- Вот, Анкар-ага, любопытно получается, - поставив на скатерть пустую пиалу, начал завфермой. - Почему умерших всегда хвалят? Я не про покойницу - она и впрямь святая была женщина. А вот, положим, жил на свете человек, неважный человек. И умер. Живому ему боялись сказать о его недостатках. Зачем же после смерти-то правду таить?
- Правду таить не надо. Только трудно бывает определить, кто хорош, а кто плох. Вот ты сам как считаешь: хороший ты человек?
- Я? - Поллык-ага растерялся. - Был бы плохой, не выдвинули бы на ответственную работу.
- А по-моему, на ответственной работе ты как раз хуже стал. В чабанах ходил скромный, веселый, а теперь только и слышно: "ответственные работники", "мы руководители", "я член правления"… Очки вот стал носить для фасона. За часами то и дело в карман лазишь, а время по ним узнать не можешь.
Поллык-ага покраснел.
- Ты не имеешь права… такие слова человеку на государственной работе… Дались вам мои часы! Издеваться над человеком. Лучше б с должности сняли!..
- Да что это ты, Поллык? - вмешался один из стариков. - Разобиделся, словно дитя малое!
- Ну уж нет! - засмеялся другой. - Был малым, пока отары гонял, теперь рукой не достанешь!
- Да, - притворно вздохнул первый старик, - губят людей должности. Уйти бы тебе, Поллык, от греха. Обратно в пески.
- Должность мне дал председатель! - выкрикнул Поллык-ага. Ему вдруг показалось, что и вправду могут прогнать.
Анкар-ага решил прекратить спор и многозначительно кашлянул. Все тотчас умолкли. Потом один из стариков упомянул о предстоящем переселении, и к Поллыку-ага с его высоким постом интерес иссяк. Кто-то сказал, что переселять будут сразу после возвращения с кочевий. Другой добавил, что будет собрание. Учоюк объединят с Кизылтакыром и так, одним колхозом, будут переселять.
Слухи ходили разные, их горячо обсуждали, по все-таки оставалась надежда, что это только слухи. И лишь когда стало известно, что Санджар Политик выехал на Амударью - смотреть новые земли, - поняли: переселение неизбежно.
Глава двадцать шестая
В один из летних дней всем жителям Учоюка приказано было явиться на площадь, имея при себе лопату. Женщинам взять серпы. Об этом приказе Довлиханова сообщили активисты, пройдя на рассвете по кибиткам.
Когда люди собрались на площади, из конторы вышел председатель.
- Мужчины в одну сторону! - по-военному скомандовал он. - Женщины - в другую! Задача такая: между нашим селом и райцентром пять километров. Три километра - такыр. Один километр до такыра, один после такыра - пески. Надо построить дорогу, такую, чтоб прошли грузовые машины. Разровнять песок, застелить травой, ветками. Понятно?
- Понятно, - отозвался один из пожилых мужчин. - Только чего ж сразу-то не сказал, зачем народ собираешь? Уж думали, на фронт отправлять будешь.
- Обстановка потребует - и на фронт отправим! - отрезал Довлиханов. - В прифронтовых районах все население участвует в рытье окопов! Итак, - председатель прошелся перед колхозниками, словно командир перед строем, - женщины делают дорогу от села до такыра, мужчины - от такыра до райцентра. В обеденный час сбор на такыре. Питание за счет колхоза. У мужчин главным назначаю Сазака, у женщин - Гыджу.
Через час Довлиханов пошел проверить, как там дела. Женщины дружно стелили траву, засыпали ее песком, сверху накладывали срубленные ветки черкеза и кандыма. Закончат участок, переходят дальше. Довлиханов был доволен собой. Вот, пожалуйста, - целую армию вывел на штурм песков.
Посреди такыра под большим навесом уже орудовала тетя Огулдони, устанавливая огромный казан. Кто-то разводил огонь. Женщинам нравилось, что обедать будут все вместе: получалось что-то вроде тоя. Они не понимали только, почему председатель заранее не сказал, какой предстоит день, - дома бы управились получше. И еще - очень тревожило: по новой дороге пойдет много машин, - значит, и правда трогаться им скоро отсюда… Мысль эта томила женщин, но напрямик спросить председателя ни одна не решалась. Даже Гыджа.
Довлиханов шел вдоль опустевшего села. Весь народ был в песках, на дороге. Возле кибиток под присмотром старух возились ребятишки.
У кибитки Анкара-ага Довлиханов остановился. Четверо стариков свежевали только что прирезанного верблюда. Они подняли его задние ноги, а тетя Дурсун подстелила под них камыш, потом старики подняли перед-ние ноги, туда тоже подложили камыш. Нунна-пальван, почему-то оказавшийся здесь, пытался помогать, но явно был не при деле.
- Ну вот, еще одного помощника бог послал! - сказал незнакомый Довлиханову высокий старик, указывая глазами на председателя, который остановился неподалеку, заложив руки за спину.
- Рад бы помочь, да чем? - Довлиханов натянуто улыбнулся. - Скажите спасибо, что не мешаю.
- Это верно, - согласился старик и провел когтем по лезвию ножа, проверяя его остроту. - По нынешним временам, не вредит человек, - значит, хороший… - Он присел возле верблюда и, прочитав молитву, начал сдирать шкуру.
