Но если хмель образно называют могильщиком горестей настоящего, то дым сигары - художник, в самых радужных красках рисующий человеку будущее. Так что настроение у всех было превосходным. Пружинский сбросил доломан и, оставшись в сорочке, принялся лихо отплясывать "Подзабучкий". Начальник гарнизона и своих офицеров подзадоривал: "Ну-ну, друзья, веселиться так веселиться!" - а сам без устали развлекал графа Иштвана, рассказывая одну историю за другой, пока тот, почувствовав себя совершенно как дома, приказал принести "казну" н, высунувшись в окно, начал бросать под ноги прохожим целые пригоршни медяков. На новом месте забава удалась, пожалуй, даже лучше, чем в замке, так как все пространство перед окном "пивной для господинов" густо поросло крапивой и терновником, и было крайне занятно смотреть, как бедняки, не обращая внимания на колючки л ожоги крапивы, ползают на четвереньках в поисках монет.
Видя, что Понграц в отличном расположении духа, бургомистр Блази и начальник будетинского гарнизона весьма дипломатично стали уговаривать его отказаться от уничтожения полезного шахтерского города. В конце концов стоит ли какая-то балаганная девка того, говорили они, чтобы из-за нее знатный магнат тащился со своей армией за тридевять земель! Какой смысл идти под Бестерце, проливать там кровь, разрушать и уничтожать город - и все это ради Эстеллы, когда такое добро на каждом шагу можно найти.
Но граф Иштван оставался непреклонен и отвечал на их доводы иронической улыбкой, покачивая головой:
- Мне не Эстелла нужна. Я презираю женщин. В жизни своей я ни одной из них не поцеловал, и меня никогда не влекло к ним, потому что, господа, последнюю настоящую женщину мир потерял в лице Илоны Зрини. Однако от своего права я не отступлюсь и кровью смою оскорбление, нанесенное моему гербу. Я должен посрамить город Бестерце!
Каких только доводов не приводили бургомистр и начальник гарнизона! Они доказывали графу, что его престиж пострадает, если Бестерце окажется сильней; пусть-де он подумает и о том, какой урон нанесет его поражение славе рода Понграцев. Кроме того, умный всегда должен быть уступчивее дурака.
Блази и майор так долго уговаривали его, один красноречивее другого, что под конец Понграц умолк, перестав им возражать. Они подумали было, что у графа иссяк запас аргументов и он начинает поддаваться их уговорам, однако, приглядевшись, увидели, что граф попросту уснул, утомленный длинными речами и бесчисленными бокалами вина.
- Упрям, - сказал Блази. - Едва ли нам удастся добиться толку.
- Будет историйка, скажу я вам, если мы не удержим его от похода, - сетовал в углу зала начальник гарнизона, пригласивший на совещание и Пружинского. - Надо что-нибудь придумать, господа. Мы обязательно должны что-то предпринять. Вдруг да удастся!
Блази недоверчиво покачал головой.
- Я только на вас надеюсь, господа. Я-то слаб по части выдумки, да и времени у меня меньше, чем у вас, мне еще нужно куда-то пристроить девочку-сиротку. Обед ей я уже послал, а теперь надо найти для нее кров. Черт бы побрал должность бургомистра в маленьком городке - приходится быть еще в квартирмейстером. Честь имею, господа! Я скоро вернусь.
Господин Блази, розовощекий и улыбающийся, выкатился за дверь на своих толстеньких, коротеньких ножках и принялся по очереди обходить богатые дома, предлагая Аполку. Вернулся он в ресторан только к вечеру, крайне раздосадованный и злой. Офицеры по-прежнему сидели и пили, а граф Иштван все еще не просыпался.
- Ну что, удалось? - спросил начальник гарнизона.
- Где там! Зря только ноги сбил. В одном месте не подходит - велика, мол, в подружки детишкам, в другом - мала для работы. У адвоката Курки, который ищет бонну для своей дочери Розы, Аполку не взяли потому, что девочки прежде были подругами. В доме у господ Луби отказались, потому что Аполка слишком красива, а их мальчик уже начинает ухаживать за девушками, у Дюри Старки - ревнивая жена, еще у кого-то - вертопрах-муж. Бедное дитя! Наказал же ее бог такой красотой!
- Словом, не удалось тебе никому ее сплавить, - констатировал начальник гарнизона.
- Да, сплошной отказ.
- Ну и слава богу!
- Как так?
- Девочка нужна нам для выполнения нашего плана.
- Не понимаю.
Майор отозвал Блази в соседнюю комнату.
- Пока ты ходил, мы тут придумали замечательную штуку. Этот Пружинский - великий мастер! Иштвана нужно спасать во что бы то ни стало, - заставить его вернуться домой. Но он на это не согласится, - знаю я его гордость, - если только Бестерце не вышлет к нему навстречу мирную делегацию, а вместо Эстеллы - какую-нибудь другую девушку, которая и останется у него в замке заложницей до тех пор, пока не пришлют Эстеллу.
