- Подучилась бы я, може, Геннадий Иваныч! - повторила она, теребя кофточку.
Учитель досадливо махнул рукою.
- Ну, чего подучилась, ну, чего подучилась! Малиновка, что ты мне говоришь! Ну, как ты напишешь "ѣхалъ"? Ну, говори! Какое е?
Девушка посмотрела в бок, на ствол молодой липки, а потом себе под ноготь.
- Е приворотное, - с трудом вытянула она.
Учитель чуть не подскочил.
- Ай-ай, Малиновка, как тебе не стыдно, голубка! Какое это е приворотное? Что это за буква? Из какого алфавита?
Девушка всхлипнула. Учитель взял её за руку.
- Ну, не плачь, полно! Ты, может быть, хотела сказать э оборотное?
- Да.
- Ну, вот, то-то и есть, и закатила бы рюху!
Геннадий Иваныч минуту помолчал.
- А табличку умножения, - добавил он вздыхая, - мы учили, учили да так и бросили. Головка у нас не так устроена, чтобы что-нибудь запомнить! Нет, Малиновка, придётся мне - хочешь не хочешь - на батюшкиной дочери жениться! Она в епархиальном училище, Малиновка, полный курс прошла!
Девушка испуганно взглянула на молодого человека.
- Я теперь, Геннадий Иваныч, "знает", как следует пишу, - з-н-а-е-т, - торопливо назвала она все буквы.
- Я зимой, Геннадий Иваныч, - добавила она с той же торопливостью, - по целым дням над книжкой коптела. Сидишь, сидишь, бывало, пока в сон не бросит. Читать бойко стала, тятенька хвалит; умница, говорит!
Малиновка понурила смуглую головку и тронула рукою лифчик.
- Я табличку умножения даже, Геннадий Иваныч, знаю.
Молодой человек повеселел.
- Разве?
Девушка перекрестилась:
- Как перед Истинным.
- Божиться всё-таки не надо!
Геннадий Иваныч опустился на пенёк и пригласил девушку. Малиновка опустилась на траву ног.
Учитель сделал серьёзное лицо.
- Пятью пять? - спросил он строго.
Малиновка посмотрела на небо.
- Двадцать шесть, - сказала она.
Геннадий Иваныч порывисто встал с пенька.
- Так и знал, так и знал! Ах, Малиновка, Малиновка!
В глазах девушки блеснули слезы.
- Ну, двадцать четыре, - прошептала она.
- Так и есть так и есть - шептал учитель, вздыхая, и взволнованно ходил по луговине.
У Малиновки задрожали веки; на её лбу выступил пот.
- Да как же, Геннадий Иваныч, - плаксиво сказала она, - может, это… А вот трижды четыре, - добавила она уже радостно, - я знаю! Трижды четыре будет тридцать четыре!
- А пятью пять - пятьдесят пять? - сердито буркнул учитель издали и подошёл к девушке.
- Нет, Малиновка, я не могу жениться на тебе; ведь ты даже пятью-пять не знаешь!
Девушка заплакала, встряхивая круглыми плечами. Геннадий Иваныч минуту подумал.
- Ну, а Закон Божий ты проходила?
Малиновка всхлипнула.
- Проходила, Геннадий Иваныч, да не больно шибко.
- До каких пор?
- До потопа, Геннадий Иваныч.
На лице молодого человека отразилась мука.
- Ну, вот, то-то и есть, только до потопа. До потопа у меня в школе вот такие ребятки знают!
Учитель показал рукою на аршин от земли.
- Нет, Малиновка, прощай. Как мне ни тяжело, а мы должны расстаться!
Молодой человек пошёл к дорожкам. Девушка зарыдала. Геннадий Иваныч возвратился к ней.
- Ну, хорошо. Сколько у Ноя было сыновей?
Малиновка сразу перестала плакать.
- Пятеро, Геннадий Иваныч.
- Пятеро, пятеро, - прошептал учитель, укоризненно качая головой.
Девушка робко смотрела в его глаза.
- Как же, Геннадий Иваныч: Сим, Хам, Каин, Авель и Афет!
- Афет, Афет! - передразнил её учитель. - Ах, Малиновка! Малиновка! А. Фет был поэт, а не сын Ноя. Афанасий Фет. Глупая, что мне с тобой делать?
Молодой человек взял девушку за руку. В его глазах стояли слезы. Он обнял девушку.
- Нет, Малиновка, мы не пара! Прощай, голубка!
Девушка прижалась к нему, вздрагивая и плача.
"Какая она хорошенькая, - думал Геннадий Иваныч, - а я должен покинуть её. Иначе меня все засмеют! Да и самому как-то неловко, ничего-то она не знает!"
- Прощай, голубка!
Учитель вздохнул, побледнел и потихоньку высвободился из сильных объятий девушки. Он сел на дрожки и тронул лошадь. Колеса запрыгали по колеистой дороге. Девушка, рыдая, смотрела, как расстояние, отделявшее её от учителя, постепенно увеличивалось.
