Мать гостила долго, года четыре. Сперва изредка наведывалась, ловила у школы, целовала, кормила вкусным, но с собой не звала. Потом приехала толстая, сказала, что все лето будет занята. И больше не приезжала.
Дом отец все же достроил. Но жизнь не заладилась. Снова жениться он не хотел, а временные мачехи не задерживались. Когда Батракову было двенадцать, отец разбился - не удержал самосвал на скользкой февральской шоссейке.
Через неделю после похорон приехала мать. Соседки встретили ее жестко, бегали в собес, подучивали мальчишку, где и что говорить. Но оказалось, мать с отцом не разводилась, с новым своим жила без записи, так что домой вернулась вполне законно. Батраков, тогда уже не Славик, а Батрак, уперся, на вопросы важных теток из собеса не отвечал, бормотал, что ничего не знает: тетки были чужие, а мать своя. Он спросил ее, где новый ребенок. Ответила, не повезло, родила слабенького, так и не выходила, слава богу, сказала, ты есть, ласточка мой, Славик, сыночек. Он был рад, что мать вернулась, что соседки больше не будут хозяйничать в доме и жалеть.
Но вскоре оказалось, что пять лет слишком большой срок - оба отвыкли. Мать кормила куда вкусней, зато при отце была воля, а мать все допытывалась, куда, да с кем, да зачем, командовала, с кем дружить, с кем нет. Отец не ругал за рваное, вдвоем зашивали кое-как да еще смеялись. Мать же кричала, что она деньги не ворует и миллионов у нее нет, лезла драться. В отместку Батрак злобно ощетинился против первого же отчима. Мать пошла на принцип, но тут уже соседки горой встали за бедного сироту. Когда убегал в училище, была даже мстительная идея поджечь дом - слава богу, рука не поднялась. С годами и долгими отлучками все кое-как утряслось, но и по сию пору жили напряженно. И везти Марину к матери не хотелось. Однако иной возможности пока что не было…
Она пришла от Аллы Константиновны понурая. Батраков не спал, ждал.
- Переживает девушка, - сказала Марина.
- А чего говорит?
- Ничего не говорит. Плачет. - Помолчала, повздыхала и спросила негромко: - Не устал?
- Да нет… С чего?
- Пойди, успокой.
Батраков удивился:
- А как я ее успокою?
Она хмыкнула с досадой:
- Не знаешь, как баб успокаивают?
Он растерялся.
- Ну, иди, говорю. Иди! Я же ее лучше знаю.
Батраков прошел в соседнюю комнату. Алла Константиновна лежала, укрывшись с головой. Он осторожно откинул угол одеяла.
- Ну что ты? - сказал он и сел на край койки. - Подумаешь… - Погладил по щеке, щека была мокрая. - Да ладно, - уговаривал он, - брось…
Она не ответила, но подвинулась в койке.
Успокаивать Аллу Константиновну оказалось легко. Едва дотронулся до нее, задрожала. И чуть не каждую минуту ее начинала бить та же стонущая, судорожная дрожь.
Бедная баба, думал он, бедная баба…
День спустя компания распалась: Алла Константиновна поехала автобусом в Курск, а невесту Батраков повез к себе. К матери. Для уверенности так про себя и думал: невесту везу.
Дорога была не длинная, километров полтораста, но с пересадкой полдня ушло. Уже на станции, когда вышли, невеста вдруг сказала:
- Постой.
- Чего?
- Дело одно.
- Ну? - приготовился слушать Батраков, и что-то в нем трепыхнулось: как ни гладко складывалось, а все-таки ждал неприятности.
- Да ничего страшного, - улыбнувшись, успокоила она. - Просто сказать хотела… В общем, я не Марина, а Татьяна, так и зови.
- Ладно, - согласился он, - а Марина зачем?
- Партизанская кличка, - усмехнулась она.
Он спросил не сразу:
- А Татьяна - это точно?
Она привстала на цыпочки, тронула губами его щеку:
- Дурачок, сейчас-то мне зачем тебя обманывать?
- Танюшка, значит, - попробовал он новое имя на слух, - Танюшка…
Ничего звучало, красиво. Не хуже прежнего.
Мать встретила сухо, но вежливо, - и на том спасибо. Только в дверях, прежде чем впустить, переспросила, будто проверила:
- Татьяна, значит?
- Татьяна, - поторопился Батраков.
- Гостья вроде бы и сама не немая, - даже не повернулась к нему мать, и невеста повторила:
- Татьяна.
Под прямым и долгим материным взглядом она сжалась и напряглась.
Мать соблюла все приличия, провела в комнату, усадила и, даже не спросив, голодны ли с дороги, пошла накрывать на стол. Татьяна сунулась было помочь, но тут уж материн характер проявился, бросила со смыслом:
- Ни к чему, в одном доме двум хозяйкам только тесно. Батраков тронул невесту за руку, успокаивая, но она, похоже, не обиделась, еще его утешила шепотом:
- Не переживай, мать - она мать и есть. Имеет право. Накормила мать хорошо и посуду выставила гостевую. Суп
ели молча, а за картошкой мать спросила:
- Ну, и кто же вы Станиславу будете? Сослуживица или как? И опять Батраков опередил Татьяну, но тут уж твердо:
- Невеста.
