Огромный, из разноцветных стекол, с выпуклыми фигурами, фонарь фантастически пестрил комнату, причудливо играя синими, красными, зелеными бликами на лицах.
Казалось, что дух Бахуса витал в этом роскошном уголке и радовался и поощрял в веселью своих новейших поклонников.
Уже немного опьяневшие Пигмалионов и Уверенный отважно налегли на ликеры, спаивая юного Сильфидова и беленького Крача, неизвестно каким образом залученного в эту компанию.
Сильфидов изо всех сил старался поддержать честь бравого офицера, опорожняя рюмку за рюмкой и громко, глупо, без всякой причины смеялся; Крач имел унылый вид; его маленькие посоловелые глазки усиленно моргали.
Войновский и Сусанна пропали неизвестно куда. На Ненси никто почти не обращал внимания, и она была этому рада. С той минуты, как голоса приехавших раздались в стенах охотничьего домика, ей казалось, что стены эти точно обнажились, и все тайное сделалось явным: и стулья, и столы, и диваны рассказывали о позорно-сладких и мучительных часах, проведенных ею здесь. Чувство панического ужаса охватило ее. Она решила незаметно исчезнуть.
Увлеченные ликером мужчины с интересом слушали циничные анекдоты из уст Эспера Михайловича, который, надо отдать ему справедливость, удивительно ловко затушевывал чересчур откровенные подробности, стесняясь присутствием Ненси в комнате.
Она встала и, быстро миновав спальню, вошла в коридор, с примыкающими к нему ванной и зимним садом. А вслед за нею раздался сейчас же громкий взрыв хохота почувствовавших себя на свободе, мужчин. И громче всех хохотал сам Эспер Михайлович, окончивший, по уходе Ненси, особенно эффектно свой сальный анекдот.
- Не рассуждай - люби!.. - донесся до слуха Ненси страстный, слишком ей хорошо знакомый шепот Войновского.
Она, вся вздрогнув, остановилась. Дверь в зимний сад была полуоткрыта.
- И мать, и дочь!.. Это немножко очень сильно, - засмеялась Сусанна.
Новый взрыв хохота из столовой покрыл своим шумом ответ Войновского.
Ненси стояла в оцепенении, боясь пошелохнуться, боясь малейшим шорохом обнаружить свое присутствие; а ей казалось, что она кричит громко, на весь мир, как безумная…
…Вдруг точно молотом ударило ее по голове:
- Вон! вон! вон!..
Она стремглав бросилась через кабинет в переднюю, кое-как дрожащими руками надела шапочку, накинула ротонду и выбежала на крыльцо.
Как в чаду вскочила она в сани и приказала кучеру везти себя домой.
Когда они приехали, она велела ему вернуться в домик за матерью.
- Смотри же, вспоминай меня дорогой! - сказала она неизвестно зачем.
На что приземистый, черноволосый Филипп любезно снял шапку и, тряхнув кудрями, ответил:
- Рады стараться… Помилуйте, как забыть… ваши слуги!
Когда тройка, позвякивая колокольчиком, отъехала и скрылась в темноте, Ненси сделалось страшно. Вернуться домой ей представлялось невозможным. Она спустилась со ступенек подъезда, подняла высоко воротник ротонды и перешла на другую сторону улицы.
В комнате бабушки горел огонь. Ненси решила вернуться домой, когда он будет погашен. Она знала, что не выдержит, и как только увидит Марью Львовну, - расскажет ей все. А при одной этой мысли ее охватил страх: она вспомнила один свой разговор с бабушкой накануне сочельника, вспомнила ответы старухи…
- Нет, нет! лучше не говорить, лучше уйти, уйти подальше.
Небо раскинулось широким, необъятным шатром над одиноко стоящей Ненси, а звезды светлыми точками, мигая с высоты, точно подсмеивались над ее беспомощностью и горем. Ей не хотелось двигаться - она стояла как прикованная к своему месту. Снова блеснул огонек из окна бабушкиной комнаты… И представилось Ненси, будто огонь этот, все расширяясь и расширяясь, залил светом все окно… весь дом… ярким полымем раскинулся по небу… и померкли звезды, и стало небо огненным… и сделалось совсем светло, как днем; только зловещим черным пятном выделялась ее фигура, прижавшаяся к забору…
Она еще плотнее закуталась в свою ротонду и пошла быстрыми шагами, спасаясь от собственного призрака… Она свернула в пустынные переулки и шла долго, бесцельно, успокоивая себя механизмом ходьбы…
Когда она вернулась к дому - огня уже не было в комнате Марьи Львовны.
На звонок Ненси дверь отворила заспанная нянька.
- Барыня вернулась? - спросила Ненси отрывисто.
- Почивают, - ответила нянька, не разобрав вопроса. - Ждали, ждали и почивать легли, а мне сказали, чтобы дожидалась я вас беспременно…
- Да нет!.. Я спрашиваю: вернулась?.. вернулась?..
- О! да вы про мамашеньку? а мне и невдомек!.. Нету еще, нету… А их превосходительство все ждали, ждали и почивать легли.
