V
Утром на следующий день Пересветов вскочил с постели с тревогою на всем лице. Сердце его сразу упало, и он с тоскою подумал: "Завтра срок. Денег я нигде не достану. Мне смерть!" И, болтая руками, как труднобольной, он пошел умываться. За чаем он говорил жене:
- Настя мы пропали. Денег мне Верешимов не даст, я это знаю; не такой он человек, чтобы дать, слышал я о нем! Мне никто в уезде не верит. Все считают меня банкротом. Что же мы будем с тобой делать?
Он беспомощно всплескивал руками и беспокойно бегал из угла в угол по комнате с бледным лицом.
- Мы разорены, мы разорены, - повторял он, останавливаясь на минуту перед женою, и снова беспокойно начинал бегать по комнате. - Трегубов ни за что не пожалеет нас, ни за что, а Верешимов денег не даст; будь они все прокляты!
Настасья Петровна только покачивала головой. Ее хорошенькое личико было озабочено и встревожено. Черные глаза глядели грустно.
- Ну, может быть, как-нибудь все устроится, - говорила она, сама не веря своим словам.
Пересветова даже сердил такой ответ.
- Будет тебе глупости-то говорить, - говорил он с гримасой, - "как-нибудь, как-нибудь"! Ничего не "как-нибудь". Мы пропали, мы зарезаны, мы погребены заживо! Неужто же ты не видишь этого? И Беркутов тоже хорош, - кричал он, - "достану, достану", а вместо того шиш с маслом привез. Только время у меня зря увел. Тоже хорош мальчик. "У султана тридцать тысяч жен, у меня два калача!" Его дело только язык околачивать! Хорош приятель Что же мы будем делать с тобой, Настенька? - снова кидался он к жене, ломая руки, и снова злобно уходил в угол и кричал оттуда: - Не поеду я за деньгами больше. Никуда не поеду! Лягу в постель на весь день и не поеду. Пусть все пропадает прахом! - Он, действительно, уходил в спальню, ложился на кровать и даже закрывал глаза. - Смерть, так смерть, - шептал он, - все равно, одна дорога! Но через минуту он вскакивал с постели, бежал к жене и, размахивая руками, кричал: - Все люди мерзавцы, разбойники и негодяи! Они живьем готовы друг друга есть, только им самим хорошо было бы! Негодяи, право, негодяи! - Как затравленный волк, он метался по комнате, сверкая глазами, крича и размахивая руками. - Жулики, право, жулики!
Волнение его все росло и росло. В двенадцать часов, однако, он не выдержал, торопливо запряг караковую лошадь в дрожки и поскакал к Верешимову. Из ворот он выехал даже галопом, не попрощавшись с женою.
День был тусклый и мягкий; облака целыми стадами гуляли по небу, умеряя жар. В поле было прохладно; жаворонки пели весело. Зеленая рожь волновалась, как море, сливаясь с горизонтом. А Пересветов, беспокойно сверкая глазами, то и дело постегивал свою караковую лошадку, злобно перекашивал все лицо и думал только о том, где бы достать денег.
- Разбойники, анафемы, - сердито шептал он неизвестно о ком.
Когда он подъезжал к усадьбе Верешимова, злоба его прошла, он раскис и устал, только сердце тревожно ныло. "Может быть, Верешимов и даст мне денег", - хватался он, как утопающий за соломинку. В воротах усадьбы он даже загадал, на минуту зажмурив глаза: "Если я встречу на дворе первым мужчину, Верешимов деньги даст, женщину - не даст". Он въехал во двор, но ни мужчины ни женщины на всем дворе он не увидел. Его встретила только собака, с облезлым боком и, вероятно, очень глупая: ни с того ни с сего она стала ласкаться к Пересветову, виляя хвостом и с подобострастным взором, хотя она видела Пересветова первый раз в жизни.
Пересветов привязал лошадь к столбу. Двор по-прежнему был пустынен. Каменный дом глядел мрачно. Пересветов развинченной походкой пошел к крыльцу. Собака подошла к его дрожкам и понюхала, чем пахнут задние колеса. И дрожкам она повиляла хвостом. "А ведь собака-то, кажется, кобель, - подумал Пересветов, входя в полутемную прихожую, - стало быть, в некотором роде мужчина. Неужто Верешимов даст мне денег?" В полутемной прихожей тоже не было ни души. Пересветов кашлянул, но и на его кашель никто не откликнулся. Он постучал ногами. В доме была полнейшая тишина. "Да что они, померли, что ли, все здесь?" - подумал он и нерешительно ступил в следующую комнату. В комнате перед небольшим столиком сидела полная старуха и вязала полосатый шарф. Одета она была во все черное. При входе Пересветова она подняла было на него глаза, но снова опустила их на полосатый шарф.
- Господин Верешимов у себя? - почтительно спросил ее Пересветов.
Старуха покосилась на него, но не отвечала ни слова.
- Верешимов дома? - повторил Пересветов.
Старуха и на этот раз не пошевелилась. "Что она, глухая, что ли"? - подумал Пересветов. Он подвинулся к ней поближе и громко крикнул:
- Верешимова можно видеть? Верешимова? Верешимова?
