Засиял царевич и дрогнувшим голосом ответил:
- Помни клятву мою. Как позовешь, так и поеду. Весь я на воле твоей, и Якуб о том же челом тебе бьет…
Войдя в горницу, великий князь и царевич Касим поклонились царю до земли и сказали селям. Улу-Махмет, окруженный карачиями, биками и мурзами в это время, полулежа на персидском ковре, играл в шахматы с биком Едигеем, начальником своих уланов. Он благосклонно приветствовал великого князя и, продолжая игру, знаком пригласил сесть.
- Подождем, князь, - сказал Касим по-татарски, посмотрев на шахматную доску, - они скоро кончат.
Василий Васильевич впервые видел шахматы и с любопытством разглядывал людей, колесницы, коней и слонов, белых и красных, вырезанных из кости.
- Это два войска, - пояснил ему игру царевич Касим, - с двумя царями.
В игре их "шахами" зовут. Вон они оба сидят на столах своих в коронах.
Один белый, другой красный, и того же цвету вои и воеводы их. Они бьются друг с другом.
Василий Васильевич увидел на доске одну белую колесницу и две красных. В каждой из них стояло по одному воину с копьем и щитом того же цвета, что и колесницы их.
- Это, - сказал Касим, - воевода в игре, они "рук" называются. Всего четыре их, одного белого нет на доске, значит - убит он. Эти же конники - темники царей. Из них один красный убит.
- А это что за звери, - спросил Василий Васильевич, - горбатые, головастые, а ноги, как бревна? Вишь, клыки торчат какие, а нос кишкой повис?
- Слоны, - продолжал царевич, - боевые звери с кожей такой толстой, что ни стрелой, ни копьем не пробьешь, ни мечом не прорубишь. На спине у них башни привязаны, там стрелки сидят.
В это время Улу-Махмет передвинул свою красную колесницу и сказал громко:
- Шах!
- Это он нападенье на самого царя сделал, - пояснял Касим. - Теперь бик Едигей должен своего царя спасать. Вот он белого слона около него поставил, закрыл его от красного "рука". Только не поможет это - скоро его царю ступить будет некуда…
Улу-Махмет переставил через головы пеших воинов своего темника на красном коне и опять сказал:
- Шах!
Бик Едигей передвинул своего царя с белого четырехугольника на черный, но не отнимал руки и все думал: не лучше ли его в другое место поставить, - но, видимо, такого места не нашел и оставил там, куда передвинул. Улу-Махмет, засмеявшись и поставив своего пешего воина около белого царя, радостно воскликнул:
- Твой шах мата!
Василий Васильевич не понял его слов, и царевич наскоро шепнул ему в ухо:
- Это не татарская речь, а в игре это значит: "Твой царь погиб". Игра на этом кончается, отец обыграл бика Едигея, разбил его войско.
Великий князь слушает Касима, а сам зорко следит за Улу-Махметом, желая угадать, в каком царь духе и чего от него ждать - добра или худа.
Видит он сбоку дряблые морщинистые щеки, дрожащие от смеха, и ждет, когда царь обратит к нему лицо. Вот застыло лицо Улу-Махмета и со сдвинутыми седыми бровями повернулось к московскому князю. Косые глаза его щурятся по-рысьи, как щурились и глаза сына его Мангутека при первом свиданье с Василием Васильевичем.
Помолчав, царь, сидевший на ковре, поднял руку над полом на уровень своей головы и сказал:
- Вот таким ты приходил ко мне в Золотую Орду, и я посадил тебя на московский стол еще малым ребенком. А теперь ты крепкий мужчина, моя же голова стала серебряной…
- Что ж, отец мой, - почтительно сказал по-татарски Василий Васильевич, - недаром сказано: "В серебряной голове золотые мысли…"
Улу-Махмет милостиво улыбнулся и ласково молвил:
- Люблю я слушать, когда хорошо говорят по-татарски…
Он сделал знак, и слуги стали приносить угощенья на серебряных блюдах и золоченые кувшины с кумысом и красным вином.
Получив от царя жирный кусок баранины и съев его, как требовала вежливость при такой чести, Василий Васильевич после здравицы за счастье царя и царевичей сказал:
- Отец мой, верю я, бог поможет мне. Я дам тебе окуп, какой ты захочешь, а сыновьям твоим, моим братьям, уделы, и бикам твоим и мурзам - воеводства и кормленья…
- Сказано, - важно прервал его Улу-Махмет, - "Солнце течет к назначенному месту: таково повеление сильного, знающего". Думали мы раньше иначе, но аллах все по воле своей изменил. Ныне согласны мы на твой окуп.
