Появление в городе богатых, именитых Гудауровых, которым принадлежали крупнейшие и богатейшие поместья в губернии, было целым событием в городской жизни. О бабушке и ее красавице-внучке заговорили, их искали, добивались знакомства с ними. Марья Львовна гостеприимно открыла двери своей великолепной гостиной, и Ненси стала сразу центром общего внимания, и даже злоба местных красавиц должна была смириться перед преимуществами новой гостьи. Она была молода, красива, исключительно богата, говорила на четырех языках, объездила вдоль и поперек Европу - с такой соперничать было бы бесполезно и глупо. Дамы наперерыв с мужчинами стали восхищаться Ненси. А Ненси было очень, очень весело. Она переменила прежнюю живописную полудетскую прическу на дамскую, и, приподняв высоко волосы, завертывала узлом золотистые кудри; необыкновенно скоро приобрела она небрежный, но слегка повелительный тон в разговорах с мужчинами, а дам очаровывала изысканной любезностью.
Бабушка с восторгом любовалась созданием своих рук.
Да! Ненси было весело: спектакли, концерты, вечера, прогулки; милые, добрые знакомые ее баловали, возили ей конфекты, цветы; все восхищались ее поразительными туалетами, все выражали сочувствие по поводу ее разлуки с мужем… Последнее обстоятельство несколько омрачало веселое существование Ненси, и как ни старалась она внушить себе законность этой разлуки, чувство обиженнего самолюбия не переставало грызть ее сердце.
"Не забывай меня и занимайся Мусей", - писал Юрий, и Ненси каждый вечер отправлялась в детскую присутствовать при купанье своей маленькой дочки, целовала ее нежно, хохотала над ее гримасами, но больше положительно не могла придумать, что с нею еще делать. Она, впрочем, снялась в фотографии вместе с ребенком и послала портрет Юрию.
XI.
Когда Эспер Михайлович пришел объявить, что Ненси сейчас придет, только переоденется, Марья Львовна уже была не одна. В гостиной сидело несколько человек гостей: жандармский генерал Нельман - крашенный, в больших бакенбардах и усах; товарищ прокурора Пигмалионов - господин средних лет, очень глубокомысленный и очень рыжий, и служащий в отделении государственного банка, молодой, благообразный блондин Крач с женой, тоже светлой блондинкой, высокой и стройной. Злая иронизирующая улыбка играла на ее крупных бледных губах, а живописно вьющиеся волосы, в связи с мечтательными глазами, придавали ее лицу странное, но поэтическое выражение. Серафима Константиновна - так звали прекрасную блондинку - была талантливой художницей и относилась свысока ко всем, начиная с своего добродушного мужа. Ее гибкую фигуру без корсета облекало черное простое платье, стянутое у пояса широкой лентой с старинной серебряной пряжкой и оттеняло еще больше болезненную прозрачность ее кожи.
Поодаль от других сидел местный поэт Лигус, недавно окончивший курс в правоведении, молодой человек, приехавший в город кандидатом на судебные должности. Его густые, блестящие волосы были аккуратно приглажены, образуя сбоку пробор; от маленькой, коротко остриженной бородки несло духами; темные глаза смотрели рассеянно; обутые же в лакированные сапоги, ноги нетерпеливо постукивали острыми носками. Он был влюблен в Ненси и ждал ее.
- Войновский мне пишет, что будет непременно к балу, - громко заявил Нельман.
Вошла Ненси. Произнесенное имя поразило ее - это была фамилия ее отца.
- Войновский? Как его зовут? - спросила в то же время Марья Львовна.
- Борис Сергеевич.
"Должно быть, однофамилец или дальний родственник", - подумала успокоенная Ненси, обходя всех с любезной улыбкой.
- Кто этот Войновский? - спросила она подсевшего к ней Лигуса.
- Наш городской голова, богатый человек… Разве вы не знаете?.. Я вам романс новый принес - мои слова.
Он протянул ей тоненькую нотную тетрадь.
- Merci. Вы споете?
- Мне музыка не нравится, - Лигус сделал гримасу.
- Авенир Игнатьевич, вы, кажется, хотите нас порадовать? - окликнула его с дивана Марья Львовна:- я вижу, вы нам принесли новые ноты.
- Да, - вспыхнул молодой человек, - мои слова, но музыкой я не доволен.
- А кто писал?
