажный, резной, с шатровыми крышами и золочеными шпилями. Занавеси на лоджиях второго этажа натянулись парусом - отчего он казался белым, воздушным, как чайка в полете. В солнечных лучах рассыпались фонтаны. На широкой лестнице, заплетенной диким виноградом, плясали цыгане.
А рядом покосившиеся домики, прилепленные друг к другу, словно ласточкины гнезда. Темнели крыши кабаков, вывески трактиров Миллионной улицы, заселенные волжской беднотой.
На Зеленый остров Мария Петровна выезжала вместе с мужем Василием Семеновичем. Дул ветерок. Василий Семенович поднял воротник парусинового пиджака и недоуменно смотрел на пьяный разгул Приволжского вокзала Барыкина. Он не переносил шума, купеческого молодечества. От пристани отвалил пароход "Жертва". Расходились волны, лодку стало раскачивать. Мария Петровна опустила руку в воду, испытывая упругое течение и приятный холодок. Волга бурлила, полноводная, стремительная. "Быстрина", - сказал гребец и, поплевывая на заскорузлые ладони, приналег на весла…
И здесь, в тихом домике, Воеводин опять заговорил о демонстрации, об оружии, о том, что волновало его и заботило.
- Нет, нельзя идти без револьверов на башибузуков! Казачков, как всегда, подпоят и по нашим спинам запляшут нагайки! - Мальчишеский голос звенел от возмущения. - Нас будут лупить, а мы песни петь?!
- В партии есть дисциплина. Приняли решение - не брать оружия! Значит, не брать! - Мария Петровна взглянула на огорченное лицо Воеводина, добавила мягче: - Хочется, чтобы решения выполняли сознательно. Оружия мало, с регулярными частями рабочим не справиться, да и боевой выучки нет. Первый же выстрел даст повод для расправы. Солдаты будут расстреливать демонстрантов, а царские суды приговаривать к виселицам!
- Так и хвостист кричал на митинге! - горячился Воеводин; его смуглое лицо покраснело, стало бронзовым. - В голове дурака не дозрело, вот и кричит: мол, нужно выжидать…
- Выжидать нечего! Демонстрация состоится - это большое дело! Но оружие положения не спасет, а вреда принесет много. Демонстрация превратится в избиение! - закончила Мария Петровна.
- Рабочие под казачьи плети не пойдут! Драки мы не боимся! Лишь бы драка пошла на пользу революции! - Воеводин прихлопнул рукой по колену. - Камень, палки, гайки - все оружие!
- Что ж! Нужно быть готовым! - Мария Петровна разлила клейстер. - Пора, товарищи! Встретимся в одиннадцать…
Дверь хлопнула. Трое вышли последними. Прихватив пачку листовок, распрощалась с хозяйкой и Мария Петровна. Она также хотела до рассвета добраться домой. Листовки же разбросать у Архиерейской усадьбы, близ полицейского управления, места людного и шумного, куда запретила приближаться Воеводину.
Соборная площадь
У дома купца Бендера, богатого сарпинщика, Мария Петровна остановилась. Чадил уличный фонарь с конопляным маслом, забытый с ночи. На горбатом мостике, приподнимавшемся над канавой для стока воды, торчал городовой. Доносился звон конки с Московской улицы. У католического собора, серого, неприветливого, народ. Уныло позванивали колокола. Тащились возы на Верхний базар. По булыжнику цокали копыта.
В полуциркульных окнах лавки Бендера красочные материи, дорогие сукна. Мария Петровна неторопливо зашла в магазин, придерживая большую корзину, с которой частенько ходила на рынок.
Сегодня она оделась особенно тщательно: широкая потертая юбка, жакет с буфами, отделанный витым шнуром. Старомодный, с чужого плеча. Стоптанные полусапожки с задравшимися носами. Цветастый нарядный платок. Кухарка из богатого дома… Дом Бендера угловой, удобный для наблюдения: просторные окна, несколько выходов. Проплывали приказчики, словно призраки, среди висячих полотен сарпинки. Озабоченные. Усталые, которым так мало дела до всего происходящего. Она не спеша обошла полотна сарпинок и заторопилась к противоположному выходу. Сделала несколько шагов. Никого. Перешла на другую сторону. Мостовая поблескивала после утреннего дождя. Еще раз оглянулась. Дом Бендера украшала арка с громоздкой скульптурой "рыкающих львов", одна из городских достопримечательностей. На сером мраморе застыли львы, выставив огромные морды с обнаженными клыками. Эти рыкающие львы, аляповатые, громоздкие, обычно веселили ее, но сегодня она едва обратила на них внимание.
Обогнув дом Бендера и минуя лавки, направилась на Верхний базар. Налево осталась городская биржа, красное двухэтажное здание, украшенное арками с городскими гербами- тремя звездообразными стерлядями. Вечерами эти гербы, освещенные фонарями, были особенно заметны. Сразу же от биржи начинались торговые ряды, каменные, крытые, построенные на века. За рядами виднелась церковь Петра и Павла в белых резных кокошниках. Рядом ночлежки. Ободранные, с отвалившейся штукатуркой. Номера. Убогие. Одноэтажные. С кривыми завлекательными вывесками. Из номеров выбегали мальчики с ведерными чайниками. Заливалась гармоника в трактире.