- Буду тебе, отец, я верным пособником в борьбе с моим и твоим врагом в Золотой Орде. Не ищи себе многих друзей, ибо сказано: "Один верный спутник дороже тысячи неверных"…
- Пусть будет так, великий царь, - сказал седобородый сеид в зеленой чалме и, коснувшись бороды своей, прочел из корана на память: "Аллах поможет тому, кто полагает на него упование; аллах ведет свои определения к доброму концу".
Понял тут Василий Васильевич, что у царя собрался весь его совет, что все уже о выкупе решено у татар, и стал ждать, что еще скажет хан Мангутек, соправитель отца своего. Молодой хан сидел молча, пока не сказали своего мнения все карачии.
- Царь наш, да живет он сто двадцать лет, и советники его, - начал хан, - решили все мудро и справедливо. Я только добавлю, что московский князь богат и силен, за него стоят все города московские и все духовенство Руси. С Москвой будет у нас ежегодный большой торг у Казани на речке Булаке. При князе Василии не пойдут московские товары к Золотой Орде. От других же князей нам не будет такой выгоды…
Мангутек оборвал свою речь, но все бики и мурзы заговорили разом, загудели снова со всех сторон, как пчелы в улье. Торговля - главная статья для Казани. Умеют торговать татары: русские меха, хлеб, скот, мед и воск скупают в великом количестве, а сами продают ковры, обувь, камни самоцветные, ткани персидские и китайские, перец, корицу, изюм и всякие сушеные и вяленые плоды.
Василий Васильевич радостно слушал поднявшийся шум и гомон. Понял он, что сговора у царя с Шемякой быть не может, и вздохнул всей грудью, благодаря бога за милость. Вдруг все смолкли, и Улу-Махмет сказал громко и повелительно:
- Хан Мангутек, завтра с советниками моими будь здесь после зухра, и пусть будет поп христианский из города - в Курмыше церковь есть. Утвердим мы крестным целованием князя московского в том, что указанный ему окуп он даст, а царевичам даст вотчины, биков и мурз на службу возьмет, и мир у Москвы с Казанью будет крепкий…
Торопился князь с отъездом в Москву, все возвращенья Бегича боится, хотя и утвержден им договор крестным целованием, а царь дал ему клятву и ярлык со своей алой тамгой и записи все составлены, где подробно все перечислено, что дает Василий Васильевич за свой выкуп.
- Медлят татары-то, - твердит постоянно в беспокойстве и Михаил Андреевич, - как бы что не передумали!
Но Василий Васильевич, хотя и сам терпенья не имеет, верит Касиму, - обманывать татарам нет выгоды, да и глаза-то у биков на московское добро сильно разгорелись. Губа не дура у них.
- Раздразнил яз татар, - ободряет Василий Васильевич с довольной усмешкой князя Михаила Андреевича, - забыли мурзы и бики про Шемяку, одна Москва на уме, сами торопятся, да, видать, сговоры у них есть какие-то тайные и с Улу-Махметом и с Мангутеком. Медлит царь-то токмо на царство свое возвращаться. Говорил мне Касим, что боится Улу-Махмет Казани, своих же карачиев да биков боится, а пуще всего Мангутека…
- Что ж ты, государь, в окуп даешь неверным? - спросил Михаил Андреевич.
Великий князь запечалился и, помедлив, ответил:
- Много, княже, ох, много! Ну, да бог не выдаст, свинья не съест. А может, и не дадим обещанного-то, Коли у татар распря начнется…
Василий Васильевич замолчал, но Михаил Андреевич выжидательно глядел ему в глаза. Хотел знать он точно и подробно - на всех ведь выкуп этот падет. Удельным тоже на плечи ляжет.
- Какой же окуп царь-то берет?
Великий князь нахмурился и заговорил строго и сурово:
- Посулил яз на себя, и на тобя, и на прочих, в полон взятых, многая от злата и сребра, и от портища всякого, и от коней, и от доспехов.
Полтриста тысяч рублев будет, а то и боле…
Михаил Андреевич побледнел и, заикаясь от горести, воскликнул:
- Да ведь татары-то нас на щипок подберут! Оставят от золотца токмо пуговку оловца!.. Семерых в один кафтан согонят!..
Великий князь поморщился и крикнул:
- Не голоси бабой! А не хошь, у татар оставлю, сам торгуйся с ними!
Князь Михаил покорился и, опустив голову, печально промолвил:
- А что яз сам? Алтыном воюют, без алтына горюют. Справил бы однорядку с корольки, да животики коротки…
- Так уж и молчи лучше, - сердито сказал Василий Васильевич, но потом добавил спокойнее: - Бики и мурзы с нами поедут, царевичей двое, а с ними пятьсот конников и слуги…
- Ох, зря ты без опасу столько татар на Москву ведешь. От поганых, опричь худого, ничего не жди…