* * *
Доселева одинокий был Мартынко, задумал жениться и пошел свататься к попу; вот и сватает девку Устинью. Поп ему и бает: "Ой, Мартынко, отдал бы, да как станешь жить-то? Ведь Устя уросливая такая!" Мартынко отвечает ему: "Батюшка! Я один, а с ней будем двое, не на кого будет сердиться, не с кем будет браниться". Поп согласился отдать Устю за Мартынка. Вот они и свенчались. Мартынко увез Устю к себе домой; она спрашивает: "Коли ты осердишься, что делаешь?" Он сказал: "Когда осержусь, с воды пьян бываю!" Потом спросил Устю: "А ты, Устя, когда осердишься, что делаешь?" – "Коли я сердита, тогда стану сидеть на печи к углу лицом и у кокошника козырек назад сделаю". На другой день утром уехал наш Мартынко на своей пегой кобыле пахать под вешну. Устя после его настряпала шанег, понесла к нему, кричит: "Мужик, иди есть!" Он как будто не слышит, пашет себе. Устя рассердилась, ушла домой, стряпню свою съела и села на печь к углу лицом. Мартынко как приехал домой, выпил два ковша воды, кадушку разбил; начал полезать на печь к жене, оборвался, пал к дверям избы на пол и захрапел. Жена тихонько слезла с печи, дверей отпереть не посмела, в окошко дров натаскала, истопила печку и настряпала для Мартынка. Он проснулся, она его напотчевала и созвала в гости к отцу. Вот Мартынко запряг свою пегую кобылу в сани – нужды нет, что весной! Поехали; дорогою кобыла-то у них не пошла, Мартынко прогнал ее и запряг свою Устю. Подъезжает к дому тестя: увидела попадья с дочерьми, что Устя Мартынка везет, выскочила встречать, взяли кто за гужи, кто за оглобли, пособляют Усте; а поп благодарит Мартынка, что так учит уросливых. Пришли в избу, Устя заказывает своим, чтобы воды нигде не было, а поили бы вином да пивом; сказывала: когда Мартынко воды напьется – беда сердит! На другой день как-то одна стряпка оставила в сенях ведро с водою; он и напился воды, задурел как пьяный, приказывает Усте запрягаться, а она дрожит да все попа просит, чтобы дал им своего бурка. Поп подарил им лошадь; Мартынко уехал с Устей домой, и теперь они живут да хлеб жуют, а Устя поди-кось какая послушная стала!
* * *
Жил-был мужик Иван да жена Арина. Послал он ее в поле рожь жать. Вот Арина пришла на полосу, выжала такое местечко, чтоб можно было одной улечься; улеглась, выспалась хорошенько и отправилась домой, будто и впрямь потрудилась-поработала. "Что, жена, – спрашивает муж, – много ли сегодня выжала?" – "Слава тебе господи, одно местечко выжала". – "Ну, это хорошо! – думает мужик. – Одна полоса, значит, покончена". На другой день опять пошла Арина в поле, выжала местечко и проспала до вечера; и на третий день – то же самое, и на четвертый – то же самое; так всю неделю и проволочила. Пора, думает мужик, за снопами в поле ехать; приезжает – а рожь стоит вся нежатая; кое-где выжато местечками, да и то такими, что только человеку улечься. Стал жену искать и видит: лежит она на одном местечке да так-то храпит! Мужик сейчас домой, захватил ножницы, патоки и пуху; воротился на жниву, остриг свою бабу наголо, вымазал ей голову патокой и осыпал пухом; сделал все это и воротился на деревню. Вот Арина спала-спала, да, наконец, и проснулась; хватилась рукой за голову и говорит сама себе: "Чтой-то попритчилось! Кажись, я – Арина, а голова не моя! Пойду домой: коли собака залает, так я, значит, – не Арина". Пришла на деревню прямо к своей избе и спрашивает под окошком: "Что, ваша Арина дома?" Муж смекнул и говорит ей: "Дома!" Тут вылезла из-под ворот собака, не признала хозяйки и бросилась на нее, словно на чужую; так за полы и хватает. Арина бегом да бегом, как бы только живой от своего дома уйти! И пошла она бродить по полю; целые сутки ничего не пила, не ела. После того мужик сжалился, простил ее, и с той поры стала Арина жать бесхитростно.
* * *
Повез мужик в город три четверти ржи продавать. Подъезжает к заставе. Обступили его мошенники: "Стой! Как тебя зовут?" – "Егором, родимые!" – "Эх, брат! Недавно у нас четыре Егора церковь обокрали; троих-то нашли, а четвертого все ищут! Смотри ж, коли где тебя спросят: как зовут? – говори: без четверти Егор; а не то свяжут да в тюрьму посадят". – "Спасибо, родимые, спасибо, что научили!" Приехал мужик на подворье, хватился, а четверти ржи как не бывало! На заставе стащили.
