- И досталось же мне потом за это платье: мама так мне больно надрала уши, что они у меня целый час после того горели. А где же… Агния Васильевна? - спохватился Светлов.
- Мамаша на рынок ушла; она сейчас придет. Вот она не ожидает-то встретить! Вы когда приехали?
Александр Васильич назвал день.
- Папа-то ведь у нас… умер! - сказала вдруг девушка, и голос ее оборвался.
- Да, я знаю, мне писали…
Светлов чувствовал, что промолчать в эту минуту будет удобнее.
- Нам теперь очень трудно жить, - заметила Анюта, помолчав.
Она поняла деликатность брата, не желавшего показать, что он замечает их крайнюю бедность.
- Что ж делать, Анюта! Не всем живется хорошо, - сказал Светлов с горечью. - Я еще удивляюсь, как вы переносите ваше семейное горе…
Александр Васильич невольно вспомнил при этом дядю Соснина, у которого деньги по углам валялись.
- Скажите мне, пожалуйста, Анюта, чем же вы теперь живете? Пенсия ведь у вашей мамы крошечная? - спросил он, помолчав.
- Мамаше некогда работать на сторону, надо братьев обшивать, так я работаю кое-что, беру заказы, белье шью…
- И много вы таким образом зарабатываете - в месяц, например?
- Когда рублей десять, а когда и меньше; работы мало, а я-то готова и день и ночь работать…
Светлов мельком взглянул на сестру и заметил у нее легкую красноту вокруг глаз.
- Неблагодарная работа, Анюта, - сказал он сосредоточенно.
- Паша еще немного помогает: он в лавке шесть рублей жалованья берет: когда рубль, когда два уделит мамаше, - заметила тихо Анюта.
- Да, но ведь это, по вашей семье, как капля в море.
- И еще у нас помощник есть, - сказала девушка, грустно улыбнувшись, - Алеша. Он пока дома живет, в школу у меня приготовляется, так вот по утрам и ходит синиц ловить западней. Он их продает, а деньги мамаше приносит. У него страсть ловить птичек.
- А сколько лет этому помощнику? - спросил Александр Васильич, тоже грустно улыбнувшись.
- Восьмой год недавно пошел.
Светлов задумался.
- А знаете, Анюта, - сказал он через минуту, смотря ей прямо в глаза, - я все-таки очень рад за вас, и именно за вас…
Девушка посмотрела на него в недоумении.
- Видите ли, в чем дело, Анюта: я нахожу вас теперь такой, какой желал бы вас видеть, хотя и не предполагал, что такой именно вас и встречу…
- Это как? - удивилась она.
- Я хочу сказать: живи бы вы лучше, вы были бы хуже. Оно кажется странно как будто, а между тем - верно, если вдуматься глубже в ваше положение.
- Значит, лучше жить - худо? - спросила она, недоумевая по-прежнему.
- Как вам сказать, Анюта? Для вас, по-моему, лучше… так пожить… на некоторое время, разумеется.
- Я вас не понимаю, - сказала она.
- Сейчас поймете. У нас, видите ли, школа не дает правильных понятий о жизни, не подготовляет к ней, и потому большей части из нас приходится брать уроки непосредственно у самой жизни. Чем раньше придут эти суровые уроки, тем лучше для человека, который из школы вынес одну только ненужную дребедень. Вот хоть вы, например, скажем. Я уверен, что вы ровно ничего не вынесли из вашего института, кроме нескольких красиво сшитых тетрадок, где на полях, я думаю, и теперь еще можно прочесть разные надписи вроде: "Ах, какой он душка!", "Божество!", если только они у вас сохранились. Ну, скажите, не правда ли?
Девушка кротко улыбнулась, но она была вся - внимание.
- Ведь знаний положительных вы никаких оттуда не вынесли, - продолжал Светлов, заметно увлекаясь. - Я даже смею думать, что вы до сих пор не умеете писать правильно по-русски; по крайней мере я так сужу отчасти по моей сестре, - а это еще не бог знает что; да, говоря строго, это совсем и не положительное знание. Если же вы и такого-то знания оттуда не вынесли, так что же вы вынесли после этого? Разумеется, ровно ничего или почти ничего. А между тем там уж успели натолкать в вашу голову всякую ненужную дребедень, разные понятия, от которых развитые люди открещиваются потом и руками и ногами всю свою жизнь. И вот представьте, что, выйдя из института, вы поступили бы в так называемую "приличную обстановку", с полным довольством. Так бы у вас и не составилось никогда понятия о требованиях настоящей, действительной жизни, а не той, потребности которой выражаются в институтах деланием глубоких книксенов да сшиванием тетрадок розовыми ленточками. Вышли бы вы потом не менее "прилично" замуж, в полной уверенности, что и всем так же хорошо живется на свете, как и вам. Может быть, со временем, вам и пришлось бы узнать настоящую жизнь, зайти в ее дебри; но тогда она, по всей вероятности, сломала бы вас, а не исправила. Теперь вам легче дастся это знание: вы еще молоды, еще поборетесь, сил у вас хватит, а там, глядишь, как-нибудь и ясные дни проглянут…
Девушка с глубоким вниманием слушала эту горячую, совсем еще новую для нее речь. Ее мыслящая головка хотя и не все поняла из того, что теперь говорилось, но ею инстинктивно сознавалась правда высказанного.
