- Оттого, надо полагать, что вас не в одной квашне с нами месили, - захохотал Соснин.
Светлов тоже засмеялся.
- Чудак вы большой, дядя, как я посмотрю, - молвил он, прихлебнув из стакана.
- Что же, брат, делать: во фронте не состоял. А ты вот мне лучше скажи: охотник ты до баб?
- Я очень люблю женское общество, - сказал Светлов, опять не понимая, к чему клонится вопрос дяди.
- Не о женском обществе тут речь, - заметил старик с лукавой усмешкой, - я к тому говорю, что если тебе понадобится когда приютиться с подружкой, так ты меня только предуведомь: я целый день могу в отпуску находиться, да и стенам-то от этого большого убытку не будет…
Александр Васильич слегка вспыхнул.
- Вряд ли, дядя, мне придется воспользоваться вашей любезностью, - сказал он холодно.
- Было бы сказано молодцу, а там хошь век не пользуйся! - закашлялся недовольно Соснин. - А ты что же, толокно на розовой воде разводить здесь думаешь?
- Право, я пока ничего об этом не думаю, - неохотно ответил Светлов.
- Гм! Так. У меня так эти дела по-военному всегда обделывались, - рассмеялся старик.
Вино заметно воодушевило его.
- Как же это? - равнодушно спросил Александр Васильич, очевидно, не интересуясь ответом.
- А вот как. Понравилась мне раз, в Кяхте, градоначальница тамошняя, - я еще тогда совсем сизоперым ходил, лет двадцать пять мне было. Полюбилась бабенка, да и на-поди! Бывало, как только новые товары придут, - а я тогда в приказчиках сидел у одного купца, - я сейчас к ней… материи показывать. Маска у меня тогда была не эта. - Соснин лукаво посмотрелся в зеркало. - Смекнула, должно быть, баба, что парень того… давай глазами поворачивать, как я приду. А благоверный-то ее больше на службе развлекался. Бегал я, бегал к ней - тошно стало, хоть душу выложи. Взял раз, махнул на колени, да и объяснился. - Соснин молодецки прищелкнул пальцами. - Куда тебе! И ногами и руками… Такую пыль подняла, что я с переполоху-то чуть в окошко не выскочил! Только уж как домой прибежал - вспомнил, что "мерзавцем" окрестила. "Так ты, думаю, для чего же глазами-то ворочала? Постой!" А кровь во мне вот так, знаешь, и кипит-кипит. Раз, вечерком, подкараулил я, что царевна-то моя одна-одинешенька в тереме, захватил с собой пистолет, да и махнул к ней, через окошко, прямо в спальню. Как сейчас помню, - сидела, книжку читала. Небось побледнела вся, как меня, добра молодца, увидала, - и закричать не могла. А я, не будь робок, да пистолет-то ей в грудь, в упор, и приставил. "Если, говорю, вы сейчас же не того… - Понимаешь? - тут вам и дух вон!" Что ж ты думаешь? Чего только душа просила, все получил… А ведь пистолет-то, племяша, был не заряжен! - окончил Соснин, угрюмо захохотав.
- Неужели? Ну и что же потом? - спросил у него Светлов, на этот раз, очевидно, заинтересованный рассказом дяди.
- Потом-то? - медленно переспросил старик, как бы наслаждаясь воспоминанием. - Потом-то, племяша, лучше и не вспоминать на старости, что было: огонь-баба стала, веревками рук от шеи не оторвать…
Соснин залпом допил стакан, низко опустил свою седую всклокоченную голову и, сурово сдвинув брови, крепко о чем-то задумался.
Александр Васильич воспользовался этой минутой и стал прощаться, ссылаясь на множество визитов впереди.
- Эк тебя роденька-то подмывает! Да ты хоть вино-то сперва допей… егоза! - сказал Соснин, быстро очнувшись.
Светлов допил стакан.
- Ну, нет, племяша, этим ты от меня не отделаешься; да и я тебя не всегда буду шампанским потчевать… - торопливо проговорил Алексей Петрович, наливая племяннику новый стакан.
- Вы непременно хотите, чтоб я раскис, дядя? - спросил у него Светлов, улыбаясь.
- Хороша же ты опара, коли дрожжей боишься! Или полагаешь, что дядю на старости потешишь, так достоинство свое потеряешь? - начал сердиться старик.
- Если это действительно может доставить вам удовольствие, дядя, тогда, разумеется, и толковать об этом нечего, - сказал Светлов и сразу осушил стакан.
- Вот это так! Это по-нашему, племяша. Спасибо!
Соснин встал и обнял племянника.
- Постой! Ты ведь, кажется, сочинитель? - спохватился он вдруг.
- Да, я пишу.
- Ты этак и меня где-нибудь опишешь?
- При случае - может быть… - улыбнулся Светлов.
- Ах ты… материн сын! - дружелюбно засмеялся Соснин. - Я тоже одного сочинителя знал, только не русского, а из поляков, - прибавил он задумчиво, - огонь-душа был!
- Вы не помните фамилии, дядя?
- Как не помнить, - помню. Первый у них сочинитель был; я и стихи-то его читал. Мицкевич ему фамилия.
- Неужели, дядя, вы его знали?
- Что же ты на меня глаза-то вытаращил? - удивился Соснин.
