- К нам, - рассказала она, - вскоре после прихода немцев явился вместе с Аврамом Свидлером один человек, бывший лейтенант Охримчук. Оба они были контужены и отстали во время отступления от своей части… Как и ты, они переоделись в какой-то деревне, добрались до Миядлера и пришли к нам. Я их спрятала в подполе, и наутро Охримчук ушел домой, в шахтерский поселок. Там он добыл документы для меня и Свидлера и хотел увести нас в шахты, где начал действовать партизанский отряд. Свидлер ушел, а я не решилась оставить людей на произвол судьбы. Охримчук со Свидлером обещали прийти еще раз, но почему-то до сих пор не дают о себе знать.
- А где этот поселок? - спросил Шимен.
- На хуторе Михеево живет дядя Охримчука - у него можно будет это узнать, - ответила Марьяша.
- Ну, до Михеева далеко, сразу туда не доберешься. Попробуем пока дойти до Петерковки - там у меня есть знакомые… Многие оттуда приезжали к нам, в Миядлер, и среди них наверняка найдутся надежные люди. Ну, пойдем. Задерживаться здесь нельзя ни на минуту - к рассвету надо быть на месте, - торопил Шимен женщин.
Марьяша и Эстер быстро связали небольшие узлы с самыми необходимыми припасами и вместе с Шименом пустились в дорогу.
Луна спряталась за облака. Ветер улегся, ночь выдалась темная, облачная, но тихая.
Все трое торопливо шагали знакомой дорогой в сторону Петерковки. Шимен решил оставить женщин у своих знакомых в соседнем селе, а сам хотел пробраться в Михеево.
- Недалеко от Петерковки есть развилка дорог, там наверняка стоит крепкая охрана, - рассудил Шимен и отвел мать и Марьяшу в Камышовую балку, лежавшую несколько в стороне.
"Пусть они переждут, пока я разведаю дорогу и найду для них пристанище", - решил он и один отправился в Петерковку.
Светало. На востоке уже раскинула в небе свои красные полотнища заря. Мгла начала редеть, открывая глазам широкий простор. Степь здесь была изуродована, словно лицо человека, болевшего оспой, искорежена бесчисленными воронками, пулеметными гнездами, изрыта давно заброшенными траншеями и ходами сообщений; тут и там валялись скрученные и заржавевшие куски колючей проволоки; то и дело встречались на пути невысокие холмики, под которыми, оросив родную степь своей кровью, вечным сном спали солдаты; тут и там высившиеся курганы были изранены снарядами. Все говорило о том, какой лавиной прокатилась здесь война и какие глубокие, опустошительные следы оставила она на своем пути.
Шимен свернул с дороги, чтобы избежать лишних встреч. Проселочными дорогами, тропинками, а то и прямиком добрался он до Петерковки.
В этом недавно еще цветущем селе многие дома были сожжены или разрушены, целые улицы сметены с лица земли, и Шимен так и не нашел своих знакомых. Он расспрашивал о них встречных, заходил из дома в дом, но никто толком не знал, где они и что с ними сталось. Шимен уже хотел повернуть в какой-нибудь хутор или в соседнее село, где у него тоже были знакомые, но тут ему встретилась высокая худая женщина в стареньком цветастом платке. Мельком взглянув на Шимена, она вдруг остановилась и, присмотревшись, нерешительно подошла к нему.
- Ваше лицо мне знакомо… Не помню только, где я вас видела… Вы меня знаете? - несмело заговорила женщина.
Шимен не знал, что ей ответить. Лицо встречной действительно было ему знакомо, но вспомнить, кто она и где они встречались раньше, он не мог.
- Не знаю, не могу припомнить, - уклончиво ответил он, помолчав.
- Откуда вы? Из какого села? - еще пристальней вглядываясь в его лицо, спросила женщина.
Шимен пожал плечами и, безнадежно махнув рукой, ответил:
- Жил-то я тут, неподалеку, но сейчас и сам не знаю, где мой дом.
- А я думала, что вы из Миядлера, мне показалось, что именно там я вас видела, - сказала женщина, с сомнением поглядывая на его крест.
- А вы бывали в Миядлере? Знаете там кого-нибудь? - осторожно спросил Шимен, желая проверить, правду ли она говорит.
- Эстер Ходош знаю - я раза два приезжала туда знакомиться с льноводческим звеном, - ответила женщина.
- Эстер Ходош? Так это моя мать, - невольно вырвалось у Шимена.
- Что с ней, скажите… Мне так хотелось узнать, успела ли она выехать, мы с ней очень подружились на районном совещании.
- Она тут, поблизости.
- Поблизости? - изумленно уставилась на него женщина. - Значит, жива и здорова?
- Да, я вытащил ее, можно сказать, из могилы, - ответил Шимен. - Увидитесь с ней, она сама вам все расскажет. Только она не одна, с ней наша знакомая из Миядлера.
- Приведите обеих, я их встречу, как родных! - вскричала обрадованная женщина.
- Как вас зовут?
- Гайченко… Степанида Гайченко, - ваша мать должна меня помнить. Последний раз я приезжала в Миядлер на Октябрьские праздники.
- Я и сам начинаю вас узнавать, - отозвался Шимен.
