- Ну, а мне боле зла от христианства, нежели от басурманства! - закричал Василий Васильевич. - Вкруг меня сколь переметчиков-то! И Шемяка, и брат твой Иван, и бояре Добрынские почти все, и Бунка, и Старковы, да из купцов и чернецов немало! А сколько их отъехало и к брату твоему в Можайск, и в Галич к Шемяке, а многие на Москве затаились: часу своего ждут, иуды! Из князей яз токмо шурину Василью Ярославичу да тобе верю, на родных сестрах вить с тобой мы оженены. Мыслей своих от тобя ни в чем не таю. И знай, не об одной своей пользе стараюсь, обо всем христианстве гребта моя…
- Бог нас простит, - тихо промолвил Михаил Андреевич, - верю тобе, брат мой. Скорей бы токмо домой вернуться привелось.
- А приведется, - подхватил горячо Василий Васильевич, - все обернем мы собе на пользу. Уразумей, княже, что и татары не столь Москву разорят, как свои вороги. Простят мне христиане мой окуп великий и все вины мои и тяготы, ибо Димитрий-то Шемяка горше татар им станет.
Склоняется солнце к закату, светлым янтарем полнеба покрыло, золотит обрывистые берега полноводной Суры и золотые дорожки стелет в потемневшем лесу, пробиваясь лучами сквозь бурелом и просеки. Непогоды как не было.
Воздух не дрогнет, словно хрустальный. Ясно да тихо, хоть мак сей. Будто и не осень совсем. Если б не листья желтые, и не поверить, что нынче третий день после покрова, а не бабье лето погожее.
Едет шагом Василий Васильевич на коне своем вдоль берега в доспехах и с мечом у пояса. Весел и радостен - снова великий князь он московский!
Шутит, смеется, громко перекликаясь то с Касимом-царевичем, то с князем верейским Михаилом Андреевичем, то с боярами своими и воеводами. Все они вместе с ним в полоне были. Тут же и бики и мурзы казанские едут с ним рядом, а стража у них общая - из татарских и русских конников.
Впереди их дозор рысит - по дороге к Новгороду Нижнему старому путь разведывает, а сзади - обозы скрипят. Тянутся там со всяким добром на арбах, а в шатрах и в кибитках семьи и слуги татарские. Следом за ними гонят рабы стадо баранов, а огромные мохнатые нары волокут телеги тяжелые с котлами медными, с мукой и просом для воинов и слуг. В самом же конце опять сторожевой отряд едет из русских и татарских конников.
- Слушай, Михайла Андреич, - радостно крикнул великий князь, - надо бы нам кого в Москву вестью отпустить, семейство мое да и твое обрадовать…
- Что ж, государь, - весело отозвался князь Михаил, - отпусти молодого Плещеева Михайлу, сына боярина Андрея Михайлыча…
- И то, княже! Хитер и ловок Михайла-то. Дам ему двадцать конников добрых - они нас с обозами-то недели на две вперед обскачут. Мы же вот два дни от Курмыша едем, а до Волги еще и не доехали.
- Воевод и бояр своих верных упредишь, - заметил князь Михаил Андреевич, - чай, Шемяка ныне там наветы да смуты сеет…
- Верно, - подхватил Василий Васильевич, - а Плещеев-то нам все его лжи и ласкательства борзо порушит!
Василий Васильевич нахмурился, но, опять повеселев, повелел позвать к себе из передового отряда молодого Плещеева. Князь Михаил Андреевич, приблизясь к страже, послал конника. Тот, лихо гикнув, помчался вперед.
- Что, государь, случилось? - подъехав к великому князю, тревожно спросил по-татарски царевич Касим. - Может, мордва или черемиса в засаде сидит? Прикажи, я поскачу вперед со своими нукерами…
Василий Васильевич весело рассмеялся.
- Нет, царевич, никакого зла в лесу я не чаю, - сказал он с ласковой шуткой, - опричь того, что завтра там беситься леший почнет…
Касим с недоуменьем глянул на великого князя, а тот рассмеялся еще веселей и добавил:
- Завтра, в четвертый день октября, святого Ерофея у нас празднуют, а наши православные весь этот день в лес не ходят, говорят - леший бесится, со злости и вред причинить может…
- А зачем от тебя конник к яртаулу поскакал?
- Хочу молодого Плещеева с сеунчем в Москву послать. А насчет мордвы да черемисы ты верно сказал. Надо ухо востро держать…
Они поехали рядом, дружно беседуя, а вскоре и Плещеев примчал. Станом и лицом красивый, Михаил на всем скаку ловко сделал крутой поворот к великому князю.
- Изволил звать меня, государь? - спросил он, осаживая коня.
Царевичу Касиму понравилась ездовая выправка Плещеева, и, причмокнув губами, сказал он Василию Васильевичу:
- Якши! Бик якши!
Великий князь ответил ему улыбкой, но, обратившись к Михаилу, сказал строго:
- Отбери собе двадцать лучших конников, каких сам знаешь. Возьми что надо в дорогу. Поедешь в Москву с вестью о нашем освобождении. Разумей то, что нам козни Шемякины порушить надо.
