Торговля в воскресный день шла бойко. Рядились покупатели, били по рукам. Гнусавили продавцы квасом. По лавчонкам со скобяным товаром ходили крестьяне, унизанные связками баранок. Ссорились торговки, нагловатые и бойкие. Млели в клетках откормленные гусыни с красными бусинками глаз… Базар жил своей обычной жизнью - стонал, кричал, плакал, ухал…
Мария Петровна, купив саратовский калач, прошлась по рядам. Приценивалась, рядилась с торговками. Ударили часы на бирже. На толкуне появилась публика, столь непривычная для рынка. Студенты в зеленых тужурках с блестящими пуговицами. Рабочие в суконных пиджаках. Праздничные. Принаряженные. Фельдшерицы с кружевными зонтиками. Интеллигенты в дымчатых очках. Засновали затасканные шпики в шляпах с опущенными полями, "трехрублевые", как презрительно называли их рабочие.
Кажется необычных посетителей заметил и городовой. Начал озираться по сторонам, нетерпеливо сжимая свисток, болтавшийся на толстом шнуре. Девушки собирались группами, переговаривались. Рабочие окружили старьевщика, разложившего на холстине свой небогатый товар. На базаре промелькнул Воеводин, свежий, подтянутый, будто и не знал бессонной ночи. Неприметно кивнул Марии Петровне, заторопился к лоткам. Кинул пятак слепому, нырнул в толпу. Вновь его заметила Мария Петровна в рядах, в которых кустари обычно продавали поделки из дерева: расписные матрешки, деревянные грибы, бочонки, палки, трости. Воеводин, наклонившись к продавцу, выхватил из груды разложенного товара тросточку, смешно помахал и отложил. Покопался в зонтиках и также отложил. Заинтересовавшись, она подошла поближе.
- Нет, служивый… Покажи мне палку, которой бы от цепных собак можно отбиваться, - послышался его хрипловатый голос.
- Поувесистей?! - с готовностью переспросил инвалид из отставных солдат.
- Конечно!
- Попробуй вот эту!
- Легковата! - Воеводин подбросил палку. - Живу у черта на рогах - у Агафоновского поселка… Возвращаюсь с завода ночью. Темь. Грязь… А собак тьмуща… Злые, как торговки на рынке…
- Эва! Эва! Не задевай, господин хороший! - шутливо надвинулась на Воеводина грудастая молодуха, пристукнув по корытцу валиком для белья.
- Бабы - завсегда злее собак! - пробурчал инвалид.
- Ах, не приметил! - Воеводин, лукаво посмеиваясь, вновь принялся перебирать палки. - Нашел!
Он довольно ощупывал палку, суковатую, увесистую, настоящую дубину. Этими палками заинтересовалась не только Мария Петровна, но и рабочие. Перебросившись с ним короткими словами, молодежь окружила продавца. Начали разбирать палки, не торгуясь. Даже барышни покупали тросточки. Продавец растерялся от такого спроса на товар.
- Слава богу! Отродясь эдакой торговли не припомню! - Инвалид перекрестился, уговаривал: - Добирайте, господа, тросточки… Легонькие, будто перышки…
От тросточек большинство покупателей отказывалось, а палки расходились с небывалой быстротой. Опять отзвонили часы на бирже. Двенадцать. Мария Петровна перешла в зеленной ряд. Глаза ее настороженно и пытливо оглядывали толпу, разраставшуюся на Верхнем толкуне. Еще немного, и начнется… Пора! Высокий молодой человек пронзительно свистнул. Сигнала ждали все. Молодого человека окружили студенты, рабочие, интеллигенты. Кто-то из-за пазухи достал красное полотнище, водрузил на древко. Над толпой затрепетало знамя. Красное знамя в Саратове! Одно… Другое… Третье… Ветер расправил знамена, весело перекатывал красный шелк, отливавший на солнце тяжелым блеском. На груди у демонстрантов вспыхнули красные банты. Яркое солнце и блеск знамен… У Марии Петровны захватывало дыхание.
- Долой самодержавие! Да здравствует социализм! - прокричали из толпы демонстрантов.
Воеводин, смеющийся, счастливый, выхватил из кармана пачку прокламаций и веером бросил их вверх. Ветер подхватил, поиграл, медленно белыми голубями уложил на площадь. Листовки расхватывали, припрятывали.