* * *
Давно было. Не стало на селе попа. Согласились мужики избрать попа миром, выбрали и пошли к дяде Пахому. "Пахом, – говорят ему, – а Пахом! Будь ты у нас на селе попом". Пахом и стал попом, да то беда: ни службы не знает, ни петь, ни читать не умеет. Вот однажды собрались миряне в церковь, а в тот день был большой у бога праздник. Пахом выносит книгу и спрашивает: "Православные! Знаете ли вы эту книгу?" – "Знаем, батька, знаем. Еще покойный поп все, бывало, ее читал". – "Ну, коли знаете, нечего вам ее и читать". Выносит другую: "Православные! А эту книгу знаете?" – "Нет, батька, этой не знаем". – "Ну, так что ж вам ее и читать!"
* * *
У одной бабы был муж глухой. Раз как-то вздумалось ей приласкаться к мужу. Вот она и говорит ему: "Ох ты, моя защита и оборона!" – "Как, я ощипана ворона? Ах ты, такая-сякая!" – и отколотил жену. "Что ты, глухой черт! – закричала баба. – Разбойник, обидчик этакой!" – "Вот давно бы так!" – сказал муж.
* * *
Пришла в кабак баба и спрашивает о своем муже: "Не был ли здесь мой пьяница?" – "Был". – "Ах, подлец, ах, разбойник! На сколько он выпил?" – "На пятак". – "Ну так давай мне на гривну".
* * *
"Куда, добрый человек, идешь?" – "Да вон в соседнюю деревню". – "Что ж, там родня у тебя?" – "Да из нашей деревни отдана туда девка замуж". – "Так зачем же ты идешь?" – "Да либо пива напиться, либо подраться".
* * *
Мужик стащил в лавке куль пшеничной муки; захотелось к празднику гостей зазвать, пирогами попотчевать. Принес домой муку, да и задумался: "Жена! – говорит он своей бабе. – Муки-то я украл, да боюсь – узнают, спросят: отколь ты взял такую белую муку?" – "Не кручинься, мой кормилец, я испеку из нее такие пироги, что гости ни за что не отличат от аржаных".
* * *
Бедный мужик, идучи по чистому полю, увидал под кустом зайца, обрадовался и говорит: "Вот когда заживу домком-то! Возьму этого зайца, убью плетью да продам за четыре алтына, на те деньги куплю свинушку, она принесет мне двенадцать поросеночков; поросятки вырастут, принесут еще по двенадцати; я всех приколю, амбар мяса накоплю; мясо продам, а на денежки дом заведу да сам оженюсь; жена-то родит мне двух сыновей – Ваську да Ваньку. Детки станут пашню пахать, а я буду под окном сидеть да порядки давать: эй вы, ребятки, крикну, Васька да Ванька, шибко людей на работу не туганьте, видно, сами бедно не живали!" Да так-то громко крикнул мужик, что заяц испугался и убежал, а дом со всем богатством, с женой и с детьми пропал!
* * *
Сидели старик со старухою на печи. Старуха смотрит в окошечко на поле и говорит: "Что, старик, кабы был у нас сынок Иванушка, да была дочка Аленушка, вот бы сынок вспахал тут да посеял хлеба, хлеб-то бы вырос, а дочка сжала; нарастила бы я солоду, наварила бы пива, всю родню свою созвала бы, а твоих не позвала б!" – "Нет, моих позови, а своих не надо!" – говорит старик. "Нет, своих позову, а твоих не надо!" Старик вскочил и ну таскать старуху за косу; таскал-таскал и с печи столкнул.
Старик поехал в лес за дровами, а старуха бежать собралась; напекла пирогов да хлебов, уложила в большой мешок и пошла к соседке прощаться. Узнал как-то про это старик, воротился домой, повынул из мешка все, что баба на дорогу заготовила, отнес пироги да хлебы в клеть, а сам сел в мешок. Старуха пришла домой, подняла мешок на спину и ударилась в бега. Сделала верст пять или шесть, остановилась и говорит: "Сесть, было, на пенек, съесть, было, пирожок!" А старик из мешка кричит: "Вижу-вижу, слышу-слышу!" – "Ах, проклятый, он, пожалуй, догонит!" – думает старуха и пустилась дальше. Опять верст шесть отошла и говорит: "Сесть, было, на пенек, съесть, было, пирожок!" – "Вижу-вижу, слышу-слышу!" – кричит старик. Она опять бежать; много верст отсчитала и так-то приустала, не пивши, не евши, что и сил больше не хватает. "Что будет – не будет, остановлюся здесь, – думает старуха, – отдохну маленько да закушу". Глядь – а в мешке-то муж. Взмолилась старуха старику: "Батюшка, помилуй! Николи вперед не стану бегать". Старик ее простил, и пошли вместе домой.