4
Гриш вернулся с осеннего лова и, управясь мало-мальски с домашними делами, собрался было разобрать старый дом, чтобы пристроить три стены к Сенькиной избенке. Но Сенька раздумал.
- Нет, это елунда, - лепетал он, сидя на крыльце Гриша. - Заводить так заводить новый дом, как у тебя. Куплю лошадь и буду возить себе лес. Избенка еще телпит год. Сколо зима, подделжат слеги. Есть деньги. Вот только найти коня холошего. Гажа-Эль, помнишь, сказал на свадьбе Куш-Юла и Сандлы: "Я отказался от этой тлухлятины, а ты залишься на нее. Купи коня, пока дает деньги Паласся. Вози лес, а желебца продай. И будет новый дом…"
- Что-то я не слышал на новоселье-свадьбе такие слова. - Гриш стоял перед старым, ушедшим в землю домом.
- Конечно, не слышал, - хмыкнул Сенька. - Ты только кличал: "Голько! Голько!", а мы лазговаливали да дули вино…
- Ну смотри, тебе жить. Верно, трухлятина…
А перегораживать Обь и ловить рыбу до загара Сенька согласился. Возили на Карьке жерди и ждали, когда встанет Обь.
В один из дней, ранним солнечным утром, лежа в кровати, Сандра прошептала мужу, что она, кажется, беременная. Вот тут шевелится, мол. Куш-Юр пощупал - верно. Оба обрадовались - значит, Сандра не хабторка, как при Мишке-Караванщике, нашла себе настоящего, любящего друга, Романа. Дочку или сына родит - все равно. Сандра будет матерью. Вот вам и наказание от Бога за житье с неверующим человеком.
Узнала об этом хозяйка квартиры Марпа. И Елення. Пошел по селу слух, что Сандра беременная. А Куш-Юр ходил, счастливо улыбаясь.
Глава 11
Костер
Варов-Гриш, Гажа-Эль, Сенька Германец и другие селяне, одетые в малицы и кисы, но без ремня, стало быть, не по-рабочему, столпились на южной окраине села. Велел Куш-Юр собраться именно здесь. Это место, самое высокое в Мужах, в стороне от домов, выбрал обдорский человек Будилов для установки радиомачты, для строительства каменной моторки и почты.
- Место подходящее. - Варов-Гриш стоял на высоком яру, над застывшей Обью, освещенной слабым солнцем. - Во-он видно все! Как вы думаете-гадаете?
- Никак не думаем. - Гажа-Эль стоял рядом с ним. - О, сельсовет идет!..
Куш-Юр неторопливо поднимался по отлогому склону, внимательно разглядывая гору: крупные горбатые кочки, словно бородавки на ровной плоскотинке, взъерошенные кусты, невысокие елки и редкие кедры…
- Привет, миряне-зыряне! - Куш-Юр издали махнул рукой.
- Вуся… Привет!.. - ответили вразнобой.
- Ждешь, ждешь его, - добродушно заговорил Варов-Гриш, - а он возле молодой жены и в ус не дует…
- Ничего подобного. Я встал рано, да заходил в сельсовет. - Куш-Юр, подходя, откинул на затылок пыжиковую шапку. - Фу-у, торопился, думал - уйдете… Ну как? Хорошее место?
- Плохое, - Гажа-Эль сморщил лицо. - Никуда не годится, якуня-макуня. Лучше поставить мачту ко мне во двор…
- Ага, нечистая сила! Понравилось? - Куш-Юр зашагал вперед. - Лучшее место не найти! Будилов - молодец! Вот сюда, направо, поставим каменный домик-моторку. Кирпичи каленые, на пристани пока, перебросим на лошадях… Вот здесь, налево, к яру ближе - почта и телеграф. А вот туда, южнее - радиомачту. Все будет вместе.
- Хорошо!.. - единогласно одобрили мужевцы.
Куш-Юр потребовал, чтобы к новому, 1926 году к приезду Будилова это место очистить, убрать елки, кедры и кусты, снести кочки и выровнять.
- Значит, первым делом надо приготовить место, а потом уже загородить, как водится, Обь и возить лес. - Оглядевшись, Куш-Юр удивился: - Почему я опять не вижу ни Озыр-Митьки, ни Квайтчуня-Эськи? Вот нечистая сила! Яран-Яшка ведь должен был сказать вчера.
- Во-он идут Яшка и Терка, - кивнул Сенька Германец. - Остановились что-то.
- Идите сюда!.. - Куш-Юр увидел у них в руках топоры. - Вот здорово - как раз надо расчистить площадку. Чего же тянетесь-то? А Озыр-Митька да Эська где?
- Юнгу! Нету! - затряс головой Яран-Яшка.
На них были подпоясанные рабочие малицы, а на ногах тобоки.
- И мы тоже работали, да пришлось идти, - буркнул Терка, не глядя ни на кого. - Ну, где расчищать-то? А то уйдем…
- Нет, не уйдете. Сегодня надо расчистить все это место, - указал Куш-Юр.
- А пошто ни у кого топоров нету? И без пояса? И в кисах, а не тобоках? Э-э, так не пойдет, - Яран-Яшка собрался уйти.
- Куда! - закричал Куш-Юр. - Взять топоры нетрудно и переобуться тоже. - Он обратился к народу: - Ну-ка, живо сбегайте за топорами! И переоденьтесь, а то пришли, как на именины.
Все засмеялись, окидывая взглядом друг друга. Но сбегать быстренько не смогут, некоторые живут далеко, да и время подходит что-нибудь похлебать. Могут после обеда расчистить это место.