Все у них было заранее распределено: каждый старик занимался одной ногой. Только Нунна-пальван не знал, за что приняться.
- Председатель! - позвала Довлиханова тетя Дурсун. - Где чай будешь пить? Здесь или в кибитке?
- Лучше здесь. Посмотреть хочу. Ни разу не видел, как свежуют верблюда.
Тетя Дурсун принесла чай и завернутые в скатерть лепешки. Довлиханов расположился на песке.
- Может, кошму принести?
- Нет, нет, спасибо, сейчас на песке хорошо…
Довлиханов впервые зашел к Анкару-ага, если не считать того не очень-то приятного посещения вместе с Санджаровым и Шаклычевым, и, сказать по правде, был удивлен тем, как уважительно принимали его в этом доме. Может, побаиваются? Да нет, не похоже, чтобы этот старик кого-нибудь боялся. На спокойном лице ни следа угодливости, только сосредоточенность - работа и правда непростая. Видимо, все дело в том, что председатель пришел как гость, а гостей Анкар-ага уважает.
Нунну-пальвана Довлиханов немножко знал и, осушив две пиалы чая, решил вступить с ним в разговор.
- Ну, пальван-ага, - спросил он, растянувшись на песке, - что нового в Кизылтакыре? Что у вас о переселении слышно?
- Да как сказать… Я ведь новостей не собираю, а петухи - они везде поют одинаково. Товарищ Санджаров толкует: хорошо, мол, там, рай земной. С одной стороны река, с другой - степь, а между ними сад. Урюк сам в рот падает, виноград лежа можешь срывать. Кому как, а мне такое по душе!
- Еще бы! - засмеялся высокий старик. - Лежи себе на спине да успевай проглатывать!
- Нет уж. - Старик, трудившийся над передней ногой верблюда, вздохнул. - Не надо нам райского сада. От дармового хлеба брюхо пучит.
Нунна-пальван вскинул голову, готовый вступить в спор, но нож, которым он намеревался разрезать сухожилие, скользнув по верблюжьей кости, воткнулся ему под ноготь. Нунна-пальван закрыл глаза.
- Видишь, - строго заметил старик, - только пожелал дармового, а бог уже наказал.
- Проворен он наказывать! - сказал Нунна-пальван, высасывая кровь из-под ногтя. - Вот милостей его что-то не видно!..
Шкуру содрали, мясо разделили на четыре груды.
- А одинаковые доли-то? - обеспокоенно спросил Нунна-пальван.
- Да вроде вот эта побольше. - Высокий старик показал на груду возле себя.
Нунна-пальван взял кусок лопатки, отложил в сторону.
- А в этой жира многовато, - заметил тот же старик. Нунна-пальван отложил в новую груду часть жира. Анкар-ага взглянул на него и засмеялся, отворачиваясь. Старик, помогавший Нунне-пальвану подравнивать доли, кажется, только сейчас сообразил, в чем дело.
- Это как же, пальван? Выходит, ты и правда не брезгуешь дармовым хлебом? Вон какую кучу себе отложил.
- Дармовым… - проворчал Нунна-пальван, перевязывая палец тряпицей. - Чуть без руки не остался.
"Да, здорово этот Анкар-ага с верблюдом… - думал Довлиханов, шагая в контору. - Часть себе, три части продал. Мы неделю назад, когда двухлеток ногу сломал, прирезать прирезали, а мясо распродать не сумели. Так и пришлось закопать - протухло. А старик и с мясом будет, и верблюжонка купит на вырученные деньги. Хозяин!"
Глава двадцать седьмая
Как только Бибигюль вернулась из Ашхабада, мы, учителя, собрались в школе. Обычно в конце августа созывалась районная учительская конференция, но в этом году все по-другому. Дело в том, что большинство колхозов нашего района уже снялось с мест и расположилось вдоль железной дороги у станции Безмеин. Нам велено было собрать учебные принадлежности и ждать дальнейших указаний. Мы связали пачками классные журналы, книги, тетради, сложили их в ящики. Упаковали классные доски, географические карты, портреты… Что делать дальше, никто из нас не знал. Мы не знали даже, будем ли преподавать на новом месте, там ведь свои школы, свои учителя. Я, во всяком случае, если и приду в школу, то не учителем, а учеником: семилетку надо заканчивать.
Бибигюль рассказала о Кизылаякском районе, том самом, куда мы переезжаем, и о городе Керки. В Керках есть небольшие заводы, сельхозтехникум, а главное - педучилище. Когда я окончу семилетку, меня пошлют в это училище, и я стану настоящим учителем - так сказала Бибигюль.
Ей хотелось всем сказать что-нибудь хорошее. Два дня назад Анкар-ага получил от Паши телеграмму, где было только два слова: "Еду домой". Анкар-ага зарезал барана и пригласил всех соседей. Бибигюль даже не пыталась скрывать свое счастье, глаза у нее блестели; телеграмму она из рук не выпускала.
- Паша уже в Ашхабаде? - допытывались односельчане. - Когда приедет?
Бибигюль объясняла, что муж дал вчера телеграмму из Москвы; значит, если не задержится в пути, через неделю будет дома.