- Я никогда об этом не думала, - сказала Анюта задумчиво.
- И тогда, даже при самой лучшей обстановке. - продолжал с жаром Светлов, - вам не покажется, Анюта, ни странной, ни смешной какая-нибудь другая бедная девушка, штопающая брючки своим маленьким братьям…
- Да, это правда, - заметила она еще задумчивее, чувствуя в эту минуту большую симпатию и доверие к Светлову.
- Главное, Анюта, надо помнить, что в жизни все берется с боя; даром ничего хорошего она не даст. Правда, иногда, по-видимому, дуракам и валит счастье, только ведь какое же это счастье? От такого счастья истинно развитый человек за тридевять земель бежит!..
- Я иногда много думаю обо всем, но мне все кажется, что я ошибаюсь; посоветоваться не с кем, мамаше не до того, да она как-то и не соглашается со мной, - сказала Анюта, не смотря на Светлова и как бы говоря сама с собой.
- Ну, вот, теперь мы будем вместе советоваться, - молвил Александр Васильич, переходя в более веселый тон, - только, вперед, одно условие: полнейшая искренность с обеих сторон. Не так ли?
Он протянул ей обе руки.
- Да, да; мне бы так хотелось с кем-нибудь поговорить, кто больше меня знает, - сказала она, прямо и доверчиво смотря ему в глаза.
- Ну, я хоть и немного больше вашего, а все-таки кое-что знаю, Анюта, - заметил ей Светлов совершенно просто.
- А вы не будете надо мной смеяться? - спросила она наивно и как-то особенно весело.
- Непременно; без этого не обойдется. Как только скажете, что-нибудь смешное, так и засмеюсь; впрочем, потом скажу, почему смеюсь.
Они снова оба засмеялись.
- Так, значит, мы будем жить друзьями? Не правда ли? - спросил через минуту Александр Васильич.
- Разумеется, друзьями… - застенчиво, но доверчиво ответила она.
- Так что я могу считать, что с сегодняшнего же дня начинаются и мои дружеские обязанности в отношении вас. - спросил снова Светлов.
- То есть что же?.. я, право, не знаю… - смутилась Девушка.
- А вот что. Шитье-то ведь плохая работа, Анюта; времени уходит на него много, а труд не вознагражден. Это бы еще вполгоря, но тут и вопрос о здоровье замешивается…
- Так ведь что же делать! - вздохнула Анюта.
- Постойте, не вздыхайте. Я вот что придумал: я вам уроки достану.
- Ой, где мне! Я и сама-то ничего не знаю…
- Ну, полноте, как ничего не знаете! Мы сперва начнем не с мудреных, а там и втянетесь помаленьку? - сказал Светлов вопросительно.
- Да я бы рада была… попробовать; только мне кажется, что я не справлюсь с этим.
Девушка грустно покачала головой.
- А вот увидим, справитесь ли. Вы мне теперь скажите только, уполномочиваете ли вы меня позаботиться об этом?
- Я, право, не знаю; я могу сконфузить вас: я ведь такая неловкая, дикая…
- Вот уж я не из конфузливых-то! - засмеялся Светлов. - Нет, вы уж обо мне, пожалуйста, не хлопочите, Анюта. Я считаю этот вопрос порешенным… Да?
Он протянул ей руку. Она колебалась. Ей, видимо, и понравилось его предложение, и что-то удерживало еа принять его.
- Я бы лучше подумала… - сказала она, не зная, что делать.
А Светлов не отнимал своей протянутой руки.
- Ну что же это? Что же я буду делать? - тревожно прошептала Анюта, как бы говоря сама с собой, и ее маленькая, худенькая рука, может быть против ее воли, незаметно очутилась в здоровой руке Светлова.
- Давно бы так! - сказал он весело.
Минут десять еще потолковали они об этом. Между тем Агния Васильевна вернулась с рынка вместе с двумя маленькими сыновьями. В руках у ней был кулек с рыбой. Светлов выбежал к тетке навстречу, в переднюю. Она его сперва не узнала, но потом вдруг бросилась к нему на шею и заплакала. Орлова была еще очень бодрая старушка, хотя по всему лицу ее и прошли те неизгладимые черты, какие способно врезывать одно толькся глубокое, безысходное горе. Всматриваясь в это выразительно-скорбное лицо, Александр Васильич невольно вспомнил, что в семействе у них, Светловых, существовало как бы предание, что никогда и никто не слышал ни одной жалобы из уст этой женщины.
- Вот, мои матушки, не ожидала-то, кого бог увидать привел! - говорила она сквозь слезы, рассматривая пристально Светлова и даже позабыв, что кулек у ней все еще оставался в руке. - Я как будто знала, что селенгу сегодня купила: ты ведь до нее прежде охотник был…
Тут только вспомнила Агния Васильевна о своем кульке.
- Посмотри-ка, какая большущая… Это что! - сказала она, доставая из него крупную соленую рыбу и показывая ее Светлову.
- Уж как хотите, тетя, а меня попотчевайте; я ведь сколько лет не лакомился ею, - попросил Александр Васильич.