- Да, но это невозможно! Пусть граф Иштван - сумасшедший, но город Бестерце пока еще в своем уме. Где мы возьмем делегацию от бестерецкого магистрата?
- Где, говоришь? Нет ничего проще. Я берусь заказать делегацию на сегодняшний вечер.
Блази вытаращил глаза:
- Даже если Бестерце и согласится на такую штуку, все равно делегация не поспеет сюда к вечеру.
- Это уж моя забота. К одиннадцати вечера она будет здесь.
- Делегация из Бестерце?
- Ну хотя бы и не из Бестерце, это ведь роли не играет. Я не понимаю тебя. Где же ты ее возьмешь?
- Проще простого. Я закажу делегацию у директора труппы Ленгефи. Состоять она будет из пяти человек, так что вся эта затея обойдется круглым счетом в двадцать пять форинтов. Можно было бы, конечно, нанять только трех артистов: одного - нести траву на подносе, другого - землю, а третьего - для произнесения речи. Но лучше, если будет все-таки пять человек, а шестая, заложница, Аполка.
- Нет, нет, Аполку я не отдам! - воскликнул задетый за живое Блази. - Это было бы бессердечно по отношению к несчастной девочке!
Начальник будетинского гарнизона с досады запустил в стену скверную, не желавшую куриться сигару, которой, как видно, не помогло "облагораживание", и ухватил бургомистра за пуговицу сюртука.
- Слушай, Блази, ну чего ты упрямишься? Не отдам, не отдам! Подумай только, ведь у Иштвана она будет жить как у Христа за пазухой! Ты же знаешь, каков Иштван: человек строгих правил, с чистой душой. Девочка будет сыта и хорошо одета. Он ее воспитает да еще и замуж выдаст за хорошего человека. А беречь он ее будет как зеницу ока. Разве он допустит, чтобы с военной заложницей что-нибудь случилось?
- Так-то оно так, - заколебался Блази. - Но ведь он все-таки сумасшедший. А от сумасшедшего всего можно ожидать.
Начальник гарнизона покачал головой:
- Никакой он не сумасшедший, а просто маньяк. Ты что, не встречал пожилых женщин, у которых желание выглядеть помоложе становится своего рода манией? Так и Иштвана гипнотизирует былой блеск и образ жизни предков. Он во власти галлюцинаций. Но мы дилетанты в этом вопросе, и я приведу тебе только один пример: после крестовых походов всю Европу захлестнули, как повальная болезнь, фанатизм, настроения и идеи этих войн. В Аахене сотни людей заражались друг от друга "пляской святого Витта". А то, что в свое время было эпидемией, если не модой, и в наши дни нельзя считать безумием. Так что не бойся, Иштван - не сумасшедший.
- Ну хорошо, хорошо, - улыбнулся Блази, - ты меня убедил, готов признать, что он не сумасшедший. Но ты от этого ничего не выиграл. Потому что теперь я буду бояться как раз обратного, что он - не безумец и не дурак. Ведь если Понграц не дурак, то рано или поздно он сообразит, что мы его надули.
- Не станет он этим заниматься, как и все маньяки. Например, клептоман. Если клептомана лишат украденного, он отнесется к этому спокойно, потому что ему важен не украденный предмет, а минутное наслаждение от сознания того, что он ворует. Уговорам он не поддается и будет продолжать красть при каждом удобном случае. Но, если ему помешают что-нибудь стащить, он не рассердится, даже если позднее узнает об атом. Я был знаком с одним епископом из Бестерце, у которого мать страдала клептоманией. И хотя старуха отлично знала, что во всех лавках, по просьбе епископа, ей позволяют сколько угодно воровать и что через час все украденные вещи доставляются обратно купцам, она продолжала красть, словно ее подталкивала какая-то неведомая сила. Вот эта удивительная сила и толкает сейчас Иштвана против Бестерце.
- Ты, майор, говоришь прямо как медик. В конце концов я ничего не имею против, но ответственности на себя ни за что не возьму.
- Ничего, ответственность на себя беру я. Ведь если мы отпустим Иштвана под Бестерце, беднягу как пить дать упрячут в дом сумасшедших. А как мы иначе сможем его удержать? На умные слова он и ухом не ведет. Так что попробуем обратиться к нему на его собственном языке.
- Послав депутацию с выражением покорности?
- Именно так. А ты, старина, отправляйся к себе и подучи свою прекрасную Аполку, как ей себя вести. Нарядить ее нужно, разумеется, в белое платье с лентами национальных цветов.
- Да где я возьму белое платье?
- Это уже не твоя печаль. Все устроит Пружинский. Ох, что за пройдоха! Между прочим, он сейчас уже у директора театра, ведет с ним переговоры об этом спектакле.
Пока красивый старинный город Бестерце, не подозревая о нависшей над ним опасности (о которой он, быть может, впервые узнает от меня), мирно красовался на берегу тихого Га-рама, весело купаясь в золотых лучах заходящего солнца, Станислав Пружинский сделал все возможное для его спасения. (Бог никогда не забывает о попавших в беду и в нужную минуту посылает им друзей.)