Я отвечаю робко, что уже прочитал всего Жюля Верна, а теперь… Но он начинает допрашивать:
– Ого! А Гюстава Эмара, а Фенимора Купера?.. Ну-ка, проэкзаменуем краснокожих братьев… Что читали из Гюстава Эмара?..
И я начинаю перечислять, как по каталогу, – я хорошо знал каталоги: "Великий предводитель Аукасов", "Красный Кедр", "Дальний Запад", "Закон Линча", "Эльдорадо", "Буа-Брюле, или Сожженные леса", "Великая река"…
Он снял пенсне и слушал с улыбкой, как музыкант слушает игру ученика, которым он доволен.
– Oгo! – повторил он значительно. – А что из Майн Рида прочитали? – И он хитро прищурился.
Я был польщен, что такое ко мне внимание, ведь не простой это человек, а пописывает в "Сверчке" и в "Будильнике", и написал даже книгу "Сказки Мельпомены". И такой замечательный, спрашивает меня, знаю ли я Майна Рида!
Я чеканил, как на экзамене: "Охотники за черепами", "Стрелки в Мексике", "Водою по лесу", "Всадник без головы". Он покачивал головой, словно отбивал такт. Потом пошел Фенимор Купер, капитан Мариет, Ферри. Когда я так чеканил, Женька сзади шипел: "И все-то врет… половины не читал!" Ему, конечно, было досадно, что занимаются только мной.
"Робинзона"? Я даже поперхнулся. "Робинзона Крузо"?! Я читал обоих Робинзонов: и такого, и швейцарского… и еще третьего, Лисицына! Он, должно быть, не ожидал, снял пенсне и переспросил, прищурясь:
– Это какого… Лисицына?
– А "Русский робинзон Лисицын"! Это редкая книга, не во всякой даже библиотеке…
И я принялся рассказывать, как Лисицын, купец Лисицын, построил возле Китая крепость и стал завоевывать Китай… притащил пушку и… всё один! Он остановил меня пальцем и сказал таращившему глаза Радугину, есть ли у них "про этого купца Лисицына"? Тот чего-то замялся: как всегда, ничего не знал, хоть и библиотекарь. Я за него ответил, что здесь Лисицына нет, но можно его найти на Воздвиженке, в библиотеке Бессоновых, "бывшей Ушаковой", да и то растрепанного, с разорванными картами и планами. Он сказал: "Вот знаток-то!" – и спросил, сколько мне лет. Я ответил, что скоро будет тринадцать. И опять Женька зашипел: "И все-то врет!" Но я нисколько не врал, а мне, действительно, через десять месяцев должно было исполниться тринадцать.
– Ого! – сказал он. – Вам пора переходить на общее чтение.
Я не понял, что значит "общее чтение".
– Ну-с… с индейцами мы покончим. А как Загоскина?..
Я ему стал отхватывать Загоскина, а он рассматривал в шкапу книги.
– А… Мельникова-Печерского?
Я видел, что он как раз смотрит на книги Мельникова-Печерского, и ответил, что читал и "В лесах", и "На горах", и…
– "На небесах"?.. – посмотрел он через пенсне.
Я хотел показать себя знатоком и сказать, что читал и "На небесах", но что-то удержало. И я сказал, что этого нет в каталогах.
– Верно, – сказал он, прищурясь. – Этого нет в каталогах. Ну а читали вы романы про… Кузьмов?
– Про Кузьмов?..
Я почувствовал, не подвох ли: случается это на экзаменах. Про Кузьмов?.. Он повернулся к Радугину, словно спрашивал и его. Тот поглаживал золотистую бороду и тупо смотрел на шкап.
– Не знаете… А есть и про Кузьмов. Два романа есть про Кузьмов. Когда я был вот таким, – показал он на меня пальцем, – у нас в городской библиотеке сторож-старичок был, иногда и книги выдавал нам… говорил, бывало: "Две книжки про Кузьмов были, и обе украли! Читальщики спрашивали – дай про Кузьмов! – а их украли". А есть… про Кузьмов! Ну, знаток, кто знает… про Кузьмов?
Меня осенило и отчетливо, словно на стене написалось, выплыло: "Кузьма Петрович Мирошев, или Русские в… году"?.. "Кузьма Рощин"?..
– Загоскина?.. – сказал я, а Женька шипел мне в ухо:
– Врешь, Кузьма Минин!
– Браво! – сказал экзаменатор, сдергивая пенсне, и пообещал устроить меня старшим библиотекарем Румянцевского музея, – непременно уж похлопочет.
Он не знал, что я мог бы отхватить ему наизусть весь каталог "романов, повестей, рассказов и проч." ушаковской библиотеки: Авсеенко, Аверкиева, Авенариуса, Авдеева, Ауэрбаха… всех Понсондютерей, Полей де Коков, Ксавье де Монтепенов… русских и иностранных, которых, правда, я не читал, но по заглавиям знал отлично, так как чуть ли не каждый день сестры гоняли на Воздвиженку менять книги.
Сказав – "на пять с плюсом", экзаменатор принялся за Женьку, назвав его "краснокожим братом": помнил! Женька напыжился и сказал в подбородок, басом:
– Я пустяков не читаю, а только одно военное… про Наполеона, Суворова, Александра Македонского и проч.
Так и сказал: "и проч". – и соврал: недавно показывал мне книгу "Английские камелии" и сказал: "А тебе еще рано, мо-ло-ко-сос!"
– Ну, будете героем! – сказал "бледнолицый брат".
Прошло тридцать лет… и Пиуновский Женька стал героем.
– А ваше "дикообразово перо" – все помнил! – действительно принесло мне счастье: целого леща поймало в Пушкино! Всегда с благодарностью вспоминаю вас.
Женька переступил с ноги на ногу, подтянул подбородок и перекосил пояс, засунув руку, как всегда у доски в гимназии.
– Вот, – обратился Чехов к зевавшему в свою бороду Радугину, – настоящие-то книжники! Книжники… но не фарисеи! А есть у вас известная книга Дроздова-Перепелкина… "Галки, вороны, сороки и другие певчие птицы"?
Радугин вдумчиво поглядел на полки.
– Кажется, не имеется такой. Впрочем, я сейчас, по каталогу…
– Да нет, это же я шучу!.. – засмеялся он. – Это только у дедушки Крылова ворона поет, а в каталогах где же ей.
Все весело засмеялись… Я осмелился и сказал:
– Отец дьякон мне говорил… Сергей Яковлевич… у вас книжка написана, "Сказки Мельпо́мены"? Я непременно прочитаю.
– Есть, – улыбнулся он, – только не Мельпо́мены, а Мельпоме́ны, на "ме" ударение. Не стоит: неинтересно. Вот когда напишу роман – "О чем пела ворона", тогда и почитаете… это будет поинтересней. Есть же роман – "О чем щебетала ласточка"…
– Шпильгагена! – сказал я.
– Непременно похлопочу, в Румянцевский музей.
Он еще пошутил, набрал книг и пожелал нам с Женькой прочесть все книги, какие имеются на свете. Я почувствовал себя так, словно я выдержал экзамен. И было грустно, что кончилось.