Мать как бы не слишком и удивилась:
- Невеста? Что ж, дело хорошее.
Неужели примет? - не верил Батраков.
Мать держалась так, будто и в самом деле приняла. К чаю варенье выставила в двух баночках, на выбор, потом допустила мыть посуду, за телевизором усадила рядом с собой. Перед сном поинтересовалась нейтрально:
- Вам как стелить-то? Отдельно, вместе?
- Отдельно, - быстро ответила Татьяна.
- Дело хозяйское, - сказала мать, понять ее можно было и так и эдак.
Как повернется дальше, Батраков не загадывал - ожидать можно было всего. Он и был готов ко всему.
Последние годы мать жила одна. Стройная, крепкая, густоволосая, она несла одиночество надменно, как дорогую шубу. Вечерами сидела у телевизора, усмехаясь и ничему не веря. Батраков кожей чувствовал, как копится в ней сухая жесткая злость. Бывали у них с матерью и примирения, разговоры. Но она тут же начинала учить и давить, он тут же упирался, и постепенно оба поняли, что лучше держаться на дистанции - спокойней.
Вот и теперь Батракова не слишком тревожило, как рассудит мать. Жизнь его, и важно, как рассудит он. А он свое решение уже принял…
Татьяне мать постелила на застекленной верандочке. Доставая белье, спросила походя:
- А вещи невесты где же?
- Там, - показала взглядом Татьяна и покраснела.
- Узелок, что ли?
- Сумка,
- Ну, ну, - сказала мать.
Утром она подала завтрак, сама же после прибрала, а потом обратилась к Татьяне:
- Ну вот что, гостья дорогая. Невесты, на зиму глядя, в летнем не ходят. Ничего против вас не имею, как хотите, так и живите. Только я не слепая. Какую Станислав невесту выберет, это его дело. А вот мне в моем доме такая невестка не нужна.
- Подожди на улице, - велел Батраков Татьяне и пошел собирать чемодан.
- Насовсем, что ли? - усмехнулась мать.
- Зачем насовсем, - отозвался Батраков, - у меня дом есть.
- Дурак ты, - сказала мать, - думаешь, ты ей нужен? Ей зимовать негде.
Батраков молча толкнул дверь. Спорить он не собирался - мать переговорит. А вот как ему жить, это уж его дело.
Что с Татьяной надежно только до весны, это он и сам понимал. Но весна когда еще! До тепла полгода, а то и больше, целая жизнь. А там видно будет. Полгода срок большой, а люди друг к другу быстро привыкают. Сам он, когда впервые у Галии остался, тоже думал - случай, на одну ночь, выпала возможность, чего не попользоваться. А вышло… Если бы не пила она, да ладно, пусть бы пила, но при нем… Обидно, что далеко, даже на могилу так просто не сгоняешь. Да и кладбище там - слабая, гнилая мерзлота, летом вовсе болото, рыжая грязь, а кругом, как жженые спички, выгоревший низкорослый ельник. Западней, говорят, красота, корабельные сосны, а на их участке природа попалась бедная. Что же поделать, красоты, как и колбасы, на всех не хватает. Зато народ подобрался хороший, и Галию, вон, встретил…
Батраков укладывал чемодан с легким сердцем, знал, что на улице не останется. И в самом деле, друг, школьный еще однокашник, пустил без проблем, поместив в чердачной комнатке с маленьким окном и широченной железной кроватью, неудобной для сна, но сильно располагавшей к любви: в древнем матраце пружины держались лишь по краям, весь центр был продавлен, и отодвинуться друг от друга не было никакой возможности - они с Танюшкой тут же скатывались в середку, как в овраг.
В этой комнатушке под крышей Батраков и узнал наконец правду.
Разговор зашел случайно и как бы об ином. С вечера посыпался дождь и дробил, не переставая, часа четыре. Они лежали в своей колдобине, тело к телу, радуясь, что под крышей и вдвоем.
- Где-то там сейчас Алла Константиновна? - вздохнула вдруг Татьяна.
- А разве не у бабки? - удивился Батраков.
Она только усмехнулась.
- Но она же к бабке поехала! - глупо настаивал Батраков, уж очень хотелось думать, что и невезучая Алла Константиновна сейчас в тепле, под крышей, что не вышвырнута в белый свет, как надоевший щенок, а пристроена в надежное место, к родному человеку, где в забота, и присмотр.
- Поехать-то поехала…
Фраза повисла, и Батраков понял, что по совести утешить себя нечем. Слаба, глупа, дотронешься - балдеет. Какой уж там присмотр. Такая девка себе не хозяйка.
- Кстати, ты зачем тогда меня к ней послала? - словно бы вспомнил Батраков - прежде спрашивать про это было неловко.
- Подруга все-таки, - сказала Татьяна, - хоть попрощались по-человечески.
- Давно с ней дружишь?
- Со школы, как на танцы стали ходить. С Аллой Константиновной не пропадешь, незаменимый человек для компании: молчит и со всем согласна.
- Это у вас с ней первая была гастроль?