Ульянушка же, услуживая своей госпоже за трапезой, сообщает ей все вести, каких наслышалась за день. Но вести больше ничтожные или смешные, и ничего ведать и разуметь о том, что в Москве происходит, не дают, - пустые всё вести и слухи.
Сегодня же, когда государыня Софья Витовтовна особливо была печальна и даже на крыльцо не выходила, прибежала Ульянушка от отца Ераста задолго до ужина, взволнованная и встревоженная.
- Государыня Софья Витовтовна, - говорила она поспешно своим звонким голосом, - злодей наш сюды пригнал из Галича со всем семейством своим…
Софья Витовтовна сразу ожила, словно помолодела. Глаза ее блеснули, и тонкая усмешка заскользила на губах.
- Со всем, баишь, семейством? - перебила она мамку Ульяну. - И сын с ним?
- С ним, государыня, - затараторила радостно Ульянушка, не понимая, в чем дело, но радуясь радости госпожи своей. - И князь можайский с ним, тоже со всем двором своим. К Карго-полю, баит отец Ераст, все они едут…
Софья Витовтовна обернулась к образам и перекрестилась. В это время поспешно вошел в избу отец Ераст, человек средних лет, крепкий мужик, рябой, борода лопатой, а весь плешивый - на затылке лишь волосы в виде черной бахромы вокруг лысины. Наскоро перекрестившись и благословляя княгиню, он торопливо начал:
- Шемяка-то с князь Иваном в Карго-поле идут и тобя, баил мне дворецкой Шемякин, берут. Вот и прибег я, государыня, поведать сию горестную весть…
- Худо, знать, ворогам нашим, - нахмурив брови, сурово произнесла Софья Витовтовна, - не зря меня, старуху, они за собой тащат. Заслониться мной хочет Димитрий-то, через голову мою торговаться будет Шемяка с сыном моим…
Княгиня презрительно усмехнулась и добавила:
- Верно, опять Москва-то ворогов сама выгнала, не иначе. Ты токмо помысли, отец Ераст, пошто им было из Москвы-то в Галич идти, а ныне из Галича-то вон куды метнулись, в Карго-поле, на Онегу-реку!.. Покойна яз, пусть везут с собой. Сыночек меня отобьет али окуп даст. Садись, отче, с нами за трапезу. Принеси-ка, Ульянушка, меду нам покрепче, добрые вести запить…
В Чухломе постоянно была изрядная застава, и жил постоянно воевода из боярских детей Иван Иванович Соболев. Хоромы у Соболева поместительные, строены они были на тот случай, если князю галицкому одному, а то и со всем семейством жить в них при случае понадобится. Так на этот раз и пришлось. Димитрий Юрьич с чадами и домочадцами почти все хоромы занял, оставив Соболеву всего один покой да светлицу, куда жена воеводы с малыми детьми перешла. Не хватило места здесь князю Ивану, уместился он кое-как у отца Ераста, а двор его по разным избам распределился.
Спешно бежали из Галича - боялись князья, чтобы Василий Васильевич не отрезал им путь на север, где более всего надеялись они поддержку найти, где легче и отсидеться от беды, если счастье опять будет на стороне Василия. Но во всем этом было мало радости.
- Помнишь, Федор Лександрыч, - медленно шагая вдоль покоя своего, молвил с тоской князь Димитрий Юрьевич, - помнишь, как Старков про дела наши сказывал? Народ-де и бог, сиречь попы, против нас! Гневался яз в те поры, а ныне мыслю, может, и прав Старков-то?..
- Переменчиво счастье, государь, - тихо ответил Дубенский, - ныне у Василья, а завтра у нас. Что может ведать Старков про волю божью?..
- Все же, - продолжал Шемяка, - мыслю яз тетку свою Софью Витовтовну при собе еще доржать. Снарядил ее с почетом великим, повезем в Карго-поле.
Чую, придется, пожалуй, еще крест целовать Василью…
Шемяка замолчал и задумался.
- Надобно бы жене моей к старой княгине зайти. Мне-то сие невместно.
Может, по гордыне своей, она мне будет обидны речи сказывать, а сие дела наши токмо запутать может…
- Истинно, государь, - подтвердил Дубенский. - Ежели тобе угодно будет, то яз с княгиней твоей к Софье Витовтовне дойду…
- Добре, добре, - оживившись, подхватил князь Димитрий Юрьевич, - сходи, Федор Лександрыч, а то гусыня-то моя нагогочет там вздору всякого…
Шемяка оборвал речь, усмехнулся и, меняя ход мыслей, молвил:
- А впрочем, ты, Лександрыч, токмо побудь там. Пусть святоша моя заведет "Лазаря". Тетка тоже весьма богомольна. Авось споются, а ты одно-два словечка кинь да ответы и разговоры слушай. Может, что и ухватишь для дел наших. Старуха-то вельми умна, а что у нее на уме, нам знать надобно. Может, с Васильем потом сговориться поможет. Неведомо, Лександрыч, что от господа суждено…
Скрипнула дверь в покое князя Димитрия Юрьевича и, тихонько отворясь, пропустила боярина Никиту Константиновича.
- Будь здрав, государь, - сказал он, низко кланяясь. - Вести есть добрые!
Шемяка просветлел и быстро молвил:
- Сказывай!
- Вести из Бежецка через Ярославль и Кострому пришли. Бают вестники-то наши, что угличане бьются крепко и ворот не отворяют Василию.