А когда после обеда собрались сызнова на расчистку, то никого не было от Озыр-Митьки и Квайтчуня-Эськи.
Мелкие кедры, ели и кусты срубили, стащили в одно место и подожгли. Далеко виден костер, в вечерних сумерках он освещал открытую площадку, на которой должна подниматься радиомачта и здание югыд-би.
Глава 12
Пеганка-Поганка
1
Гриш стегнул коня вожжой - ехал он перед Новым годом за последним бревном, обещанным для югыд-би. Карько тянул порожние сани не так резво, угадала теплынь - конец декабря, а прилипают сани, вот и приходится легонько постегивать.
На высоком кедре шевельнулось что-то живое. Видно, белка вышла жировать.
"Ах, не взял пищаль, - подумал Гриш. - И нет Бельки. Вот несчастье-то стряслось у меня…"
Случилось это перед выходом на зимний промысел, поздней осенью. Уже место расчищено для электростанции, и Обь перегорожена, и добыты первые налимы да нельмушки, и подступила пора охоты. Встал Гриш на лыжи, а Бельки нету дома. Он кричать, звать ее. Услышал голос Иуда-Пашки, своего соседа с южной стороны. Тот стоял на своей конюшке, рядом. "Твоя собака сдохла. Валяется у меня в ограде за амбаром. Я собрался на охоту, приманку приготовил для лисиц со стрихнином, вынес на улицу, чтоб заморозить. А ночью сорока-воровка взяла да и уронила. Собака твоя съела дохлую рыбу и сама сдохла. И сорока сдохла тоже. Убери собаку и сороку заодно…"
Иуда-Пашка, черноволосый, черноликий и угрюмый от нелюдимости, был ровесник Петул-Вася. Домина у него громадная, домина-усадьба - с высоченной оградой, крепким тыном. Он считался старовером и боялся, чтоб ненароком не осквернили, не опоганили его веру. Иуда - это не прозвище и не кличка, а имя покойного отца. Иуда-Пашка - значит Павел Иудович. Но в селе большинство людей считали - его зовут Иуда потому, что он иной веры, черный человек, предатель, и остерегались. А Иуде того и надо - не зря построил нераскрываемые, как секретный замок, ограды.
Гриш на чем свет проклинал Иуда-Пашку. Собирался привлечь к суду за убийство Бельки, но остановился - охотникам разрешено было пользоваться ядом.
"Вот несчастье-то, - вздыхал Гриш. - Пропала собака. И умная была - не говорила только". Похоронил он Бельку, даже шкуру не снял - кто с друга шкуру снимает. Надо заводить новую собаку!
Впереди, на дороге, в светлеющем сумраке увидел Гриш здоровенную лошадь. В порожних санях маячила маленькая фигурка ездока. Кто-то усиленно махал вожжами и кнутом, но лошадь не трогалась.
"Однако, Сенька Германец, - догадался Гриш. - Ну да, он".
Накануне Сенька был у Гриша и хвастался, что наконец-то купил здоровенную лошадь. Грива и хвост черные, ноги снизу тоже черные, но сама пегая, оттого и кличут Пеганкой. Нездешняя лошадь, Ма-Муувема, а тому досталась из Каша-Вожа. Но он, Ма-Муувем, согласен обменять Пеганку на его, Сенькиного, жеребца. Ма-Муувему срочно, к Рождеству, нужен жеребец. На айбарць - на махан надо, а для того остякам нужен неезженый конь.
- Целиком, в сблуе, в санях отдаю, говолит, за твоего желебца, - лепетал Сенька. - Вот и купил коня здоловенного. Даже деньги отвалил. Избушке надо тепло. А тепло-то откуда? Вот и надо коня. Пойдем, посмотлим на Пеганку.
- Завтра. Надо вечером докончить, - Гриш пилил доску лобзиком, вырезая из доски деревянное кружево. - Не уйдет Пеганка. Только ты зря связался с Ма-Муувемом - как бы не обдул тебя.
- Не-ет, - уверенно махнул рукой Сенька. - Меня-то… Ого-го!
И вот увиделись в лесу, на узкой дорожке. Пеганка, верно, здоровенная коняга. Стоит, повесила голову. А Сенька, щупленький, как оголодавший ершишко, стоя на коленях, хлещет-нахлестывает Пеганку вожжой, неистово ругаясь.
- Тпру-у, - Гриш остановил Карько. - Что случилось-стряслось?
Сенька повернулся к нему.
- О, ты? - И сел, отбросив вожжи. - Вот холела! Не идет, и все! Я уж устал стегать, а он стоит и стоит…
Гриш встал с саней, забрал у Сеньки вожжи.
- А ну… как тебя… Пеганка…
Но Пеганка как стояла, так и стоит. Гриш посмотрел под санями - не зацепилось ли обо что-нибудь. Нет, свободно.
- Что за лешак! - начал сердиться Гриш. - А ну, пошел! - он стеганул коня вожжой. Но конь ни с места, как вкопанный. Гриш, сердясь, хлестанул изо всей силы. Ничего не добившись, взял за узду.
- Ну-у!.. - закричали они. - П-шел!.. П-шел!..
Но конь стоял на месте.
- Не Пеганка, а Поганка твоя кличка, - вырвалось у Гриша. - Я говорил тебе, Семен, - сунет Ма-Муувем поганую лошадь. Конь здоровый, а не идет.
- Почему не идет-то? - горевал Сенька. - Когда покупал, плиехали ко мне в огладу Озыл-Митька на своем коне и Ма-Муувем на Пеганке, - объяснял Сенька. - Откуда-то ехали, видать. Видимо, Митька сказал остяку, что я ищу коня.