- Тут есть один такой… настройщик Гриль…
- Ах, Гриль? Дрянь! - раздался сердитый бас Нельмана. - Я, как директор музыкального кружка, хотел его поднять, спасти талант… вы понимаете? - обратился он преимущественно к Марье Львовне. - Я призываю его как-то к себе и говорю: послушайте, говорю, Гриль, - я обращаюсь к вашей совести и говорю вам как друг: хотите исправиться?.. Он рассыпается в благодарности, и то, и сё… Я говорю: поймите, вы ведь нищий, у вас ничего нет, но вы талант - хотите, я вас спасу?.. Он, понимаете, в восторге, чуть не плачет. Я ему опять: итак, слово честного человека - вы бросите пить! Затем кружок будет вам выдавать двенадцать рублей ежемесячно… вы понимаете? Это все-таки обеспечение, а вы ведь нищий. Но так как кружок учреждение не благотворительное, то вы с своей стороны будете участвовать безвозмездно во всех его вечерах и отдадите в полную его собственность все, что вы будете писать… Согласны? - "Помилуйте, говорит, вы благодетель!" - В первый же месяц написал несколько пьес - принес, получил двенадцать рублей. Отлично! Затем испортился рояль в кружке. Я говорю Грилю: исправьте. А он, надо вам сказать, великолепнейший настройщик. Но так как в кружке было неудобно чинить - он взял инструмент к себе, на квартиру. Проходит неделя - ни рояля, ни Гриля! Я посылаю. Ответ такой: привезут рояль через три дня. Жду - не шлет. Отправляюсь, наконец, сам. Что ж вы бы думали - застаю этого негодяя - pardon за выражение! - мертвецки пьяным, а тысячерублевый рояль оказался уж проданным. Я не хотел поднимать эту грязную историю, предавать суду этого каналью - pardon за выражение! - я выписал новый рояль, но все это меня страшно расстроило, страшно расстроило!..
И как бы в доказательство своего расстройства он вынул платок и стал поспешно вытирать выступивший на лбу пот.
- О, cher, люди так неблагодарны!.. - успокоила его Марья Львовва.
- Пойдемте петь, - обратилась Ненси к Лигусу.
- Avant dites la poésie.
Лигус поднес в лампе тетрадку и продекламировал с чувством:
Спрошу я мысль: "куда летишь?"
Ответа нет, ответа нет!..
И сердце: "ты зачем молчишь?"
Ответа нет, ответа нет!Ответа нет! Но отчего,
Когда гляжу в лазурь небес,
Любви я вижу торжество
И жажду песен и чудес?!Я муки глубину постиг,
Безумной муки многих лет…
На вздох души, на сердца крикъ
Ответа нет! Ответа нет!
- Il а du talent, - как бы сообщила всему обществу Марья Львовна, - вы не находите, Платон Иванович? - окликнула она точно заснувшего рыжего прокурора, когда молодые люди вышли в другую комнату, где находился рояль.
- Н-да, не без дарования, - глубокомысленно подтвердил Пигмалионов.
- Платон Иванович дарованья судит с прокурорской точки зрения, - иронизировала Серафима Константиновна.
- Это мне нравится! - захохотал Нельман. - Позвольте, однако… Я крайне заинтересован: мы с Платоном Ивановичем, оба, являемся как бы охранителями общественного спокойствия… значит, и я… значит, и я, в некотором роде должен иметь… как это?.. прокурорскую точку зрения на талант, а я - директор музыкального кружка… Вот вы и объясните нам, милая барыня…
- Мне скучно, это слишком длинно, - проговорила с гримасой Серафима Константиновна.
- Вот, вот, вот так всегда дамы! - хихикал Нельман. - Заденут, заведут, а после и ни с места! Да-с! Хе, хе! Система прекрасного пола… Сирены, сирены!
"Ответа нет, ответа нет!" - доносился из залы несколько носового звука, но приятный тенор Лигуса.
- Ни тут, ни там - ответа нет! - и Нельман захохотал, страшно довольный своей остротой.
- Моя судьба вся в этих словах: "ответа нет!" - проговорил Лигус, окончив романс, - но вы… вы не поймете, все равно.
- Прелестно! - крикнула из гостиной Марья Львовна, и как бы в подтверждение ее слов раздалось несколько ленивых аплодисментов.
- Вы меня считаете глупой? - задорно спросила Ненси.
- Я? Вас?
- Ну да!.. вы говорите… я не могу понять… Я молода, но я все понимаю.
- Нет, вы меня не можете понять.
- Ах, вы такой глубокомысленный?!
- Нет, не хотите.
- А вот вы молодой, а точно старик - такой чувствительный, такой сентиментальный!..
Ненси захлопнула крышку рояля и пошла, посмеиваясь, в гостиную, впереди уныло за нею шагавшего Лигуса.
В гостиной появилось новое лицо - жена директора местной гимназии - Варвара Степановна Ласточкина, полная, средних лет дама, с мелкими чертами на сером, неинтересном лице. Она знала все городские новости; ее языка боялись, как огня, и она поэтому пользовалась большим влиянием в городе.
- Я окончательно могу сообщить, из самых достоверных источников, что Войновский к балу приехать не может, - тараторила она, обмахиваясь веером, с которым никогда не разставалась, - комиссия, где он заседает, продлится еще два месяца, мне это достоверно известно.
- Однако, как это странно! - мягко заметил Нельман. - Он пишет мне, что будет непременно.
- Не будет, не будет, не будет! Мне это достоверно известно. Мне это сказала вчера m-me Ранкевич. Он обещал ей привезти модный газ из Петербурга, и m-me Ранкевич страшно расстроена - приходится ей шить совершенно в другом роде платье.
- Мне кажется, сведения m-me Ранкевич могут быть не особенно основательны: комиссия заканчивает свои действия через неделю, - внушительно произнес прокурор.