Сейчас дрожки скроются за поворотом, и она никогда, никогда больше не увидит Геннадия Иваныча. Сердце Малиновки заколотилось, как пойманный заяц, на неё напал ужас. Она не выдержала и побежала за удалявшимися дрожками, дрожа всем телом, рыдая и повторяя:
- Вернитесь, Геннадий Иваныч, миленький, вернитесь! - Но учитель не останавливал лошади. Крики девушки волновали его до слез, он готов был разрыдаться и напрягал всю свою волю, чтобы сдержаться и не вернуться назад.
Дрожки скрылись за поворотом.
- Вернитесь, Геннадий Иваныч, миленький!..
Девушка упала ничком на влажную от росы траву, теребила свои чёрные волосы и билась о землю.
В лесу стоял весёлый день, солнце ласково пригревало землю, жизнерадостные птички свистели, звенели, чирикали по кустам, а Малиновке казалось, что её опускают в тёмную, холодную могилу.
- Миленький, - рыдала она, колотясь всем телом, - ведь я же выучила до потопа, за что же ты меня бросил? Сим, Хам, Афет! Ужели же он бросил меня через вас проклятущих! Зачем же я над вами всю зимоньку билась?
* * *
В лесной хате было темно. Малиновка лежала на кровати, но не спала; она много плакала за день, и её глаза опухли. Девушка никак не могла примириться с мыслью, что никогда больше не увидит учителя, что он уйдёт от неё к какой-то поповой дочери, которая любит его наверно меньше Малиновки. Девушка ворочалась с боку на бок. "Господи Боже мой, - думала она, вздыхая и ежеминутно готовая заплакать. - Почему я не знаю таблички умножения? И что я такая за несчастная уродилась!" А отец Малиновки лежал за перегородкой; он тоже ещё не спал и по своему обыкновению рассказывал на сон грядущий эпизоды из своего прошлого.
- Была у нашего барина, Малиновка, борзая сука Сударка, белая в чёрных крапинках, красивая, резвая, а щипец, что твои ножницы! Эту самую Сударку выменяли мы с барином на две девки. И действительно, стоила она того! Сама подумай, ну, могут ли хоть бы даже и две девки под самой опушкой без единой угоночки зайца царапнуть? До разу? Могут? Даже хоть бы и две?
Старик замолчал, потому что скверные часы, висевшие в хатке, принялись кряхтеть, как собирающаяся закашлять старуха. Часы, наконец, понатужились и отзвонили. Малиновка вскочила с постели. "Десять часов, - подумала она, - сейчас Геннадий Иваныч возвращается от поповой дочери". Девушке захотелось, во что бы то ни стало, идти к проезжей дороге и встретить учителя Может быть, она ещё сумеет разжалобить его сердце. Малиновка взяла ружьё, тихонько отворила окошко и осторожно, боясь дышать, выставила одну ногу за подоконник.
- И у этой у самой Сударки, - продолжал старик, - родился сын Зверобой. Кроме материнского молока я его, Малиновка, коровьим из рожка поил. И вырос, Малиновка, этот Зверобой, прямо сказать, не борзой пёс, а гений…
Но Малиновка уже не слышала последних слов отца. Закинув ружьё за плечи, она быстро шла лесом прямиком, к проезжей дороге, по которой должен был возвращаться учитель. Сердце девушки громко стучало. Она ловко перепрыгивала через пеньки и коряги и думала об учителе: "Легче мне тебя в гроб своими руками положить, чем поповне отдать. Миленький, за что ты меня бросил? Я бы тебя холила; я бы выучила и о потопе, и все, что хочешь. Нет больше моей моченьки! Легче мне тебя мёртвым видеть, чем поповне уступить!" Малиновка поспешно продолжала путь. Её тонкая фигурка проворно мелькала между деревьями.
В лесу было темно. С востока бежала похожая на корабль туча, сверкая порою молнией и изредка громыхая. Она летела к лесу, как воздушный корабль. Лесом побежал ветер с вершины на вершину, от кустика к кустику, точно оповещая лес о приближении неприятеля. Деревья закачали зелёными вершинами и тревожно загудели, точно совещаясь, что делать и как лучше встретить врага.
Могучие дубы гудели негодующе, берёзы шептались, как бы вздыхая, а молодые осинки робко дрожали сверху донизу. Мрак усиливался. Ветер дул порывистей. Малиновка прибавила шагу. Ветер хлопал подолом её юбки, она постоянно натыкалась в темноте на коряги, но неустрашимо подвигалась вперёд. Между тем туча уже поравнялась с лесом. Лес продолжал беспокойно гудеть; ветер летал от дерева к дереву, как гонец. Туча внезапно повернулась бортом и громыхнула, как бы дала залп изо всех орудий. Первые тяжёлые капли упали на лес, как свинцовый горох. Лес притих. Ветер испуганно упал в траву. Он не поднимался более вверх, а боязливо ползал по земле, шевеля травою, встряхивая молодыми побегами липок и зарываясь в старые листья. Пахнуло холодком, что-то зашумело вверху, и вдруг звонкий, весёлый и обильный дождь упал на землю. Однако дождь вскоре перестал. Туча, казалось, ошиблась и случайно в темноте приняла своих за неприятеля. Увидав ошибку, она быстро, под углом, перерезала лес и побежала на северо-запад, посылая порою бесцельные выстрелы. По лесу прошёл успокоительный говор; деревья, казалось, передавали друг другу, что произошла ошибка и беспокоиться больше не следует.