Илька в Нардоме в первый раз и жадно смотрел кругом. Высокий потолок, стены украшены кумачом, плакатами, мягкими пихтовыми лапами.
Народ помаленьку прибавлялся. Вон у Сеньки Германца пришла одна жена - Ичмонь-Верка и привела с собой Зиновея и Миновея, а Парасся почему-то не пришла.
"Зоб у нее, - подумал Илька. - Стесняется, наверно. А куда подевалась Канева? - размышлял Илька и искал ее глазами. - Обманщица! Обещала показать картинки. Может, ушла в двухстворчатую дверь?"
И точно, вскоре дверь открылась, с кучей бумаг появилась Канева. За нею, тоже в русской одежде, учительница школы Любовь Даниловна, жена Вечки, потом Сандра, а вслед Куш-Юр. Сандра добралась до Еленни, а Канева, Любовь Даниловна и Куш-Юр вышли на сцену.
Белокурая, стройная Любовь Даниловна, быстроглазая и голосистая, еще в прошлом году вслед за мужем Вечкой вступила в партию. Она и открыла собрание-сходку женщин села. Правда, пришли не все, побоялись, видно, - рядом церковь, однако собрался полный зал. Любовь Даниловна чистым голосом, разделяя слова, сказала:
- Для ведения собрания необходимо выбрать президиум, - и пояснила, что такое президиум.
В зале стали смотреть друг на друга.
- Еленню! Выбрать жену Варов-Гриша, - подала голос Сандра и смущенно подтолкнула подругу.
- Ой, беда-беда! - встрепенулась Елення. - Ты сдурела, что ли? Я сроду не бывала начальницей!
Зал заволновался, прозвенел женским легким смехом. И сквозь шорохи, приглушенный шепоток и говорок различались голоса:
- Мы тоже не бывали!.. Кому-то надобно сидеть!.. Ты ведь жена партийца!.. Правильно!..
А Илька не понимал - радоваться ему или плакать. Но рядом смеялись глаза Сандры, на сцене улыбалась Вань-Варэ, и Илька успокоился.
Избрали Еленню и еще маленькую, чернявую, подвижную, как мышка, женщину.
Варвара Ивановна горячо и понятно заговорила по-зырянски о прежнем бесправии, забитости, темноте, суевериях, болезнях, о пьянстве мужиков, о драках, незаслуженных побоях и ругани. Но Ильке это было непонятно, он сразу же, как только мать и тетка взошли на сцену, стал следить за ними. Почему Елення не взяла его с собой на возвышение?
- Я пойду туда, - дрожащим от волнения голосом шепнул Илька Сандре.
- Куда "туда"?
- К маме.
- Нельзя, что ты… Президиум ведь…
Но Илька все-таки заковылял на костылях.
- Царь и богатеи нарочно держали народы в темноте, они боялись прозрения. Нам надо учиться! - Варвара Ивановна говорила проникновенно и просто. - Есть такая книга: "Долой неграмотность". Вот она, видите? Она напечатана всего на четырех страницах. Уж несколько лет назад она попала к нам, на Север. "Мы - не рабы" - это азбука для свободных людей. По этой книжке в Мужах отдельные взрослые уже пробуют учиться. Но книжек мало - всего несколько штук. Тот, кто научится читать и писать, должен научить другого, грамотные дети - безграмотных родителей. Книг мало, и надо собираться в Нардоме и учиться сообща, коллективно.
- У меня есть - я тоже учу. Самостоятельно! - сказал Илька, дойдя до сцены.
- Ой, - вскрикнула Елення. - Ты почему здесь?
- К тебе иду, мамэ! - серьезно, по-взрослому ответил Илька и упрямо шагнул.
Все засмеялись.
- Нельзя, маленький, нельзя мешать нам, - остановила его Канева. - Иди-ка туда лучше, в сельсовет. Там есть картинки.
- Правильно! - Куш-Юр встал и спустился со сцены. - Ну-ка, Иля, пошли со мной. И все ребятишки, - крикнул он в зал. - У меня есть картинки…
Все ребята, что жались к матерям, отлепились от них и потянулись в сельсовет смотреть картинки.
А Канева от грамоты незаметно и деловито перешла к медицине и гигиене.
- Как раз идет фельдшер, - кивнула Варвара Ивановна на дверь. - Он объяснит лучше меня, а я покажу снимки, которые прислал вам врач из Обдорска. Пожалуйста, Ярасим…
Фельдшер снял пыжиковый треух, но остался в пальто, поднялся на сцену со своей лекарской баулкой. Он долго и старательно рассказывал о различных болезнях, о том, чего надо особенно остерегаться, о чистоте и опрятности, и от его голоса, к которому еще не привыкли, болезни казались страшнее, а Канева, спустясь со сцены в зал, показывала картинки женщинам.
Это была первая лекция о гигиене, о здоровье. Она касалась всех.
Потом заговорили о делегатках. Делегатками, по словам Вань-Варэ, могут быть самые уважаемые в селе женщины, передовые люди, трудящиеся, у кого муж не пьяница и дети учатся хорошо. И дома все ладно.
- Каждой делегатке, - сказала Канева, - выдадут кумачовую косынку, чтоб всегда отличалась от других.
- Кумач на голову? - зашумел зал. - Мы же не остяки! Как на баба-юр надеть-то?
- Ой, беда-беда! - смеялись другие. - Вот так невидаль!
Но в конце концов все же согласились с Каневой - кумач беречь для всенародного признания, как частицу нашего знамени.