- Да как же, это очень интересно. Где же вы его видали?
- А когда в Питере был: мы с ним в одной польской кухмистерской обедали. Забыл я теперь, как эту пани звали, которая стол держала. И пивали вместе.
- Вы, значит, и по-польски знаете?
- Jak Boga, kocham! - засмеялся Соснин.
- Я надеюсь, дядя, вы мне расскажете об этом поподробнее, как только у меня будет время? - сказал Светлов, очень заинтересованный тем, что сейчас услышал от Алексея Петровича.
- А вот забегай, снюхаемся как-нибудь… - несколько лукаво ответил старик.
Александр Васильич крепко пожал ему руку. Они расстались совершенно дружелюбно и, кажется, понравились друг другу. По крайней мере Соснин проводил племянника до самых ворот и на прощанье несколько раз повторил ему и даже крикнул вдогонку:
- Заглядывай же, смотри, племяша!
От Соснина Светлов поехал к "тетке Орлихе", как называла Ирина Васильевна свою старшую сестру - Агнию Васильевну Орлову. Орлова овдовела полгода тому назад. Муж не оставил ей ничего, кроме семерых детей да ничтожной пенсии, недостаточной для прокормления даже и одной головы. Из числа этих детей один мальчик принят был на казенный счет в какую-то военную школу, другой пристроился на побегушки в чью-то лавку, четверо были еще малы и обретались дома, на руках вдовы, а седьмая - дочь - за год перед тем вышла из института, с полнейшей непривычкой к встретившей ее жизни. Анюту, - так звали дочь Орловой, - Светлов помнил особенно потому, что она, будучи в этом заведении, отвечала обыкновенно на все вопросы родным застенчивым: "Не снаю". Такого же ответа удостоивался и сам Александр Васильич, когда с матерью навещал ее там по воскресеньям. В то время Анюта была в высшей степени робкое, несообщительное существо.
Едва Светлов подъехал к ветхому, покривившемуся домику, где обитала эта многочисленная семья, на него так и повеяло со всех сторон нуждой да бесприютностью. Забор покосился, готовый обрушиться на неосторожного пешехода; ставни у окон уродливо висели в разные стороны, точно искалеченные члены у обезображенного трупа; калитка отворилась с таким пронзительным скрипом, как будто ее отпирали раз в год; ступеньки крыльца, когда вступил на него Александр Васильич, так затряслись под ним, что он в первую минуту даже отступил назад. Ему невольно вспомнились и широкий двор отцовского дома с большим, массивным крыльцом, и пролетка, на которой он только что подъехал, - и стало как-то жутко Светлову. "Не в бархатной визитке надо было ехать сюда!" - язвительно мелькнуло у него в голове. Он вошел, однако.
Переступив порог этого дома, Александр Васильич почувствовал, как кровь мгновенно прилила у него к лицу при одном взгляде на окружающую обстановку. Во второй комнате от той, где он теперь стоял, два оборванных мальчика возились на голом, с большими щелями, полу, с жадностью отнимая друг у друга корку пирога. Их напрасно старалась унять сидевшая в уголку, поодаль, сестра, штопавшая чьи-то старенькие, со множеством заплат, брючки. Светлов не сразу узнал бы в ней прежнюю Анюту. Девушка выросла и похорошела, - похорошела как бы назло своей семейной бедности. Стройная и миловидная, с маленькой русой головкой, с прекрасными задумчивыми темными глазами, она не только ничего не теряла от убогой обстановки, но, напротив, придавала ей какую-то своеобразную, горькую прелесть. Чрезвычайная худоба ее лица, рук и стана бросалась в глаза с первого взгляда.
Увидев в передней раздевающееся, незнакомое, нарядное лицо, девушка заметно смутилась, не зная, что делать, вся покраснела и торопливо сунула на окно свою работу.
- Здравствуйте, Анюта! Ничего так не люблю, как заставать девушек за работой… Не узнали? - скороговоркой молвил Александр Васильич, входя в комнату и приветствуя сестру самым искренним образом.
Она широко раскрыла глаза, потом потупилась и нерешительно встала.
- Так-таки и не узнаете? - сказал весело Светлов и назвал себя.
- Ах, боже мой! Неужели?.. - воскликнула девушка, едва доверяя своим ушам, бойко сделала шаг навстречу и опять нерешительно остановилась.
- Нет, уж извините, этак братьев не встречают! - заметил еще веселее Светлов, обнял ее и поцеловал. - Вот так будет породственнее, - прибавил он, невольно залюбовавшись на сестру, как та заалелась вся от его поцелуя.
- Боже мой, как вы переменились-то! Я бы вас ни за что не узнала! - говорила радостно, впопыхах, девушка, пока молодой человек звонко целовал все еще возившихся на полу ее братишек.
- А вы-то разве не переменились, Анюта? И я бы вас не узнал, - сказал Александр Васильич, садясь с ней рядом.
Он взял ее за обе руки.
- Ну, как вы поживали без меня? Ведь я вас сто лет не видал! Помните, как я ваше зеленое институтское платье соусом облил, а когда вас спросили, откуда это пятно, вы отвечали: "Не снаю"?
Они оба весело засмеялись,
- Как не помнить, - проговорила Анюта.