Гайченко повела его к себе, накормила и дала хлеба, яиц и творогу для Эстер и Марьяши. На прощанье наказала ему вечером привести женщин на берег пруда, где кончается картофельное поле. Оттуда она обещала переправить их в безопасное место.
Обрадованный счастливой встречей, Шимен двинулся прямо к Камышовой балке, и хотя ему и не терпелось скорее увидеть мать и Марьяшу, он шел не торопясь, чтобы явиться туда незадолго до наступления темноты.
Подойдя к месту, где он оставил женщин, Шимен спустился в балку, но никого там не нашел.
- Ошибся, видно, - заставил он себя приободриться и стал лихорадочно метаться из одного конца балки в другой, но, пройдя ее вдоль и поперек, так никого и не обнаружил.
- Мама! - забыв о всякой осторожности, закричал он. - Где ты, мама? Марьяша, мама! - все громче и тревожнее кричал он, чувствуя, что у него подкашиваются ноги. - Отзовитесь! Это я, Шимен, пришел за вами. Мама! Марьяша!..
Фома Гнилопятка, рябой одноглазый верзила, с расплющенным, как у сифилитика, носом, бывший конокрад, вскоре после выхода из тюрьмы перешел к немцам и стал служить у них полицаем.
В тот самый день, когда Эстер, Шимен и Марьяша бежали из Миядлера, Фома шел из хутора Михеево в Петерковку, и хотя он изрядно выпил, ему до смерти хотелось выпить еще, опохмелиться. На хуторе, где он разыскивал какого-то "подозрительного", его постигла неудача, а это означало, что комендант ничего ему не подбросит, если он, Фома, не зацепит кого-нибудь по пути в Петерковку. Поэтому-то он и задержался у Камышовой балки. Авось тут удастся кого-нибудь поймать. В комендатуре ему сказали: он, полицай, обязан заглядывать во все рощи, балки и другие укромные места, где могут прятаться партизаны; за каждого задержанного было обещано вознаграждение. Но по натуре Фома был труслив, и если бы ему так сильно не хотелось выпить, вряд ли он полез бы в эту чертову балку, когда есть более безопасные дороги. Но раз уж вышла такая оказия, что поделаешь?
И тут-то, стоя на краю балки, Фома насторожился, как почуявшая мышь кошка: ему почудилось, что в одном месте камыши подозрительно зашевелились.
- Кто там?! - рявкнул он, подбадривая себя криком.
Ответа не последовало, камыши не колыхались больше, не шелестели, и он совсем было собрался уходить, как вдруг над его головой пронеслась стая диких уток. Утки кружились над балкой, собираясь, как видно, спуститься в камыши. Фома вытащил револьвер, прицелился, пальнул - и промахнулся; насмерть перепуганные птицы заметались и умчались прочь.
Марьяше и Эстер показалось, что стреляют по ним, и они поползли на четвереньках, подальше от опасного места. Заметив, что камыш опять закачался, Фома опять угрожающе крикнул:
- Кто там? Выходи, не то стрелять буду!
Марьяша поползла дальше, Эстер из последних сил - за ней, но вскоре, видно, изнемогла и замерла, будто сраженная пулей. Не слыша за собой шороха, Марьяша обернулась и хотела вернуться, посмотреть, что стряслось с Эстер. Но в эту минуту Фома, крикнув: "Стой, ни с места!", снова выстрелил, и Эстер, растерявшись, встала во весь рост. Фома увидел ее и, не решаясь спускаться в балку, заорал:
- Выходи, да поживей!
Вконец перепуганная Эстер покорно вылезла из балки.
- Чего ты там прячешься? - уставился на нее Фома. - И кто там еще схоронился?
- И вовсе я не прячусь, - робко ответила Эстер. - Вы вот кричать начали, я и залезла в камыши. А иду я по деревням - просить у добрых людей кусок хлеба…
- Ври, ври больше - ветер унесет! - гаркнул Гнилопятка.
Он был очень доволен, что придет в комендатуру не с пустыми руками. И ни за какие коврижки не полезет он в эту проклятую балку - мало ли кто там еще прячется: могут еще уложить за милую душу; добыча есть - и ладно.
- Ну, пошевеливайся, - стал он подгонять Эстер, - шагай, партизанка. Ишь, героиня какая выискалась! Говорю, пошевеливайся! - командовал он, измываясь над беспомощной старухой.
После допроса, который учинили Эстер, перемежая его ударами плетью, петерковский комендант распорядился отправить ее обратно в Миядлер, чтобы проверить ее показания. Сопровождавший Эстер офицер-эсэсовец, приехав в Миядлер, засигналил у бухмиллеровского дома.
Виля выскочил на крыльцо и кинулся к машине.
- Эта judenfrau ваша? - спросил эсэсовец, указав на Эстер.
- Отсюда. Я должен был отправить ее с очередной партией в комендатуру, но она накануне отправки как сквозь землю провалилась.
- Полицай нашел ее в Камышовой балке… Так-то ты следишь за своими евреями? - сердито выговаривал Бухмиллеру офицер.
- Так разве один пастух может уберечь целое стадо, - оправдывался Виля. - Ну, а с этими людьми и подавно не обойтись одной парой глаз.