- Пойду на улицу! - решил Илька. Он выбрался из дому ползком, а мать вынесла костыли. В малице удобнее было стоять на костылях - не резало под мышками. Но зато до ручек труднее достать рукавицами. Илька сделал шаг, расставив палки пошире, - не скользят. Потом еще раз шагнул и пошел.
- Я пойду к бабушке, - заявил Илька.
- Давай, - сказала мать.
Федюнька и Лиза пошли обследовать в снегу дорогу до соседнего крыльца. А Илька шел и с трудом переставлял костыли, тонущие в снегу.
- Отдохни. - Елення посмотрела на соседние окошки. - Ведь идти далеко.
Лиза торопливо поднялась на ступеньки крыльца, а навстречу ей бабушка Анн, в малице и кисах. В руках держит одетую тепло Эгруньку.
- Бабушка! - закричал Илька. - Я хожу на костылях!.. Хожу!..
- Батюшки! - воскликнула она и опустила внучку на ноги. - Ходишь?!
Елення, не сдерживая слез, радовалась:
- Илька ходит! Ходит ведь Иленька!..
4
Вечером того дня, при лампе, при пышущей железной печке Гриш точил на бруске топор. Илька, счастливый и радостный, что отныне он нашел встань-траву и может вырасти каким-нибудь полезным человеком, разлегся около него на оленьей шкуре, положа костыли рядышком и обняв их. Февра и Федюнька ушли к бабушке Анн, Елення хлопотала на кухне.
- Хорошо жить, когда есть костыли, - вздохнул Илька, улыбаясь и глядя куда-то в потолок. - Искал, искал я тогда в Вотся-Горте эту встань-траву, да не нашел. А приехал сюда, пожили немного, и она тут как тут. Оказывается, встань-трава-то - в костылях. О-о, теперь не буду рвать штанов. Пароходы придут - сам дойду до пристани. Удить буду, а осенью пойду в школу. Правда, айэ? - и он повернулся лицом к отцу.
- М-да, - тяжело вздохнул Гриш, проверяя ногтем заблестевшее лезвие. - Конечно, так. От оленя, говорят, остаются рога, а от человека - имя. Пойдешь в школу непременно.
Зашел Куш-Юр, поздоровался с Еленней.
- Соскучился? - заулыбался Гриш.
- А ты все работаешь? Дай хоть роздых себе…
- Гм! А кто будет строить-мастерить почту? Вот и готовлюсь заранее к приезду Будилова.
- Так, так. - Куш-Юр кивнул Ильке. - А у тебя как дело? Ходишь?
- Хожу. Показать? - Он заковылял осторожно, боясь задеть оленью шкуру.
- Молодец! - похвалил Куш-Юр и обратился к Гришу: - Я к тебе по делу… Опять я убедился сегодня - ты душевный человек. Все отдаешь, помогаешь любому, даже Сеньке Германцу. И понимаешь правильно нашу политику. Давай вступай наконец в партию. Чего тянуть?
Гриш повернулся к нему.
- О, ты вон что! Опять сватать меня. Да говорю - не дорос я. Куда мне с одним классом! Каждая птица свою высоту знает.
- Это ерунда, - махнул рукой Куш-Юр. - Выучим! Ты - толковый, я понял это давным-давно. Главное, что политику Советской власти понимаешь.
- Советская власть - наша власть. Это понимают все.
- Нет, не все.
- Ну, есть некоторые…
Гриш проверил лезвие топора - не готово ли.
- То-то и оно. Из тебя может выйти, как Вечка, хороший пропагандист новой власти.
- Про-па-ган-дист… - засмеялся Гриш. - Слово-то какое… Старшего брата, Петул-Вася надо принимать в партийцы. Он грамотей, читальщик. А потом уж меня.
- Петул-Вася мы знаем, имеем в виду, - ответил Куш-Юр. - Но Вась пусть пока в профсоюзе постоит. Не он ведь предложил югыд-би, а ты…
- О, югыд-би! Я тоже вступлю в профсоюз. Рабочий.
Илька не вытерпел, спросил отца:
- И можешь красный флаг повесить на дом? Дядя Вась ведь повесил.
- Обязательно.
- Ну, так как? Вступишь в партию? - Куш-Юр встал и подошел к Гришу.
- Не знаю. Да и жену надо спросить - как она смотрит на это. Партийцам ведь нельзя держать иконы…
- Про что это?.. - спросила Елення. Сзади вдруг послышалась возня, и, пыхтя, вошел Вань, принес полено.
- Хозяин дома?
- Дома, дома. Проходи.
- Вуся, - поздоровался Коктэм-Вань, здоровенный мужик, опираясь о косяк, а левую руку держа на деревянной ноге. - Впервые пришел в твой новый дом.
- Вуся! Проходи, будешь гостем!..
Илька расширил глаза и, чуть покраснев, испытующе смотрел на Коктэм-Ваня. Мальчик впервые видел его так близко, да еще на деревянной ноге. Коктэм-Вань проковылял до скамейки и сел как раз напротив Ильки, выставив вперед деревяшку с обледенелым концом внизу.
"А ему ведь тоже плохо". - Илька вспомнил, как оба его костыля обледенели.
- Ты, наверно, пришел за костылем? - спросил Гриш. - Никак не соберусь занести, мать родная!
- Нет, не затем. - Кареглазый Коктэм-Вань опустил капюшон, и рассыпались по плечам красивые кудрявые волосы цвета сливочного масла. Его лицо, гладко бритое, чисто блестело. - Заходил к брату и вспомнил: надо зайти попутно и к Варов-Гришу, поздравить с новосельем, а заодно и похвастаться… - И он показал на внутреннюю сторону деревяшки.