- Разумею, государь. Оповещу все христианство.
- Первую весть моему семейству, княгиням моим и сыновьям, потом всем прочим, как установлено. Завтра выезжай на рассвете. Да благословит тобя господь бог и помогут святые угодники…
Ближе к Новгороду Нижнему к старому, где Ока шире становится, бежит гребная ладейка о две пары весел и под парусом. Спешит из Мурома, ходко идет вниз по течению к матушке-Волге, да и ветер попутный. Над ладьей же у кормы - навесец тесовый, и сидят там на кошме Бегич да Федор Александрович Дубенский, едят снеди дорожные, а рядом в кошелке куры кудахчут, своего череду ждут. На шеях у них камешки разноцветные нитками привязаны - "куриные боги", от падежа они сохраняют.
Смеется Бегич и говорит в шутку:
- От падежа их боги спасают - для ножа берегут!
Но Федор Александрович хмурится. Думы у него о князе Оболенском.
Хитер воевода Василий Иванович и великому князю предан. Разбросал он везде заставы, и конники его по всем дорогам рыскают. Беспокоится Федор Александрович и зорко по берегам смотрит, где дороги проезжие, а за ними стенами стоят на обрывах крутых огромные сосны, ели, дубы и березы.
- Скорей бы Дудин монастырь проехать, - говорит он Бегичу, - там и до Нижнего недалеко.
- Должны быть к вечеру.
Впереди на закрае реки лодка показалась. Когда поровнялись, подняли весла, Федор Александрович крикнул:
- Далеко ль до Дудина?
- В монастырь к ночи будете, на жилых еще приплывете. А чьи вы?
- Княжие. А у вас что тут деется? - сурово спросил Дубенский.
- Что наяву деется, - со смехом ответили с лодки, берясь за весла, - то и во сне грезится…
Федор Александрович осерчал.
- Ты им к делу, а они про козу белу! - крикнул он, но лодки уж далеко разминулись.
Не понравилась такая встреча Дубенскому.
- Лукавы люди, вельми увертливы, - сказал он Бегичу, - может, и лазутчики воеводы Оболенского.
Более часа они проплыли молча, когда вдруг Федор Александрович увидел, как конники с лошадьми на поводу, праздными и со вьюками, к самой реке подскакали, руками им машут и в голос кричат.
- Фе-о-до-ор Ли-икса-андрыч! - услышал он голос Плишки Образцова, что с их конями берегом ехал. - Сто-ой! Ве-есте-ей до-обыли!..
Переглянулся Дубенский с Бегичем, без слов друг друга поняли, и велел Федор скорей выгребать к берегу и парус свернуть. Вышел с татарским послом он на каменистый пологий берег, а ноги и руки у него от тревоги словно размякли.
- Какие вести? - глухо спросил Федор Александрович, а сам глядит, как у Плишки губы подрагивают.
- Худые вести, - громко и торопливо заговорил Образцов. - Седни о полудни встрел нас боярин Михайла Плещеев с конниками и в доспехах. Было то противу Иванова, села Киселева. На покров, говорит, пожаловали князя великого царь Улу-Махмет и сын его Мангутек и, взявши окуп, отпустили на великое княжение со всем полоном, а в подмогу, говорит, против Шемяки свои полки дали с Касимом-царевичем…
- Врешь ты! - крикнул Бегич. - Не может то быти…
- Михайла Плещеев с сеунчем отпущен ко княгиням, - добавил Образцов, - я Плещеева-то давно знаю. В Москве, когда с нашим князем были, видал я там Плещеевых-то, и старого и молодого.
- Верно, - сказал Бегичу Дубенский, - ведомо и нам и тобе, что Плещеевы в полоне были вместе с великим князем.
- Сказывал он, - продолжал Плишка Образцов, - что князь Василий-то с царевичем в Нижнем Новегороде теперь, а то, может, и вдоль Оки уж идут…
Молчит татарин, позеленел от злости, и щеки ему дергает. Посмотрел на него Федор Александрович и сам ему с досадой молвил:
- А тобе что бояться? Царевич Касим тобя примет, не даст в обиду…
- Царевич Касим! - вырвалось у Бегича. - Хуже Мангутека он. Тот против отца, а Касим против всех и татар на русских сменить может!..
- Ты - не знаю как, - мрачно перебил его Федор Александрович, - а яз назад в Муром, потом в Галич побегу через Суждаль или Кострому, как уж бог приведет.
- Мне деваться некуда, - тихо сказал Бегич, - с тобой поеду. Мне токмо от Костромы путь будет: Волгой я прямо в Казань спущусь…
Пошли, побежали по всем городам и селам слухи: великий князь московский из плена отпущен, с войском идет в свою вотчину и дедину.
Покатилась весть о том и вверх по Волге, дошла и до Костромы и до Галича.
Испугался Шемяка, побежал в Углич, ближе к великому князю тверскому Борису Александровичу. Людям же Московской земли от того радость из радостей. Со звоном церковным встречают везде Василия Васильевича, молебны поют, а бояре, воеводы и дети боярские с воинами своими и слугами отовсюду спешат к войску княжому присоединиться.