Старуха сидела как сфинкс, но на крик Пересветова выскочил из боковой комнаты маленький и худенький человечек с бородою по пояс. Он был одет в длинную, чуть не до пят поддевку, плисовые шаровары и войлочные туфли. На вид ему было лет шестьдесят. В его волосах пробивалась седина. Он торопливо подскочил к Пересветову и замахал на него руками. Руки у него были маленькие и худенькие.
- Вы, сударь, потише, - заговорил он ребячьим дискантом, - вы ее, сударь, не соблазняйте. Она по постным дням обет молчания соблюдает. Она все равно вам ничего не скажет. Это жена моя Лизавета Михайловна. А я Иван Иваныч Верешимов. Вам меня, что ль, нужно?
- Вас, - отвечал Пересветов и поправил на себе пиджак, - вас по весьма важному делу.
- Прошу покорно, - пригласил его за собой Верешимов, - прошу покорно, сударь. Очень рад, очень рад.
Они вошли в боковую комнату, очевидно, кабинет Верешимова. У богатого киота теплилась лампада. В кабинете пахло деревянным маслом.
- Так вам Верешимова нужно? Очень рад, очень рад, - говорил Верешимов, присаживаясь на деревянный диванчик и приглашая сесть Пересветова. Он заболтал своими маленькими ножками, не достигавшими пола. - То-то я слышу, вы жену спрашиваете. А жена моя, Лизавета Михайловна, вот уже пятый год по постным дням молчит. Говорить ей никак нельзя, но только, конечно, и она другой раз не выдержит, сболтнет что-нибудь. Да-с, пятый годок, - повторил Верешимов, болтая ножками.
- И надолго они обет такой изволили дать? - спросил его Пересветов с почтительностью.
- А как придется, как придется. Пока билет наш двести тысяч не выиграет, до тех пор Лизавета Михайловна молчать будет. А когда это случится, нам, конечно, неизвестно. Каждый розыгрыш, однако, мы снятия обета ждем. Как же-с, ждем! - Верешимов покосился на образа и добавил: - Господи помилуй, Господи помилуй.
"И здесь только о деньгах думают", - подумал Пересветов и сказал:
- Какая нынче погода хорошая!
- Не знаю-с, не знаю-с, - отвечал дискантом Верешимов, - я, признаться, сегодня на двор не выглядывал. Я по постным дням на двор не выглядываю. Как же-с, обет тоже дал.
- И надолго? - спросил Пересветов.
- А как придется, как придется. Пока билет наш двести тысяч не выиграет. А этого не узнаешь. Верешимов снова покосился на образа и добавил: - Господи помилуй, Господи помилуй.
Пересветов шевельнулся на диванчике.
- А я, Иван Иваныч, по делу к вам, - заговорил он, - не дадите ли вы мне тысячи рублей взаймы, процентов по двадцать в год.
Верешимов задумался.
- Тысячу рублей? - переспросил он. - Да ведь я по постным дням денежных выдач не произвожу.
- Не производите?
- Ни за какие деньги.
- Так, может быть, вы мне завтра дадите? Завтра ведь скоромный день? - Пересветов заискивающе улыбнулся, между тем как от волнения у него заволакивало глаза.
- Завтра? - переспросил Верешимов. - Вот уж не знаю, как вам и сказать даже… без совета жены денег я дать вам не могу, а как же я буду с ней советоваться, если она сегодня молчит?
- Письменно посоветовались бы, - предложил Пересветов.
- Да неграмотная она у меня, голубок, вот в чем штука-то.
- Пожалуйста, Иван Иваныч.
- Так тысячу рублей? - переспросил Верешимов.
Он и Пересветов сразу оглянулись на дверь. В дверях стояла Лизавета Михайловна.
- И не смей, дурак, давать денег, - сурово сказала она мужу внушительным баском.
Тот замахал руками и подбежал к ней…
- Тсс… Лизавета Михайловна, тсс… сегодня постный день!
Старуха торопливо закрыла рот платком.
- Ах, я, дурища, - сказала она через платок.
- Да вы не говорите, Лизавета Михайловна, не говорите ни слова, - замахал на нее руками Верешимов, - обругайтесь мысленно. Мысленно обругайтесь.
Старуха вышла из комнаты. Верешимов присел рядом с Пересветовым.
- Господи помилуй, Господи помилуй, - прошептал он и добавил: - Так вот, видите ли, голубок, какая штука-то. Денег я вам дать не могу.
"Вот так дурачье, - подумал Пересветов, - а я-то рассчитывал достать у них!"
- Ни под каким видом нельзя? - спросил он.
Верешимов вздохнул.
- Хоть убейте, не могу.
- В таком случае до свидания. Извините, что беспокоил.
Пересветов откланялся и пошел вон из кабинета.
- Сколько вы нам неприятностей, голубок, доставили, - говорил ему Верешимов - теперь из-за вас и двухсот тысяч, пожалуй, этот год не выиграешь. Старуха-то моя как ведь проштрафилась!
Пересветов мрачно вышел на крыльцо.
- До свиданья, - дискантом крикнула ему вдогонку Верешимов, - провожать вас не пойду, по постным дням я ведь, на двор не выхожу! Как же-с, обет. Да.
"Дьяволы", - подумал Пересветов. За ворота он выехал в наисквернейшем расположении духа.