Суворину, безусловно, импонировали некоторые стороны чеховского миросозерцания - именно о них он говорил в своей статье об "Иванове": "Миросозерцание у него совершенно свое, крепко сложившееся, гуманное, но без сентиментальности, независимое от всяких направлений <…> Это позволяет ему смотреть прямо в глаза природе и людям и, нимало не лукавя, приветствовать живую жизнь всюду, где она копошится. Ничего отравленного какими-нибудь предвзятыми идеями нет у этого талантливого человека" (А. Суворин. "Иванов", драма в 4 д. Антона Чехова. - "Новое время", 1889, № 4649, 6 февраля). Но даже из этой статьи видно, что в Чехове Суворин видел некую апологию "здравого смысла" и обыденной жизни: "У него все самое обыновенное и заурядное, общечеловеческое, обыкновенные дети, простые мужчины и простые женщины <…> Он сам как будто хочет сказать, что надо жить просто, как все, и вносить свои лучшие силы, лучшие намерения в развитие этой простой, обыкновенной жизни…" (там же). Об этом же Суворин писал и после смерти Чехова. И хотя "в нем соединялся поэт и человек большого здравого смысла" ("Новое время", 1904, № 10179, 4 июля), второй, по Суворину, в Чехове преобладал.
Поэтому вполне понятно, что Суворин был заинтересован в авторе-публицисте, который, как представлялось ему, целиком стоит на тех же позициях, что и он, Суворин (адептом "здравого смысла", "простой жизни", "малых дел" критика будет считать Чехова еще много лет после). Очевидно, в это же феодосийское лето Суворин предлагал Чехову "занять в газете определенное рабочее и денежное положение" (Письма, т. 2, стр. 322) - во всяком случае, слухи об этом широко распространились (см. Письма, т. 3, стр. 370). С большой охотою Суворин печатал чеховские статьи. "Он готов ставить и печатать все, что только мне вздумалось бы написать", - говорил Чехов (А. Н. Плещееву, 2 января 1889 г.).
Чеховское отношение к сотрудничеству в "Новом времени" известно по пересказам А. С. Лазарева (Грузинского) и Н. К. Михайловского: лучше пусть читатели получат его рассказ, чем какой-нибудь "недостойный, ругательный фельетон". "У газеты 50 000 читателей <…> этим пятидесяти, сорока, тридцати тысячам гораздо полезнее прочитать в фельетоне 500 моих безвредных строк, чем те 500 вредных, которые будут идти в фельетоне, если я своих не дам" (Письма, т. 2, стр. 525–526). (Ср. в рассказе Чехова 1884 г. "Марья Ивановна": "Если мы уйдем и оставим наше поле хоть на минуту, то нас тотчас же заменят шуты в дурацких колпаках <…> да юнкера, описывающие свои нелепые любовные похождения…") "Служа в "Новом времени", - писал он брату, - можно не подтасовываться под нововременскую пошлость" (там же, стр. 521). С самого начала, таким образом, Чехов исходил из возможности честной публицистики в "Новом времени", тем более, что от него "Суворин не требовал <…> никаких компромиссов с "Новым временем"" (А. В. Амфитеатров. Собр. соч., СПб., 1911–1916, т. 35, стр. 197).
О делах газеты Чехов говорил с Сувориным и ранее (см. письмо Ал. П. Чехову от 7 или 8 сентября 1887 г.), но только теперь, писал он, "живя у Суворина, я поближе познакомился с целями, намерением и habitus’ом "Нового времени". Со мной были откровенны" (Письма, т. 2, стр. 301). "Положение нововременских дел мне известно", - сообщал он К. С. Баранцевичу 3 февраля 1889 г. (Письма, т. 3, стр. 141). Чехову небезразлична тематика "Нового времени", и он говорит о ней издателю, рекомендует новых сотрудников, сам редактирует рассказы молодых литераторов, печатавшихся в "Новом времени" (см. раздел "Редактированное" в наст. томе). "Скучно пробавляться одною беллетристикой, хочется и еще что-нибудь", - замечал он в письме к брату (Письма, т. 3, стр. 75) и советовал ему писать передовые (там же, стр. 77). Пишет он их и сам, в октябре - декабре выступая с публицистикою трижды. Это - "Московские лицемеры" (написано 7 октября, опубликовано 9 октября 1888 г.), статья о Пржевальском (написана 24 октября, напечатана 26 октября) и "Наше нищенство" (написано 18 ноября, опубликовано 4 декабря).
То, что чеховских статей между 9 октября и 4 декабря в газете более не появлялось, можно считать установленным - "Московских лицемеров" Чехов сам назвал дебютом, а 18 ноября он сообщал Ал. П. Чехову: "Сегодня я послал третью передовую". В письме к Е. М. Линтваревой от 23 ноября 1888 г. Чехов говорит об объеме статей и перечисляет все свои темы: "Пишу я статьи в 100–200 строк, не больше, пишу о чем угодно: о путешественниках, о татарах, об уличном нищенстве, о всякой всячине" (следы замысла неосуществленной статьи о судьбе татар также отыскиваются - см. Письма, т. 3, стр. 79).
Гораздо больше вероятия, что чеховские материалы могли появиться в "Новом времени" в декабре 1888 - январе 1889 г. За эти месяцы Чехов дважды гостил у Суворина, всякий раз почти по две недели. Уже сам этот факт может служить настораживающим сигналом.
Прежде всего потому, что в своем общении Чехов имел дело не с обычным собеседником, но с владельцем популярной газеты. Вторая причина - некоторые важные особенности чеховской публицистики. Говоря о ней, обычно - вольно или невольно - подразумевают прежде всего такие вещи, как "Пржевальский", "Наше нищенство", "В Москве" - статьи, очерки обобщающего характера, и иногда даже с элементами обобщения образно-художественного ("В Москве", "Из Сибири"). Меж тем, если рассмотреть публицистику Чехова в целом, т. е. заметки, статьи, рецензии, отклики в "Зрителе", "Москве", "Осколках", "Петербургской газете", "Будильнике", то статьи общего характера займут в его наследии в количественном отношении ничтожное место, а в подавляющем большинстве окажется фельетонистика "репортерского" типа, откликающаяся на самые свежие события, злобу дня, явления театральной и литературной жизни. Только одно простое перечисление тем "Осколков московской жизни" могло бы занять не одну страницу.
К "конкретной" публицистике Чехов относился и позже без всякого предубеждения, советуя, например, Ал. П. Чехову писать о нижегородских купцах. Близкую самому Чехову публицистическую программу находим в его статье 1890 г. "В. А. Бандаков": "Обладая по природе своей крупным публицистическим талантом, в высшей степени разнообразным, он редко останавливался на отвлеченных богословских темах, предпочитая им вопросы дня и насущные потребности того города и края, в котором он жил и работал; неурожаи, повальные болезни, солдатский набор, открытие нового клуба - ничто не ускользало от его внимания" (Сочинения, т. 16, стр. 244).
Это не значит, однако, что Чехов был теоретиком и практиком заметок "на случай" - даже в его ранней, "осколочной" фельетонистике постоянны обобщения общественного и морально-этического плана, не говоря уж о публицистике поздней. Но и в этой поздней публицистике отправной точкою любого обобщения всегда служит конкретный факт, и в этом смысле ее связь с "Осколками московской жизни" и "Среди милых москвичей" гораздо теснее, чем может показаться на первый взгляд - как гораздо теснее связана с ранней юмористикой зрелая проза Чехова: в ней важнейшие художественно-философские смыслы надстраиваются над предметной деталью, эпизодом, бытовой ситуацией, тесно связываются с нею и вырастают из нее.