- Бунт, православные! Бунт… - истерично закричал шпик из "трехрублевых". - Студенты лавки громят…
Базар шарахнулся. Качнулся. Толстая торговка опрокинула горшки. Густая сметана поползла по затоптанной пыли. Покатилась с лотков картошка. Закудахтали куры. Заметалась гусыня, роняя белый пух. Послышался крик. Топот бегущих. Но суматоха длилась недолго. Демонстранты стояли спокойно, и на базаре установилась выжидательная тишина. Черной птицей поплыло вверх полотнище. Траурное знамя в память казненного Степана Балмашева. Три красных и одно черное… Перекрывая базарный гул, взмыла над толпой широко и раздольно песня:
Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут,
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут.
Процессия колыхнулась и, расцвеченная знаменами, направилась к Театральной площади. На тротуары вывалил народ, с жадным любопытством глядевший на шествие. При виде черного знамени снимали фуражки, шляпы. Крестились. Степан Балмашев был хорошо знаком саратовцам. Казнь его потрясла многих. Демонстранты обогнули городской театр с шатровой крышей. У подъезда застыли чугунные фонари с закопченными стеклами.
За процессией на некотором расстоянии следовала Мария Петровна. Сердце ее ликовало. Впервые сонные купеческие улицы волжского города огласились революционными песнями, заполыхали красными знаменами. А она не имела права принять участия в этом празднике, не имела права рисковать. Таково решение комитета. Должна, вернее, обязана уцелеть на случай возможных арестов и провалов. На ней - транспортировка "Искры" по Поволжью, связи, явки, нужно сохранить и преемственность в партийном комитете. И если бы не долгие годы работы в подполье, привычка подавлять свои чувства и желания, то вряд ли она смогла бы остаться зрителем в этот день!
Демонстранты шли быстро. Все дальше оставался городской театр с овальными окнами в глубоких нишах. Вот уже свернули на Александровскую улицу, застроенную высокими каменными домами. Опять замелькали крикливые вывески купеческих лавок, наводнявших город. Процессия протекала посередине мостовой. Балконы домов облеплены, будто ласточкины гнезда. Воеводин высоко держал красное знамя. Мария Петровна заметила, как один из рабочих выхватил у него знамя, передал другому. Да, конечно, знамя нести одному не следовало. Опять у знамени Воеводин… Нет, он только придерживал край…
- Слышали… Слышали… Студенты разграбили магазины… Задумали убить министра! - Чиновник в клетчатом костюме наклонился к своему спутнику, испуганно вращал круглыми глазами.
- Тсс! Царя!.. - Купчина снял цилиндр, обтер платком лоб.
- Да-да! И царя! - простонал чиновник и заморгал белесыми ресницами. - Опять социалисты надумали вернуть крепостное право! Нас всех - в рабство!
Кружась, неподалеку от чиновника упала листовка. Чиновник поморщился, быстро огляделся по сторонам и, не приметив городового, воровато подхватил ее. Мария Петровна, невольная свидетельница этой сцены, подтолкнув чиновника корзиной, прошла вперед.
Вдоль Александровской улицы у закрытых ворот стояли дворники с начищенными бляхами, городовые в штатских, не по росту подобранных костюмах. Громыхая железными колесами по булыжнику Александровской, проехал ломовик. Здоровенный верзила озверело нахлестывал лошадь кнутом, словно не замечая демонстрантов. К удивлению Марии Петровны, ломовик врезался в процессию, расстроил ее ряды. Началось замешательство, но демонстранты продолжали свой путь.
Гостиница "Россия", к которой подходила процессия, с надутыми ветром парусиновыми занавесями напоминала корабль. Теперь демонстрантам оставалось пройти гостиницу и повернуть на Немецкую, главную улицу города. А там и Соборная площадь, где должна состояться манифестация.
Мария Петровна увидела, как от гостиницы "Россия" отделилась кучка обывателей. Рослые. Чем-то знакомые, они двинулись навстречу красному знамени. Процессия остановилась. Кто эти люди? Запоздавшие демонстранты? Нет, погромщики… Конечно, погромщики… Теперь Мария Петровна поняла, кого напоминали эти молодцы - московских охотнорядцев…