- Нечистая сила! - удивился Куш-Юр. - Какое-то железо посажено.
Гриш тоже придвинулся вплотную.
- Верно. Похож на наконечник от стрелы. Большой, в кулак.
- Наконечник и есть, - подтвердил Коктэм-Вань.
Когда стало возможным переехать Большую Обь, Коктэм-Вань поехал на лошади в Каша-Вож, что недалеко от Вотся-Горта. Это место он выбрал потому, что там легче достать сено, там дикая тайга, много белки и соболя. Он нашел в Каша-Воже сено и стал промышлять. Ездил в санях - на деревяшке уйдешь недалеко. Ночевал в пустом, из двух избушек, Вотся-Горте. Забрался как-то слишком далеко, по брюхо коню. Коктэм-Вань остановил его, надел лыжи, одна была мало-мальски приспособлена к деревяшке, только сделал два-три шага, как ударило что-то, и он чуть не упал с деревянной ноги. Смотрит - стрела в деревянной ноге! Похолодел: зашел на самострел. Хорошо, что шагнул деревяшкой, лишился бы здоровой ноги. Вань отошел назад, давай выдергивать, а она намертво впилась, из лиственницы сделана, с железным наконечником. Коктэм-Вань так и эдак, ничего не может. И шагать нельзя. Тогда стрелу он сломал, а наконечник так и остался торчать в деревяшке. Если бы на коне ехал, все - пропал бы конь. На лося нацелен был самострел.
- Вот и пришел похвастаться - выручила деревяшка. Пусть торчит наконечник.
- Могло ведь угробить стрелой, - горевал председатель. - А чей самострел?
- Не говорят. Видать, давнишний, заржавленный, - ответил Коктэм-Вань.
- Главное, что ты не пострадал. Вот лешак-дьявол!.. - Гриш принялся затачивать топор. - Ну-ка, Иля, покажи дяде Ване, как ты ходишь.
Илька уверенно прошел на костылях до своей кроватки и сел на нее.
- Добро! Помаленьку совсем научишься, - похвалил Коктэм-Вань.
Глава 14
Ревность, горе и смех
1
Как-то вечером Сандра зашла в сельсовет за Романом, тот задержался - разговаривал с приезжими из чума. Она не стала ждать, вышла на улицу под оглушительный колокольный звон - звала в себя церковь. Тихэн призывал молиться Богу.
По дороге Сандре встретилась Эгрунь, веселая, нарядная, красивая - торопится в церковь. А Сандра перед ней - серенькая, как рябчик, в обыкновенной малице и кисах, пузатая. Она молча прошла мимо, но Эгрунь остановила ее:
- Стой-ка! Почему не идешь в церковь отмаливать грехи?
Строго посмотрела на нее Сандра:
- Мне бояться нечего - я чистая. Убили во мне веру Мишка с Парассей. Мы - безбожники и безбожницы!..
- И я безбожница! Но для приличия все-таки надо отмаливать! - Эгрунь звонко хихикнула и вдруг вспомнила: - Да-а, когда-то я вовсю крутила с Романом. Ты тогда жила в Вотся-Горте. Куш-Юр целуется ох как! Так горячо - чуть не выжимал мне душу. Вовек не забуду! Поманю - и придет! Соперницей буду тебе. Ха-ха-ха!.. - долго на улице раздавался звонкий смех Эгруньки.
Как по голове ударили Сандре, она словно онемела - Роман целовался с Эгрунькой? Даже прижимал ее к себе? И молчал?
Сандра чуть было не рванулась в сельсовет, но сдержала себя и, ничего не видя, побежала домой.
- Что с тобой? - спросила Марпа, увидев ее в слезах.
Не снимая малицы, Сандра захлопнула дверь в комнатушку и бросилась на кровать.
"Что же это такое? - думала она, и крупные слезы катились по ее лицу. - Эгрунь ведь заманит любого мужика. И ты, Роман, туда же, целовался и обнимался с ней. И теперь грозится заманить тебя. Ты ведь сельсовет, позору сколько". - И она зарыдала.
Хозяйка забеспокоилась - что случилось, почему плачет? Али с Романом Иванычем стряслось что?
Марпа открыла дверь и заглянула в темную комнатку. Сандра рыдала, лежа на кровати в малице.
- Что случилось с Романом Иванычем? - спросила хозяйка.
- Ничего… Закрой дверь…
Марпа пожала плечами, отошла к лампе на кухне.
Через некоторое время пришли Евдок и Куш-Юр.
- Вот и мы! - Евдок обнял мать. - Почему темно в комнате у Романа Ивановича? Не пришла еще Сандра?
- И малицы ее нет на месте, - добавил Куш-Юр.
- Пришла, - кивнула головой Марпа. - Лежит в малице, плачет. Не зажигает огня…
- Плачет?! - Роман ринулся к двери и исчез за ней.
Мать и сын прислушались к глухим голосам. Слышно стало, как засмеялся Роман Иваныч, за ним вскоре и Сандра. Чиркнули спичкой - зажигали, видно, лампу. Поминали Эгруньку, обзывали ее всякими словами.
- Богомолка нашлась, дура. - Куш-Юр, выходя из комнатки, на ходу расстегивал полушубок.
- Дура и есть. - Сандра вышла за ним, стала снимать малицу.
- Про кого это вы? - спросила Марпа.
- Про Эгруньку, нечистая сила! Ходит, баламутит людей, - пробурчал Куш-Юр.