Бледное лицо внучки и особенно сухой блеск в глазах смутили, поутру, Марью Львовну.
Сусанна явилась из своей комнаты только к завтраку - напудренная, благоухающая. Она, по обыкновению, приложилась к руке матери и нежно поцеловала дочь.
Ненси, едва скрывая отвращение, ответила на этот поцелуй Иуды, и ей показалось лицо матери каким-то совершенно новым, незнакомым, точно увидала она его в первый раз, или за этим всем видимым было открыто только ее глазам другое - настоящее, никому, кроме нее, неизвестное!
Не отрывая пытливого взгляда, смотрела она на полные, несколько увядшие щеки, большие изсиня-серые глаза, под круглыми темными бровями, на вздернутый нос и пухлые красные губы.
- Куда ты так внезапно исчезла вчера? - спросила Сусанна, чувствовавшая себя не совсем приятно под упорно-пристальным взглядом дочери. - Мы все так беспокоились, особенно Борис Сергеевич… Нет, в самом деле, что с тобой случилось?
- Разве она уехала раньше? - удивилась Марья Львовна.
- Ну да… ну да…
- Мне нездоровилось, - сухо проговорила Ненси.
- Так что же ты не велела разбудить меня?
И бабушка укоризненно покачала головой.
"Ах, да оставьте вы меня все!.. все!.." - хотелось крикнуть Ненси, но, чтобы скрыть свое волнение, она низко допустила голову над чашкою, и, чуть не обжигаясь, стала молча пить горячий кофе.
Марья Львовна хотя и привыкла к своеволию и капризам избалованной внучки, тем не менее, с беспокойством следила за ней.
Уйдя сейчас же в свою спальню, Ненси заперлась на ключ.
Часа в три она услышала легкий, осторожный стук в двери.
- Кто там?
- Я.
Ненси нарочно переспросила, хотя знала, что это - Войновский:
- Да кто же?
- Я… я!..
Она щелкнула ключом - и он вошел, свежий, веселый, жизнерадостный.
- Что, моя мышка, заперлась? - спросил он, взяв ее за подбородок:- да и что с тобою?..
Не столько обеспокоился, сколько удивился он, когда она, дрожащая и бледная, почти упала на диван.
- И вчера тоже… я так встревожился!
Кровь бросилась в голову Ненси.
- Я бы хотела… поговорить…
Она с трудом справлялась с своим волнением; ее голос прерывался и дрожал.
Лицо Войновского сразу нахмурилось, и он зевнул.
- Ах, Боже мой, да что же случилось? - протянул он лениво, садясь в кресло возле нее и точно приготовляясь к чему-то томительно-скучному.
Ненси прямо взглянула ему в лицо.
- Я знаю все.
Войновский небрежно пожал плечами, не придавая серьезного значения ее словам.
- Вы слышите ли? Все!.. Я там была… в то время… в коридоре!..
Он вскочил, как ужаленный; в его глазах вспыхнула злоба и испуг, но он быстро нашелся:
- Что же, я очень рад!
Он засмеялся холодным, деланным смехом.
- Вполне достойное возмездие!.. Подслушивать, подсматривать… Какая гадость!.. Шпионить… ловить!.. И по делом!.. и по делом, и по делом!..
Он заикался, захлебывался от нервной торопливости; он утратил свой обычный, рыцарски-благородный облик и походил на злого, но бессильного, пойманного в засаду зверя. И обвинения посыпались за обвинениями на голову ошеломленной Ненси, не ожидавшей такого исхода.
Он говорил о том, что женщины не умеют быть счастливыми, а только притязательны… и чтобы они всегда помнили свое место, - человек должен всячески отстаивать свою самостоятельность; что женщины и ограниченны, и тупы, и нужно их обманывать, и этого они вполне достойны, потому что жаждут только подчинять себе, а не умеют верить и любить.
Он много говорил еще обидного, несправедливого, нелепого и злого, подогревая себя сам собственными словами. И все, что он говорил в эту минуту, так было далеко от того гимна о вечном счастье и любви, который еще так недавно бросил несчастную Ненси в его объятия.
Ледяной холод смерти охватил все ее существо. Она почувствовала - точно под ее ногами топкое болото… все дальше и дальше засасывает оно ее в свою вязкую грязь, и некуда уйти… и нет исхода… Погибель!..
Она стала защищаться, и, сама понимая всю слабость своих возражений, при полном сознании его несправедливости и своей правоты, - говорила тоже обидные, резкие вещи, а чувствовала, что нужно говорить иначе и что-то совсем другое…
Выбившись из сил, она залилась горькими, беспомощными слезами.
Ему стало и жаль ее, и отчасти стыдно за себя. Он взял ее холодную ручку и мягко, любовно начал успокоивать.
- А все-таки не хорошо шпионить… - сказал он тоном доброго наставника. - Но Бог с тобой!.. Я не сержусь.
- Я не шпионила!..
И с страшной болью в сердце, плача и задыхаясь, Ненси передала все подробности нечаянно услышанного ею вчера разговора.
Он задумчиво гладил ее по волосам.