8
Перед обедом сто седьмую гвардейскую навестил Петр Ильич Бойцов. Чувствовалось, что он не врач и не медицинский работник. Халат он надел задом наперед, так что спина была закрыта, а грудь открыта - виднелись начищенные пуговицы и орденские колодочки. Ходил он тоже не как медик - слишком шумно, хотя и старался ступать осторожно, на носок.
Тем не менее больные встретили его как старого доброго знакомого. Он приветливо улыбнулся, обнажая ровный ряд белых зубов, поздоровался. Потом подошел к койке Сухачева, подал руку Василисе Ивановне.
Сухачев дремал. Его лицо с заострившимися чертами было спокойным, большая мускулистая рука лежала на груди. Утром ему сделали укол в сердце. Что-то оттуда выкачали (врачи говорили - какой-то "пус"), и теперь стало немного легче - можно было забыться.
Почувствовав около себя человека, Сухачев открыл глаза.
- Разбудил я вас. Извините, - стараясь приглушить свой басовитый голос, сказал Бойцов.
- Нет, ничего. Я не спал. - А чего не спится-то?
- Болею.
- Плохо, да?
- Нет, получше.
Бойцов улыбнулся. Улыбка у него была приятная, задорная, посмотришь - и самому хочется улыбаться.
- Может быть, письмо домой написать? Сухачев отказался:
- Не хочу мать расстраивать.
- Тогда извините. Забежал с вами познакомиться.
Когда Бойцов попрощался со всеми и, громко стуча сапогами, ушел из палаты, Сухачев спросил Василису Ивановну:
- Кто это был?
- Это, сынок, секретарь партийный. Всего нашего госпиталя секретарь.
9
Дождь не прекращался. Он моросил вторые сутки подряд - мелкий, холодный, противный. Все вокруг помрачнело - дома, деревья с голыми ветвями, машины. И люди, казалось, тоже посерели, поблекли. Они спешили, шлепали по лужам, прикрываясь зонтиками, старались побыстрее спрятаться в домах, в подъездах, в троллейбусах и трамваях.
Лишь Голубев шел неторопливо, не прятался от дождя, Он находился под впечатлением прошедших суток. Весь день он чувствовал себя в чем-то виноватым. В палате с больными, в разговоре с начальником, с товарищами он еще как-то рассеивался. А сейчас, выйдя из проходной, он остался один на один с собственной совестью.
Чем кончилось его дежурство, которого он так ждал, к которому так готовился? Кончилось все тем, что он не установил диагноза тяжелому больному, не разобрался, недодумал.
И это было очень неприятно и досадно.
Домой Голубев приехал в сумерки. Обе дочки сидели за столом. Валя читала вслух, зажав уши ладонями. Наденька рисовала, покачивая головой и мусоля карандаш. Девочки были очень похожи друг на друга - обе курносые, обе с ямочками на щеках, одетые в синие платья в горошек, с красными бантами на русых головках. Отличались они лишь ростом и глазами. У Вали глаза были голубые, задумчивые, у Наденьки - карие, мамины, очень живые.
- Папочка! - крикнула Наденька и, бросив свое занятие, кинулась к отцу.
Валя заложила букварь линейкой и уж только потом подбежала к отцу. Из-за перегородки, разделявшей комнату пополам, вышла Наташа, в ситцевом сарафанчике, в домашних туфлях на босу ногу.
- Леня, что с тобой? - удивленно спросила она.
- А что?
- Ты же в халате и весь мокрый.
Голубев оглядел себя - под шинелью действительно был халат, он забыл снять его и оставить на вешалке.
- Устал, Тата.
Жена помогла ему раздеться, взяла шинель и фуражку, вынесла на кухню - посушить у газовой плиты.
Дочери облепили Голубева с двух сторон и, перебивая друг друга, принялись рассказывать о вчерашней телевизионной передаче. Устал не устал - с ними нужно заняться. Они ждали папу, им нет никакого дела до его настроения. Раз папа - будь папой: слушай, рассказывай, играй.
- Лошади ка-ак побегут! - кричала Наденька. Она всегда кричала, чтобы не дать говорить старшей сестренке. Валя и не пыталась перебивать ее: голос у Наденьки звонкий, все равно не перекричишь. - Злая баба ка-ак упадет! И Лушка тоже ка-ак упадет! Они нехоррошие, да, папа?
Наденька совсем недавно выучилась выговаривать букву "р" и теперь старалась применять свое умение где надо и где не надо.
Голубев погладил ее по русой головке, подумал: "Милые вы мои, ничегошеньки-то вы еще не знаете". Он сел, усадил дочек на колени:
- Постойте. Не нужно кричать. Расскажите спокойно, какая передача, как она называется?
Наденька не могла не кричать - и совсем замолчала, В разговор вступила старшая. Она встала, одернула платье и, поглядывая на телевизор, стоивший на специальном столике в углу, сказала:
- Передача называется "Чудесный колокольчик". Это мульти… мульти… - На ее курносом личике появилось такое смущение, что Голубеву пришлось срочно прийти на помощь:
- Мультипликационный.