2
Одиннадцатый час. Солнце скрылось за увалами, но небо не темнело. Илька сидел на нарточке, а Елення и Малань тянули ее, не поворачиваясь, и оживленно обсуждали сходку. Илька держал в руках подарок Куш-Юра - журналы "Крокодил" и "Безбожник".
Малань говорила, смеясь:
- Интересно-то как в Нардоме! Я ведь в первый раз.
- Не в Нардоме, а в избе-читальне, так Канева велела называть, - поправила Елення. - В ней будем брать книги и станем учиться читать-писать.
- Завтра непременно пойду на представление, - возбужденно говорила Малань. - Ты тоже пойдешь?
- Приходится, коли выбрали делегаткой! - Елення, улыбаясь, посмотрела на Малань.
- Мамэ, тебя опять кем-то выбрали? - подал голос Илька.
- Делегаткой! - ответила Елення. - И меня, и Сандру, и других, тридцать человек всего.
- А что такое "делегатка"? - удивился Илька новому странному слову.
- Ну… расскажу потом, - замялась с ответом Елення. - Мы еще не получили кумачовые платочки! Делегатки те, у кого на голове кумачовые платочки. Вот привязались, дьяволицы, чтоб избрать. У тебя, говорят, муж партиец и икон в горнице нету. Избрали, еще одна мне забота.
- Значит, завтра пойдем на представление? - допытывалась Малань.
- Не представление, а художественное обслуживание, - опять уточнила Елення. - Будут песни, будут пляски и лицедейство. Хотели сегодня, но поздно.
- Хорошо, что завтра. - Илька прижал к груди журналы. - Сегодня некогда - буду читать.
3
На следующий день с утра Куш-Юр решил помочь женщинам быстренько вымыть полы. Куш-Юр оберегал Сандру, да и Марпа часто жалуется на сердце. Он надел старые калоши, засучил по локоть рукава, вооружился ведром с теплой водой, взял тряпку и пошел шуровать. Вымыл пол в своей комнатке, в прихожей и решил вымыть на кухне. За небольшим столиком на полу у стены стояли стекла. Куш-Юр их не видел, провел рукой изо всей силы, чтобы везде было чисто, и так задел стекла, что они звякнули и раскололись. Правую руку Куш-Юра словно обожгло.
- Что такое?! - Куш-Юр заглянул вниз, за столик, прижимая пальцы. - Да тут стекла стоят с лета, запылились… - Он посмотрел на пальцы, с них стекала кровь. - Вот наделал я дел!..
Услышав Куш-Юра, прибежали обе женщины, увидели кровь и переполошились.
- Ой, беда-беда!.. Порезался!..
- Стеклами, нечистая сила!.. - Куш-Юр наклонялся над ведром, куда тяжело капала густая кровь. - Да тут не порезал - почти совсем чикнул три пальца на концах! Висят на волоске… Йоду скорее!..
Женщины, ойкая, кинулись искать йод или ватку, но ничего не было в избе.
- Ярасима надо вызвать! Еще заражение будет! - Сандра заплакала.
- Это я виновата! Оставила стекла ненужные! - тужила Марпа. - Бегу за лекарем…
- Не надо! Я сам пойду… - Куш-Юр, морщась, пытался прилепить почти отрезанные кончики пальцев. - Давай скорее что-нибудь забинтовать руку. И одеться помоги…
Куш-Юр задержался у Ярасима. Никак не переставала идти кровь, хотя фельдшер истратил целый флакончик. Наконец утихомирил, забинтовал марлей - сперва отдельно каждый палец, а потом все три вместе. Свободными остались большой палец и мизинец.
- Я приду, проверю, как срослось, - пообещал Ярасим и дал немного йоду. - Да… Тут перед тобой заходил Йогор-Вань. Благодарил за жену, здорова теперь. Выпивший опять - Кэсэй-Дуня, что ли, угостила.
- Йогор-Вань? Вот пьяница!..
Ночью у Куш-Юра начала пухнуть поврежденная рука - колет три пальца, хоть плачь. Встал и начал баюкать руку, держа на весу.
- Ой, беда-беда! Пухнет, что ль? - заворочалась на постели Сандра.
- Ты спи…
Сон ушел от Куш-Юра, оставалась ноющая, тягучая боль и невеселые мысли.
"Не пришли вчера Озыр-Митька и Квайтчуня-Эська, - размышлял он. - Ждал целый день. Снова обманули. Ну Митька понятно - траур по брату-оленеводу. А Эська-то?.."
А Озыр-Митька и Квайтчуня-Эська и потом не были в сельсовете. У Куш-Юра настроение вовсе испортилось, и у Ярасима тоже. Фельдшер ругался, что не уберег Роман Иванович пальцы. Теперь могут ампутировать самое меньшее три пальца, а для этого придется ехать в Обдорск по распутице.
В этот день, в субботу, Куш-Юр оставил за себя Писарь-Филя, ушел домой с невеселыми думами - надо ехать в Обдорск. Но дома его встретила новость - у Сандры начались роды. Не успела Сандра дойти до Гришиной бани или позвать Ярасима. Куш-Юр был изгнан из комнаты Марпой, от которой получил приказ - приготовить теплую воду из самовара.
- Ба-а! Сашенька рожает! Сашенька, делегатка моя! - обрадовался безмерно Куш-Юр. - А кого - сына или дочь? Рыбак или ягодница? - Он метался возле закрытой двери и отчетливо слышал стоны Сандры. - Чем же помочь?!
- О-о… - стонала Сандра.
Наконец Марпа облегченно выдохнула: