Эстелла почтительно, как воспитанница классной даме, отвесила поклон старому Бехенци и с ироническим пафосом отвечала:
- Его сиятельство господин барон пребывают в столовой и заняты латанием мешка, в котором я должна была нести грибы и пташек в деревню. Его сиятельство будут без памяти рады видеть своего батюшку.
Барон Карой, действительно, сидел в столовой. Эстелла не без ехидства подчеркнула слово "столовая", так как комната эта скорее служила прибежищем для летучих мышей, - впрочем, и те использовали ее не как столовую, а как спальню.
Господин Карой Бехенци заметно похудел и ослаб с тех пор, как мы в последний раз встречались с ним. Эстелла не солгала: вооружившись ниткой и иголкой толщиной с добрый гвоздь, молодой барон латал дырявый, как решето, мешок.
- Ну что, старик, принес пташек? - неприветливо встретил он отца.
- Нет, не принес, - отвечал тот с героическим спокойствием. В его равнодушном, полном достоинства тоне было нечто загадочное, что Карой тотчас же заметил.
- Ни одной?
- Ни одной, - весело посмотрел на сына старик. - Какого черта стану я возиться с этими птицами? Я даже запаха их не выношу.
- Хм. Так что же ты принес? - с любопытством взглянул на него сын, откладывая в сторону иглу.
- Ха-ха-ха! Что? Такого зверя, что даже не знаю, как его назвать. Слона? Нет, пожалуй, не слона, а носорога!
- Папочка, ты где-то наклюкался.
Старый барон устало опустился на дряхлое, продавленное кресло, из бугристой подушки которого то там, то сям с любопытством выглядывал конский волос.
- А ну, встань-ка, сынок, да прикрой сперва дверь, чтобы эта девица не слыхала, о чем мы будем толковать… вот так… Теперь набей мне трубку и потом садись и навостри уши…
- Трубку? Чем же я тебе ее набью? - нерешительно протянул Карой.
- Полно, у тебя есть табак.
- Ни крошки, да и откуда ему быть у меня?
- Скрываешь, негодник.
- Говорю тебе, нету!
- Ой ли? - И старик погрозил сыну пальцем. Тут Карой не выдержал и рассмеялся:
- Последнее у меня вымотаешь. Хорош отец, нечего сказать. Пользуешься мягкостью сыновнего сердца.
Он приподнял половицу и вытащил из-под нее сделанный из свиного пузыря кисет с подвешенными на шнурках пампушками величиной в доброе яблоко.
- Э-ге, так вот куда ты его прячешь!
- А чем плохо? Место сырое, табачок не пересохнет!
Карой, как и подобает доброму, любящему сыну, набил глиняную трубку старого барона, чубук которой был из вишневого дерева, а мундштуком служило гусиное перо, вставил трубку ему в рот и в довершение всего, оторвав от валявшегося на столе счета клочок бумаги, дал прикурить.
- Ну, а теперь, папенька, я слушаю тебя.
Старик помедлил еще, дожидаясь, пока трубка раскурится, затем с важным видом приступил к повествованию, придав ему форму сказки:
- Жил-был на свете человек, у которого один сумасшедший похитил невесту и держал ее в своем замке. Держал и ни за что не хотел отдавать до тех пор, пока не вернут ему сбежавшую от него любимую обезьяну. И вот пошел жених странствовать по белу свету в поисках этой обезьяны. Идет он, идет и встречает другого сумасшедшего, который как раз ловил иволг в ельнике. Спросил сумасброд-птицелов у путника, куда он путь держит, а тот и расскажи ему, что ищет он обезьяну, которая, по слухам, находится у такого-то человека. Безумец ему и говорит: "Ты, путник, на правильном пути, потому что этот человек - мой сын!"
Карой Бехенци живо вскочил с места.
- Ты это об Эстелле?
- О ней самой.
- Черт побери! И он ищет ее для Понграца? А ведь я слышал что-то об этой жолненской девушке. Ну и комедия там была разыграна!
- Правильно. А теперь, чтобы получить назад девушку, понадобилась наша Эстелла.
- Уж ты не пообещал ли выдать ее?
- А что ж тут такого? На что она нам? Тебе она давно уже надоела, ты и сам собирался ее прогнать. А тут такое счастье привалило! Этот amice согласен дать нам взаймы шестьсот форинтов. Влюбленный осел! Да это такое дельце, Карой! И к тому же безусловно честное, потому что в результате все будут счастливы и довольны: адвокат получит свою невесту, мы - деньги, а Эстелла угодит в такое место, где как сыр в масле будет кататься. Тем более, что и сама она все время мечтает вернуться к Понграцу.
- Где же этот адвокат? - глухим голосом спросил Карой.
- В криванковском трактире ждет. Как привезем ему Эстеллу, он тотчас выложит денежки на стол… чистоганом…
Старый барон от удивления не докончил фразы: Карой вдруг подпрыгнул, как ужаленный, сорвал со стены старинный, единственный уцелевший в замке карабин, который висел на позеленевшем от плесени щите, и крикнул, задыхаясь от гнева:
- Застрелю негодяя! На вертел живым посажу! Сырым с потрохами сожру!
