- Ага! заметил, старый грешник? Внучка Гудауровой. Знаете - известная богачка.
- Представьте меня ей.
- Мы прежде к бабушке.
- Давно они приехали сюда? - расспрашивал Войновский шедшего с ним под руку Эспера Михайловича.
- Уже два месяца.
- Гудауровы… Гудауровы… - задумчиво произнес Войновский, - мой брат двоюродный… кажется, женат на Гудауровой…
Марья Львовна подтвердила его догадку, напомнив, что даже знавала его еще юношей.
- Мы, значит, родственники… отчасти… и я прихожусь дядей вашей прелестной внучке?
- Она действительно прелестна… прелестна и умна, - с гордостью добавила Марья Львовна.
- Сейчас веду знакомить, - предупредительно сообщил Эспер Михайлович.
Хрустальная чаша уже была опорожнена. Вальс кончился, и целая гурьба молодых офицеров кольцом оцепила киоск. Они стояли с полными стаканами, сверкая молодостью и золотом эполет, и, громко смеясь, говорили все почти в одно время.
- Однако здесь не проберешься, - раздался среди общего гама чей-то бархатный, низкий голос.
Ненси, вся улыбающаяся, оживленная, подняла глаза и сразу потупила их, от неожиданности. Перед нею, среди расступившейся молодежи, стояла статная фигура Войновского, под руку с Эспером Михайловичем.
- Я вам привел нашего льва, - проговорил он с некоторой хвастливостью.
- Ну, ну, зачем так страшно? - остановил его шутливо Войновский. - Так можно испугать… Позвольте представиться: фамилия моя вам не совсем чужда, так как ее носит ваш батюшка… И, что мне было особенно приятно сейчас узнать - мы с вами даже родственники.
- Да, да! - подхватил Эспер Михайлович. - Прошу быть почтительной племянницей.
- Довольно, если снисходительной, - любезно поправил его Войновский - Однако мы здесь - чтобы благотворить, не правда ли? Я вижу у всех полные бокалы - позвольте и мне…
Он небрежно, но с достоинством наклонил свою красивую голову.
Ненси, наполняя стакан, неловко плеснула на розовый атлас стола киоска.
- Ой-ой-ой, какое полное счастье, если верить предрассудкам! - воскликнул Войновский, принимая с поклоном стакан из ее рук.
- Но всякое открытие чем-нибудь знаменуется. Позвольте же ознаменовать и наше так неожиданно открывшееся родство: я хочу чокнуться с вами…
- Да! да! да!.. мы просим тоже! - раздалось кругом.
- А вы еще не чокались? Ой, господа!.. Какая же вы молодежь!.. - укоризненно покачал головой Войновский.
Растерявшаяся Ненси вопросительно смотрела на Эспера Михайловича.
- Да, да, нельзя! - подхватил тот торопливо и сам налил ей бокал.
Ненси, конфузясь, чокнулась с Войновским и в замешательстве выпила залпом.
- Вот это от сердца! - весело воскликнул Войновский. - Но я хочу быть справедливым: за что же обижать столь милых молодых людей? - он указал на офицеров:- вам нужно чокнуться со всеми.
- В пользу бедных! - сострил Сильфидов, услужливо протягивая ей бокал.
И Ненси стояла за своим розовым атласным столом взволнованная, недоумевающая; над ее головой колыхались развесистые пальмы, в ушах отдавался звон чокающихся хрустальных бокалов, а на нее прямо в упор смотрели два черных огненных глаза.
Ненси привыкла читать в глазах мужчин восторг и затаенную страсть, но это был совсем другой, незнакомый ей взгляд - созерцающий, пронизывающий, властный…
Преодолев свою робость, она, в первый раз, прямо и открыто взглянула ему в глаза, а в ответ на ее взгляд, в глубине его темных зрачков, блеснул и загорелся страстный, зловещий огонь.
Никто не заметил этой неуловимой мимической сцены, никто, кроме везде поспевающего и всевидящего Эспера Михайловича.
"Клюнуло!" - подумал он с легкой иронией.
- Ты не устала, chére enfant? - озабоченно спросила Марья Львовна, подойдя к киоску в сопровождении вице-губернатора.
- Нет, бабушка, мне страшно весело!
- Ну, веселись, дитя, не буду тебе мешать.
И Марья Львовна, величественно волоча шлейф своего изящного серого платья, поднялась, по обитым красным сукном ступенькам, на возвышение, где помещался главный буфет. Очаровательные дамы имели несколько усталый вид и уже не так ретиво предлагали своим гостям чай и бисквиты. Губернаторша с трудом боролась со сном, но твердо решила перетерпеть все до конца "ради бедных". Ее муж сидел тут же. М-me Ранкевич успела ему сделать, в проходной гостиной, короткую, но чувствительную сцену, по поводу неудачного аллегри. И хотя в это время комната была пуста и все были заняты танцами, но он очень боялся чуткого уха какого-нибудь таинственного соседа, охотника до чужих секретов, и потому сидел теперь злой и нахохлившись, как индейский петух. Появление Марьи Львовны всех сразу оживило - ждали крупного куша.