Послал тот за помочью в Тверь к Борису Лександрычу.
- Вот оно, счастье-то и меняется! - радостно воскликнул дьяк Федор Александрович. - Может, они и еще седьмицу в осаде просидят, а мы успеем полки собрать да сами в Углич пойдем осаду сымать!
- Сымать - не сымать осаду, - усмехаясь в бороду, поправил дьяка Никита Константинович, - а польза от того нам превеликая. Воев набирать сможем в тишине и покое, ратну силу копить. Вторую ведь седьмицу Васильево войско под Угличем-то. Воеводы наши бают: за такой срок, ежели бы не Углич, то Василий-то уж к Галичу подходил бы.
Шемяка весело засмеялся и, обратясь к Дубенскому, сказал:
- Иди-кось, Федор Лександрыч, с княгиней моей Софьей Димитриевной, как яз приказывал, а к ужину возвращайся. Сей же часец мы с Никитой Костянтинычем о некоих делах подумаем.
Только что встала ото сна Софья Витовтовна. Час с лишним почивала она после обеда и о снах непонятных думала, что виделись ей во множестве.
- Ух, Ульянушка, - говорила она, позевывая и крестясь: - и сны у меня худые: все драки да бои разные и меж людей и меж зверей, и страхи, и чудища всякие.
- Что наяву, государыня, деется, то и во сне грезится, - отвечала мамка, оправляя пристенную лавку, где опочивала старая княгиня. - Не тужи токмо, свет-государыня. Бают: "Мана манит, да бог хранит". Знашь, еще бают: "Грозен сон, да милостив бог". Не кручинься.
- Так-то оно так, - молвила задумчиво Софья Витовтовна, - да не всяку кручину заспать можно. Токмо беспечальному сон сладок.
Застучал кто-то кольцом и щеколдой в дверях резного крылечка.
- Подь-ка, Ульянушка, - молвила княгиня, поспешно пряча под волосник пряди выбившихся волос. - Подь-ка да глянь, кто там.
Ульянушка выскочила в сенцы и, отодвинув засов, увидела княгиню Софью Димитриевну и дьяка с ней. Метнулась назад, как ошпаренная, и торопливо доложила на ухо своей госпоже:
- Княгиня Шемякина с дьяком…
Софья Витовтовна подняла удивленно брови, но тотчас же встала, сказав громко:
- Проси!
Сама же пошла к дверям, гостье навстречу, стараясь угадать, зачем это Шемяка жену свою к ней подослал, ибо знала, что Софья Димитриевна без воли мужа шагу шагнуть не смеет.
Распахнулась дверь, отворенная Ульянушкой, и Софья Димитриевна вразвалку вошла, улыбаясь и склоняя небольшую головку на длинной шее.
Дубенский вбок взглянул на нее и вспомнил, как Шемяка сегодня утром гусыней назвал ее.
"Истинно, гусыня! - подумал он с усмешкой. - Ишь, князь-то единым словом, как печатью, бабу припечатал".
- Челом бью, государыня Софья Витовтовна, - кланяясь, почтительно произнесла жена Шемяки. - Будь здрава на многие годы.
- И ты будь здрава, Софья Димитровна, - ответила сухо старая княгиня. - Прошу к столу откушать того, что бог послал мне, полонянке князя Димитрия Юрьича. А кто еще с тобой, как принимать мне его?
- Дьяк со мной, Федор Лександрыч, - ответила княгиня Софья, садясь за стол.
Софья Витовтовна острым, но неподвижным взглядом на несколько мгновений впилась в лицо Дубенского, и тот смущенно опустил глаза, низко поклонившись и пробормотав:
- Будь здрава, государыня Софья Витовтовна.
Старуха не ответила, а, молча указав на скамью на другом конце стола, добавила:
- Садись, гостем будешь. Слыхала яз о тобе, Федор Лександрыч. Садись.
Ты же, Ульянушка, сластей нам подай, какие есть.
Наступило молчание. Старуха переводила свои острые насмешливые глаза с княгини на дьяка. Княгиня краснела пятнами, а дьяк ерзал на месте, будто сидеть ему было неудобно.
- Когда яз еще в девках была, - молвила, наконец, старая княгиня, - слыхала у нас в Литве сказку. Пришли к козе гости - овечка, а за ней ползком в серой шубе еще кто-то.
- Не баран ли там твой? - коза спрашивает.
- Баран, тетушка, баран…
- А пошто у барана твоего пасть-то волчья? - говорит коза. - Пошто…
Старая княгиня взглянула на дьяка, вдруг громко рассмеялась и, махнув рукой, сказала:
- Забыла дальше-то. Памяти на старости у меня уж не стало. Да и сказку сию во сне вспомнила. Опочивала вот после обеда…
Старуха продолжала добродушно смеяться. Дубенский же совсем смутился, поняв, что разгадала Софья Витовтовна, зачем он пришел. Опять молчание настало: в это время Ульянушка поставила на стол сухое варенье из малины да из черной смородины и оладьи холодные с медом.
- Кушайте, - приглашала гостей Софья Витовтовна, - чем хата богата, тем и рада.
Когда гости, всё еще смущенные и растерянные, начали есть, старая княгиня спросила с ласковой усмешкой:
- Что ж, княгинюшка, не на богомолье ли вы едете всем семейством в Кирилло-Белозерский монастырь? Бают, и князь можайский с вами? Святое деете, святое, дай вам бог…