- Что ты, Карой! Единственного нашего благодетеля! - хватая сына за руки, кротко и нежно успокаивал его барон. - Даже людоеды и те так не поступают. Карой, не делай глупостей.
Но рассвирепевший Карой вырвался из рук отца, голос у него дрожал, он скрежетал зубами:
- Прочь! Оставь меня! Удивляюсь, что ты не понимаешь моих чувств. Этот молокосос оскорбил меня, вообразив, будто барон Бехенци способен торговать надоевшей ему любовницей… Но для тебя, я вижу, честь сына - ничто! Нет, я не потерплю такого оскорбления! Никогда! Ни за что! Собаке собачья смерть!
Бехенци-младший схватил шляпу, выбежал во двор и прямиком через кустарник, рытвины и ухабы помчался в сторону села Криванка.
Перепуганный старый барон бросился было за ним, но догнать, конечно, не мог, остановился в отчаянии и кричал:
- Вернись, сынок, не дури! Карой! Карой!
Эстелла, сушившая грибы во дворе, равнодушно заметила:
- Опять сцепиться изволили, господа бароны?
* * *
Примчавшись в Криванку, молодой барон нашел Тарноци в корчме. Молодые люди вежливо раскланялись и представились друг другу. Затем, отозвав своего нового знакомого в сторону, Бехенци-младший сообщил ему:
- Сегодня вечером вы получите Эстеллу, но для этого вам нужно сейчас же уехать отсюда в соседнее село Привода. Там, кстати, и корчма гораздо лучше. Я провожу вас.
Тарноци приказал вознице закладывать, и они поехали в Приводу, но не прямиком, а сперва дорогой, которая вела в: деревню Клопанка, затем через поля свернули на Приводу.
В Приводе у Бехенци была знакомая старуха, некая Зубек, нянчившая его в детстве; ее-то он и послал с коротенькой запиской к Эстелле, чтобы немедля девица пришла в приводинскую корчму, не обмолвившись о том старику барону, если он еще дома.
Старуха застала в замке одну Эстеллу. Бехенци-старший не утерпел и вслед за сыном поспешил в Криванку, чтобы там все уладить миром. Не застав в корчме ни адвоката, ни Кароя и чуя недоброе, барон расспросил, куда уехали на подводе господа, отправился в Клопанку - богатую деревню, с колокольней под железной крышей, и только затем, и там не найдя ни сына, ни гостя, поздно ночью вернулся в свой замок, дивясь странной загадке.
В замке было тихо и уныло, ворота и все двери стояли, распахнутые настежь. Кругом не было ни души, только летучие мыши порхали по залам да зловеще хохотал филин.
- Эстелла! - позвал старик. - Где ты! Отзовись, милая Эстеллочка!
Но никто не отозвался.
Барон заглянул к ней в спальню, бедное ее ложе было пусто. Он пробежал по комнатам, но Эстеллы нигде не обнаружил. Кругом царила кромешная тьма, но в мозгу его вдруг забрезжила догадка.
- Черт подери, этот щенок надул меня на шестьсот форинтов! Ах ты, жулик! Мошенник! - яростно вопил он, в бессильном гневе носясь по комнатам, где даже в темноте ему не грозила опасность наткнуться на стул или стол, по той причине, что таковых не имелось.
Заполучив Эстеллу, Тарноци из Приводы возвратился в Жолну, а Карой Бехенци (с шестьюстами форинтами в кармане) махнул прямиком в Будапешт.
Бургомистр до того обрадовался увядшей актрисе, что сам помог ей сойти с дрожек.
- Молодец, сынок, ловко ты сумел ее раздобыть, - похвалил он адвоката. - Но это еще полдела. Все-то дело, как круглые печати в старинных монастырях, состоит из двух частей, и вторая часть - Ленгефи. Так что езжай теперь в Лошонц, а я здесь присмотрю за этой… не знаю, как назвать, - "барышней" не решаюсь…
- Ничего, можете смело называть меня барышней, - весело засмеялась Эстелла.
- Гм, гм, - дважды повторил городской голова и еще раз пристально посмотрел на "барышню".
Тарноци, не теряя ни минуты, поскакал в Лошонц, а Блази занялся приведением в человеческий вид туалета Эстеллы, чтобы не стыдно было везти ее в Недец. Он заказал для нее красивое платье из розового шелка, а так как ему никогда не доводилось видеть журналов мод, то он, как образец, отнес к дамскому портному Валерию Лимпе выпущенный в свое время в Америке в честь Кошута доллар, на котором был портрет красивейшей, по мнению Блази, женщины в мире к тому же единственной, из-за которой он в своей жизни страдал (два года заключения в тюрьме Куфштейн).
- Сшейте вот по этому образцу, - приказал он портному и для полного сходства заказал ему даже фригийский колпак. Несомненно, в этом поступке Блази была и доля тщеславия: с одной стороны, он хотел продемонстрировать свой тонкий вкус, а с другой - показать женщинам, какого великолепного мужа они потеряли в его лице.
Портной Лимпа, осмотрев и обмерив Эстеллу, за утренней кружкой пива весьма неодобрительно отозвался бургомистру об актрисе:
- Трудно из нее сделать что-нибудь.