- Простите, je suis un peu en retard, - извинилась она.
Затем, приняв из рук жены полкового командира синюю севрскую чашку с полухолодным чаем и положенный на тарелочке самой губернаторшей кусочек английского кекса, Марья Львовна любезно передала ей сторублевую бумажку.
- Бал очень, очень удался.
- Да, да - поспешно подхватила вице-губернаторша, еще молодая, но чрезвычайно толстая, страдающая одышкой дама.
- Жорж, - обратилась она к своему мужу, - ты, кажется, говорил, что у крюшона около тысячи?
- Потом цветы… аллегри… наш буфет…
- Пожалуй, тысячи четыре соберется! - уныло пробормотал губернатор.
- Дай Бог, дай Бог! - сентиментально вздохнула губернаторша.
В зале танцовали вечно юную, неувядаемую мазурку. В нише, задрапированной желтым штофом, у широкого полукруглого окна, стоял Ранкевич с городским архитектором Заеловым и, держа его за пуговицу фрака, таинственно с ним беседовал, при чем его единственный глаз выражал немалое беспокойство.
- Так сено, говорите вы, гнилое? - спрашивал Заелов.
- Да, т.-е., попросту, меня надули - вся партия оказалась гнилая… Прельстили дешевизной…
- Н-да… неприятно, - хитро усмехнулся в свою русую бородку архитектор.
- Не знаю, что и делать… надули в лучшем виде.
- Есть у меня один такой… субъект, - небрежно будто обмолвился Заелов, глядя рассеянно на танцующих и играя кистью тяжелой портьеры. - Конечно, надо дать процент приличный…
Глаз Ранкевича загорелся радостью.
- Устройте, дорогой, - шепнул он торопливо. - Вы знаете… весною… насчет проекта хлебных магазинов… в долгу я не останусь.
Скрипачи, напрягая последние силы, старались удержать веселое настроение бала до конца; но их усталые руки с трудом водили по струнам.
Белые, розовые, желтые, голубые воздушные платья дам имели уже несколько поблекший вид… Полурастрепанные прически, утомленные глаза, ленивые, рассеянные улыбки… Бал приходил к концу.
"Мне было весело сегодня, - писала мужу вернувшаяся домой Ненси, - и весело, и страшно, не знаю почему"…
XIII.
На другой день Войновский явился с визитом. Просидел около часу и откланялся, получивши приглашение Марьи Львовны бывать запросто, по родственному. Вскоре он воспользовался этим приглашением, как-то вечером, но пробыл тоже очень недолго.
- Какой очаровательный!.. - говорила о нем Марья Львовна.
А Ненси не знала, что ей делать: сердиться, обижаться или радоваться. Ее поражал странный, как бы официальный тон его визитов. Перед нею был другой человек - не тот загадочный, чарующий Войновский, встреча с которым так взволновала ее на балу. От этого веяло холодом и какою-то напускною сдержанностью. Однако, скоро все переменилось. Войновский стал каждый день посещать прелестный особняк, предпочитая, впрочем, день вечеру, когда гостиную Гудауровых наводняли обычные посетители. Он сумел сделаться необходимым и бабушке, и внучке. С ним советовались, ему передавали подробно о всех мелких событиях дня, его посвящали в планы будущего, знакомили с воспоминаниями прошлого. А когда раздавался у дверей его уверенный, порывистый звонок, Ненси первая спешила ему на встречу. Он нежно целовал ее ручку или изредка "беленький, хорошенький лобик", позволяя себе эту вольность в качестве старого, доброго родственника. Он иногда пропускал день-два; тогда к нему тотчас же посылалась записка с вопросом о здоровье, а лучистые глазки Ненси блестели еще приветливее при встрече.
Он вел свою атаку спокойно, смело, как ловкий шахматный игрок, предвидя наперед все ходы, готовя верный шах и мат неопытному противнику.
Ненси любила его плавную, бархатную речь, полную остроумия; любила просиживать с ним часы, болтая, весело смеясь, толкуя о любимейших произведениях искусства, уносясь мыслью в далекие знакомые музеи, или пыталась, при его помощи, разрешать сложные вопросы жизни, становившиеся для нее с каждым днем все загадочнее, заманчивее и интереснее. Она, как бабочка, летела на огонь, не замечая той властной силы, что больше и больше сковывала ее свободу.
Однажды, сидя с ним в своем уютном голубом будуаре, она рассказала ему историю своей любви и замужества. Он взял ее за голову и нежно поцеловал ее в лоб.
- Бедная, бедная крошка!..
Она рассердилась, хотя ей было очень приятно, что он пожалел ее. Да!.. она - бедная!.. и он сказал ей то же, что говорила когда-то бабушка и что за последнее время особенно жгуче стала ощущать сама Ненси… Она - бедная: она отдала свое чувство мальчику, который не сумел даже должным образом оценить его. При первом же столкновении с жизнью, он предпочел разлуку маленькой сделке с самолюбием… Да, Ненси очень, очень несчастна!