- Вот-вот, - подтвердила Валя и облегченно вздохнула.
Рассказав свои впечатления, она снова забралась к отцу на колени. А Наденька теребила его за пуговицу и спрашивала:
- Папочка, а ты денежки заработал?
Это была детская хитрость: заработал денежки - значит, купи конфетку. Голубев не удержался от улыбки. Он вынул из кармана конфеты "Мишка на севере" и поднял руки вверх:
- Доставайте.
Наденька с визгом вскочила на ноги, прямо к нему на колени. Валя подставила стул и повисла у него на руке. Голубев встал:
- А ну-ка!
Поднялся шум, смех. Девочки карабкались на него, стараясь схватить за руки. Голубев увертывался. Он забыл про все неприятности, смеялся вместе с ними, потом схватил девочек в охапку и, крича и шумя не меньше их, принялся кружиться по комнате.
Появления Наташи никто не заметил. Она остановилась в дверях, полюбовалась на свое семейство и сказала негромко, но властно:
- Девочки, папа устал. Он есть хочет.
Девочки, получив по конфете, успокоились, уселись на диване и стали спорить, чей "Мишка" лучше.
Наташа накрыла стол. Голубев умылся, надел домашнюю лыжную куртку, причесал назад гладкие, блестящие волосы и сел на свой стул, спиной к окну. Наташа подсыпала ему в суп мелкие белые сухарики - он так любил - и молчала. По виду мужа она поняла, что на службе что-то произошло, но при детях не хотела расспрашивать.
Девочки, не слыша разговора взрослых, тоже приумолкли, насторожились, не понимая, почему папа и мама молчат - поссорились или что?
После обеда Наташа распорядилась:
- Девочки, папа будет отдыхать. Идемте отсюда.
- А на скрипке? - спросила Валя. Она первый год училась в музыкальной школе.
- Занимайся. Ты не помешаешь, - разрешил Голубев. Наденька пошла к соседской девочке играть в куклы.
Голубев лег.
После бессонных суток в голове у него шумело, тяжелые веки сами собой слипались, и вместе с тем острая мысль не давала покоя: "Да, я ошибся, черт возьми. Но что теперь делать?" Голубев закрыл глаза и ясно представил Сухачева - он тяжело дышит и просит: "Поднимите меня повыше".
Валя за перегородкой играла на скрипке и вполголоса подпевала:
…Савка и Гришка
Сделали дуду,
Ой, ду-ду, ду-ду, ду-ду,
Ой, ду-ду, ду-ду…
Пела она лучше, чем играла. Смычок попадал сразу на две струны, вытягивая нечистые, скрипучие звуки.
- Фальшивишь, - сказал Голубев.
Валя остановилась и после паузы заиграла старательнее, чище.
Голубев опять задремал. И снова перед глазами Сухачев: у него вздрагивают брови, синие губы шепчут: "Пить, пить…"
Голубев перевернулся на другой бок. Из-за перегородки донеслось:
…Ой, ду-ду, ду-ду, ду-ду…
- Фальшивишь! - крикнул он раздраженно. - Не скрипка, а немазаная телега.
Валя замолчала, послышалось тихое всхлипывание. "Зачем я на нее кричу? - осудил себя Голубев. - При чем здесь она?"
- Отдохни, Валюша, ты устала.
Донесся легкий звон (скрипку бросили на диван), радостный топот, хлопнула дверь - Валя убежала.
И тут Голубев подумал, что больной может погибнуть, если не принять срочные, какие-то особые меры.
Он быстро встал и оделся.
- Куда ты, Леня? - спросила Наташа, входя в комнату.
Он заметил беспокойство в ее глазах.
- Ничего особенного, Тата, - успокоил он. - Просто у меня тяжелый больной. Надо навестить его.
- Обязательно сейчас?
- Да, нужно.
Она притянула его за локоть, усадила рядом с собой:
- Ты правду говоришь?
- Правду.
Он взял ее руку и поцеловал. От руки пахло детским мылом. Она запустила пальцы в его волосы, спросила?
- Что же все-таки произошло?
- Ну, честное слово, ничего особенного. Он коротко рассказал о своем дежурстве.
- И это все?
- Да.
- Но ошибки могут быть у кого угодно. Тем более - при амбулаторном приеме.
- Не в этом дело, Татка. Ты сама врач и понимаешь, что такое гнойный перикардит… Если я недодумал ночью, то теперь-то я знаю диагноз и обязан вести себя решительно. Это дело моей врачебной совести.
- Но что ты можешь сделать?
- Еще не знаю. Но я хочу спасти больного, так хочу, как никогда в жизни. Меня это задело…
Наташа посмотрела на мужа завистливым взглядом и сдержанно вздохнула. Она очень хотела бы сейчас быть на его месте, так же переживать, волноваться, работать. Но вот уже второй год она не работает: после того, как уехала мама, ей пришлось бросить работу и заняться детьми. Наташа как будто примирилась со своей судьбой. Но этот разговор вновь растревожил ее.
Голубев надел фуражку, привычным жестом - ребром ладони - проверил, посредине ли звездочка, поцеловал жену и отправился в госпиталь.